Тринадцатый апостол - Манов Юрий - Страница 30

• Предыдущая
• 30/33
• Следующая

— Ну, здравствуй, Маруся, я вернулся.

Дверь опять распахнулась, в комнату лазарета ввалился, по традиции — без стука, совершенно обалдевший Тулин:

— Ну ты, брат, даешь! Много я спецов видел, но такого… И минуты не прошло! Ну вот, опять целуетесь…

В «Веселухе» яблоку некуда было упасть, но, едва увидев Семенова, хозяин заведения Лука Кривой радостно всплеснул руками, выскочил на сцену и заголосил:

— Казаки и казачки! Смотрите, кто пришел, самый хладнокровный убийца после Деда Мороза, почетное место дорогому гостю!

Семенов с Тулиным, Анной и Марусей протиснулись к столу у самой сцены. Хозяин щелкнул пальцами, и на столе появились блюда и бутылки и в довершение всего зажаренный молочный поросенок.

— Все за счет заведения! — объявил Лука гордо. — Я поставил на этого апостола десять тысяч золотом и выиграл. Есть повод отпраздновать…

Маруся смотрела по сторонам восхищенными глазами и постоянно повторяла, что ничего подобного в жизни не видела.

«Боже мой, а она ведь совсем еще девочка. И такая же одинокая, как я…» — подумал Семенов и нежно погладил Марусю по руке.

Он наполнил ее бокал медовухой, себе и танкисту налил спирта и поднял руку, чтобы чокнуться. В этот момент его словно кольнуло в спину. Семенов резко обернулся и встретился взглядом с незнакомым человеком. Злобным взглядом. Он никогда не видел этого человека, но во взгляде было что-то знакомое. Семенов готов был поклясться, что этот взгляд уже видел…

Колокол пробил два раза, и в дверь постучали.

Семенов немедленно сунул руку под подушку. Рукоятка «миротворца» привычно легла в ладонь.

— Марусь, а Марусь! — раздался из-за окна девичий голос. — Тут мужика из тайги привезли, его медведь заломал. Открывай!

Маруся открыла глаза, чмокнула Семенова в щеку и накинула халат. Ничего не поделаешь, лазарет должен работать круглосуточно, теперь придется еще и за доктором бежать…

Она зашаркала тапками к двери, загремела засовом, и тут же в прихожей раздался грохот, девичий крик и выстрел, после которого крик прервался…

Семенов действовал автоматически, почти не задумываясь. Скользнул под кровать, одновременно взводя затвор, притаился. Сейчас у него преимущество, он привык к темноте комнаты, они — нет. На пороге комнаты показались ноги, три пары ног, валенки и офицерские сапоги.

— Тут он должен быть, — прогремел голос. — Куда ж ему еще деваться? Включи-ка свет…

В это мгновение Семенов спустил курок — три выстрела, три тела, одновременно рухнувших на пол, три глотки, завопивших от боли. Семенов перевернулся по полу и послал еще две пули в новый силуэт, показавшийся в дверном проеме. Не одеваясь, достал нож из сапога и перерезал глотки скулящим уркам.

Маруся лежала у самого порога, ее широко открытые глаза смотрели прямо в полную луну. А к дому уже бежали какие-то люди, тут и там все чаще стучали автоматные очереди.

— Семенов! — услышал он голос. — Давай сюда!

Тулин на ревущем двигателем танке подрулил к самому крыльцу, дал очередь вдоль улицы, глянул.

— Потом, Сергей, потом, ты ей уже не поможешь, садись!

Семенов закрыл Марусе глаза, вдел ноги в валенки, схватил тулуп и в трусах уселся за спиной пахнущего соляркой танкиста.

— Господи, если ты есть, сделай, чтобы он завелся! — взмолился Тулин и снова повернул ключ стартера. Во внутренностях могучей машины что-то жалобно завизжало, заскрипело, наконец двигатель выбросил клуб дыма и завелся.

— Что творится в поселке?! — проорал Семенов, забравшись в танк.

— Урки! — емко ответил танкист. — Видимо, они специально остались в поселке на ночь.

— Что им нужно? Это из-за меня?

— Частично. Но в основном, как я понял, их интересует поселковая казна, они давно на нее зарятся, ведь чистое золото, и некоторые богатые казачки. Я, как стрельба началась, Анюту с детьми и бабкой в подвал спрятал и к тебе рванул.

— Что собираешься делать?

— Идти на выручку нашим.

— Нашим?

— Казачки засели в полицейском управлении и на подворье Васьки Полудурка. Надо им помочь…

Их явно не ждали. Танк, грохоча гусеницами, выкатился из-за амбара и на полном ходу врезался в кучу снегоходов и урок, на них сидевших.

— Серега, Серега, жми на гашетку, мочи их, гадов! — орал танкист. — А я их гусеницами, гусеницами! Вперед, сто шестнадцатый, слава России!

«Почему так получается? За что мне эта кара? Почему люди, которых я только-только успеваю узнать, полюбить, умирают»? Почему я только теряю и теряю. Танкист Володя Тулин, красавец, весельчак, всего 27 лет, только жить начал. А Маруся, девочка ведь совсем, и ведь жила бы сейчас. Из-за меня погибла. Я же должен был сдохнуть, я, а не она…»

Семенов попробовал пошевелиться. Руки связаны крепко, умело. Сколько же он был в отключке? Час, два, день? Может быть. И где он сейчас? Что-то вроде подвала, холодно…

Последнее, что он помнил, истошный визг Тулина: «Серега, Серега, на крыше с базукой, сними его!»

Нет, не успел он снять гранатометчика. Вспышка, дым, гарь и мертвые глаза Володьки в мерцании экрана бортового компьютера.

Наверху загремело, открылся люк, и из светлого квадрата выпала веревочная лестница.

— Эй, апостол, давай, лезь сюда.

— У меня руки связаны.

— Знаю, суй их в лестницу, вытянем.

Семенова выволокли наружу, и он зажмурился от яркого дневного света.

Фрязин сидел за простым дощатым столом, на углу которого попискивала рация, крутил в руках блестящие дужки стетоскопа и в упор разглядывал Семенова.

— Так это ты «крыса»? — сказал наконец Семенов.

Лепила усмехнулся:

— А ты так и не догадался?

— Трудно было предположить. Врач все-таки, человек самой гуманной профессии. Так вот откуда в Поездке столько наркоты, а я — то подозревал одного из апостолов.

— Ты всегда был слишком туп, Семенов. Мы тебе подкинули все улики, что «крыса» — Буткевич, а ты даже следствие не начал. Мы поэтому и Нырка твоего не трогали. Ну, признайся, подозревал Буткевича?

— Подозревал, — не стал отпираться Семенов. — Но при всех своих недостатках у Буткевича было одно достоинство, которое снимало с него все подозрения.

— И какое же? — усмехнулся Лепила.

— Он вас, мразей, ненавидел! Ты знаешь, Фрязин, я очень обрадовался, когда тебя здесь увидел. Меня все последнее время мучила мысль, что среди наших апостолов была «крыса». Понимаешь? Каждый день, каждую ночь мучила. Они уже умерли, почти все умерли, и Стрелец, и Мариванна, и остальные, Буткевич с Абрамяном в госпитале, а остальные там… Но я и во сне думал: «Господи, неужели с нами была „крыса“?» И вот ты меня успокоил. Когда знаешь, что «крыса» — не апостол, а ты, мразь, умирать не страшно…

Фрязин помрачнел:

— Ты не только туп, Семенов, но и необучаем. И упрям не в меру, очень уж любишь навешивать ярлыки. Но забыл, что ты уже не судья, а, наоборот, подсудимый. И не тебе судить, кто мразь, а кто нет.

— А что тут судить, Фрязин? Ты — предатель, изменник. Двойной изменник, ты изменил присяге Родине, клятве Гиппократа. Нарушил заповедь: «Не навреди!» А ты колол уркам героин, продавал им наркоту. Классно придумано, под видом медосмотра герыча в венку, вроде как витаминчик вколол. Ай, молодца!

— Кто бы говорил! А ты, Семенов? Разве не ты нарушал главную заповедь: «Не убий»?

— Я выполнял закон!

— Какой на хрен закон! Кто их придумал? Для кого? Что вы, апостолы, делаете? Вывозите из крупных городов «криминальный и нежелательный элемент», а на самом деле — людей, которые просто хотели выжить. Жить нормально в государстве, поделенном между «жирными котами», бандитами с депутатскими мандатами и олигархами, просто раньше других понявшими, для кого она придумана — приватизация. А ваше ЧП — просто попытка чиновников оттяпать у них часть пирога, и все! Все, Семенов! Ты тупица, если до сих пор не понимаешь этого. Да ты и есть тупица!

• Предыдущая
• 30/33
• Следующая