Скорпион - Валяев Сергей - Страница 9

• Предыдущая
• 9/87
• Следующая

— Дадут! Если я захочу!

— Ах, ты моя сладкая!

И, обнявшись мертвой хваткой, как два цирковых борца, они удалились в покои.

— Скоро они уедут, — сказала Люся. — Надо будет поработать, мальчик.

— Да, — сказал я.

— Жучков надо удалить. Там, на столе иконы.

— Да, — повторил я.

— Вот ключи, вот схема квартиры.

Я взял со стола ключи, зафиксировал в памяти схему шестикомнатной квартиры.

— Есть вопросы?

Я замялся, признаюсь, мне хотелось задать один интересующий меня как профессионала вопрос, но не задал.

— Вопросов нет.

Я выполнил мелкое поручение Нача, и он, столкнувшись со мной в коридоре Управления, поблагодарил:

— Спасибо, сынок.

— Пожалуйста, — ответил я; мне хотелось задать интересующий меня вопрос дяде Колю, но он торопился: наш ГПЧ уезжал в инспекционную поездку в южные регионы страны, и работы по этому случаю было невпроворот.

Если бы государственный чиновник не уезжал в инспекционную поездку на юг, то я бы, конечно, задал вопрос генерал-майору: какой дурак запустил жучков в иконы: ведь их можно снять, обменять, в конце концов пустить на растопку камина.

Я не спросил Нача об этом халатном казусе ещё и потому, что догадался: Глебов. Мой друг и товарищ с некоторой безответственностью отнесся к боевому заданию и мне пришлось исправлять его ошибку. Вообще-то у нас практикуется принцип: ошибка твоя — будь добр, сам исправь. Но так получилось, что Глебов не мог исправить свою оплошность, и пришлось её исправлять мне. Почему же мой товарищ не мог исправить свою оплошность? Я думаю, по причине моего хронического насморка. ОРЗ, говорят в таких случаях врачи и выписывают больничный лист.

И теперь я спрашиваю себя: если бы я стоял в том, утреннем радостном лесу, что тогда?.. Раздался бы тогда случайный выстрел дуплетом?

Философы утверждают, что смерть всегда неожиданна, даже если её ждать. Тот, кто ждет, до конца не верит, что старуха, размахивающая сельхозинвентарем, оборвет нить именно его жизни. Никто не верит, ан нет…

Я к тому, что неожиданно скончался деятель музыкального искусства. С нашим ГПЧ они были друзьями ещё со школьной скамьи. А школьная дружба, по себе знаю, самая надежная: мы с Глебовым, например, сдружились ещё в первом классе. Пришлось ГПЧ выкраивать четверть часа для такого важного мероприятия.

Покойник лежал в гробу в центре консерваторской сцены. Несли ветки от еловых веток пахло Новым годом. Любопытствующий народец был тих, печален, интеллигентен. Наш ГПЧ склонил голову в скорби. Но тут в зале произошло некоторое странное оживление, вызвавшее, конечно, у нас интерес.

К подмосткам направлялась известная народу шлягерная певичка. Очевидно, в её гардеробе не оказалось нового скромного наряда, и ей пришлось на свою располневшую фигуру натягивать старенькое платьишко, которое, впрочем, было как новое. Дело в другом: платье по прежней моде было чересчур декольтированно — и по этой причине знаменитой груди было многовато в этот скорбный час. Что, однако, вызвало в зале легкий ажиотаж: про покойника все забыли; все были живые люди, а когда живешь, то для глаза куда приятнее глядеть на щедрую плоть, тем более принадлежащую скандальной эстрадной звезде. Кажется, у многих появилось опасение: как бы чего не вышло: вдруг скандалистка запоет веселенькую песенку? Все обошлось: пай-девочка пустила слезу и тихо удалилась продолжать свою шумную эстрадную программу.

— Хороша, — крякнул ГПЧ уже в машине, и было не совсем понятно, то ли он осуждает нашу эстрадную песню, то ли одобряет.

Моя дочь тоже любит петь: она ужасно фальшивит, но мне нравится. Ей уже семь лет, и у неё нет проблем, кроме одной: здоровье. Когда я пришел в один из выходных в гости, её мама сказала:

— Поздравляю: глисты. Жрет немытое, дура! Сколько говорить: руки мыть надо!

— Прекрати, — сказал я. — Глисты не самое страшное в нашей жизни.

— Тебе хорошо!.. — кричала женщина. — Ты отвалишь, а мне возиться?!

— А мы пойдем с Марией в аптеку, — предложил я.

— Идите-идите, чтобы глаза мои вас не видели!

И мы пошли с Машкой в аптеку. И там приобрели замечательное лекарство, то есть борьба с глистами в нашей стране велась успешная.

Ничего страшного не случилось; жизнь надо принимать такой, какая она есть. Если возникают проблемы, их надо решать. Все проблемы можно решить. При одном условии — надо жить. А жизнь прекрасна. Особенно для слуг народа. В этом смысле у нашего ГПЧ все в порядке. У него была любовница, но не было жены, она, к несчастью, давно умерла, и поэтому появилась эта любовница. Я хочу сказать: любовница была не потому, что жена умерла: потому что государственно-политический чиновник был как-никак тоже мужчина.

Откровенно говоря, бабенка была паршивая — создавалось такое впечатление, что однажды ГПЧ проезжал мимо трех вокзалов и остановился на минутку побеседовать с народом. И пока ротозеи-хранители следили, чтобы из толпы верноподданнических людишек не вылез какой-нибудь психопат с бомбой, эта бабенка запрыгнула в лимузин и в момент окрутила государственного деятеля. Каким образом? Это уже её профессиональная тайна.

— Мальчики, вы хочите меня? — шутила она, когда ГПЧ уходил гулять по парку.

И дошутилась: наш Смирнов выжрал стакан водки и удобно пристроился сзади жопастенькой бабенки, когда та выглядывала в окошко своего вельможного пупсика, гуляющего по тенистым аллеям, полным полезного для здоровья озона.

И все бы ничего. Да Смирнов решил, что он, держась за потертый задок любовницы ГПЧ, становится тоже проводником идей ведущей силы нашего общества.

Он зарвался, Смирнов. Впрочем, это его личное дело: как и с кем… Я не хочу вмешиваться в личную жизнь. Личная жизнь каждого гражданина нашей страны строго охраняется законом.

Дело в том, что Смирнов решил сделать из меня мальчика на побегушках.

— Давай, родной, за водочкой, — сказал он. — Чего-то не хватает.

И я ответил, что тот, кто любит с горочки кататься, должен сам саночки за собой возить.

— Что? — удивился Смирнов. — Тебе что: приказ — не приказ?!

— Такой приказ — не приказ.

— Родной, куда ты денешься, — и замахнулся на меня.

Когда ты пьешь водку, лапаешь бабенок, садишься на иглу, то лучше не принимать активных действий по отношению к тому, кто этим не занимается. А если и занимается, то в допустимых границах.

Смирнов зарвался — он замахнулся на меня. А у меня привычка: ломать руки, угрожающие моему душевному состоянию. Смирновская рука, как и все руки, оказалась из непрочного материала.

Генерал-майор рассвирепел, когда узнал, что его лучший работник выведен мною из боевого строя на неопределенный срок:

— Саша! Я все понимаю, мать твою так, но зачем руки ломать?

Пришлось, каюсь, рассказать, что, когда ГПЧ совершает лечебные прогулки, то в это же время происходит политический демарш, подрывается, так сказать, авторитет руководителя и, если быть до конца принципиальным и последовательным…

— Тьфу ты! — плюнул Нач. — Я ему, кобелю, покажу, как проявлять политическую несознательность.

Потом генерал-майор взял листочек бумаги и на нем царапнул: «Люся», и махнул рукой в сторону двери.

— Второй день погода мерзкая, нехорошая.

И он был прав: наступала очередная осень — шли дожди.

Я понял свое руководство: второй день Люся не выходила на связь; хотя, очевидно, должна была?

У двери оглянулся: Нач заталкивал в рот листок бумаги, принимаясь его сжевывать; зубы, я заметил, у него были крепкие, но с желтизной. На крепких ещё зубах я заметил налет желтизны, такой странный налет — канифольный.

Я решил сразу выполнить поручение дяди Коли. Решающими могут оказаться минуты; если нет выхода на связь, значит, что-то произошло.

Но я опоздал. Когда открыл замок и проник в квартиру, женщина сидела в глубоком кресле и была как живая, и я её даже позвал:

— Люся.

Она была мертвая и поэтому не отозвалась. Она сидела в глубоком кресле, и глаза её были открыты. Взгляд был направлен на портрет. На стене висел портрет генералиссимуса И.В. Сталина, и на него, портрет, был направлен мертвый взгляд. На столике и полу лежали лекарственные шарики. Их было много — и они напоминали свинцовую дробь.

• Предыдущая
• 9/87
• Следующая