Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак - Вайнер Аркадий Александрович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/33
• Следующая

— И что сделал этот парень, выскочив на шоссе? Побежал, сел в машину?

— Нет, он стал в такую агрессивно выжидательную позу… — Абдраззаков вскочил со стула и, растопырив руки и ноги, как атакующий краб, очень смешно изобразил стойку боевого самбо. — Тогда один из драчунов пошел на него, выставив перед собой длинный нож…

— Что-что-что? — поразился Уколов. — Какой нож? Вы ничего не путаете?!

— Почему это я должен путать? — обиделся Абдраззаков. — Я тут не собираюсь интриговать, а рассказываю вам все, что видел вот этими самыми глазами. Он наставил на него нож…

— Извините меня, пожалуйста, — вмешался я. — Вы действительно рассказываете очень важные вещи. Поэтому мы должны быть уверены в их абсолютной точности. Вы можете наверняка утверждать, что, несмотря на темноту, отчетливо разглядели нож?

— Да я же вам сказал, что это место было освещено фарами, как в театре! Нож блестел, простите, как у Спарафучиле…

Простите, я не помнил, как блестел нож у Спарафучиле, жестокого наемника несчастного Риголетто. Но свидетельство Абдраззакова застало меня врасплох. За все это время нож упоминался впервые.

— Так, один из драчунов наставил нож… — вернул я Абдраззакова к сюжету. — Что произошло дальше?

— Дальше? — задумался Абдраззаков, и тень смущения мелькнула на его багровом лице. — Я закричал: «Айшат, вставай, вставай! Звони в милицию, на шоссе ножами режутся!»

— А кто это Айшат? — полюбопытствовал я.

— Это моя супруга, она уже в кровати лежала… Я обернулся в комнату, кричу ей, а она мне говорит: «Пусть они хоть на клочки исполосуются, приличные люди ночью по дороге с ножами не ходят». Неумная ты женщина, сказал я ей и бросился к телефону. Пока номер набрал, занято, стал снова набирать и тут с улицы услышал рев мотора и удар, такой характерный, как при наезде.

— А почему вы позже, когда милиция приехала, не вышли на улицу? — недовольно спросил Уколов. — Почему не рассказали, что видели?

Абдраззаков помолчал, помялся, с хрипом и перханием закурил папиросу. Потом закашлялся и долго сплевывал в бумажный кулек мокроту, тяжелую и черную, как котельный уголь, пока сквозь дым и кашель донеслось до меня:

— Айшат, глупая женщина, не пустила… Сам отвечать будешь, сказала…

Разоблачение мифов — занятие весьма опасное. Ибо мифы чрезвычайно живучи, и уже осознанные, разоблаченные, осмеянные, они вдруг начинают незримо руководить нашими поступками, волей, реальностью. Я всегда посмеивался над киношно-литературным главным Чудо-Делом, которое якобы занимает все время, помыслы и силы следователя, навсегда забросившего и забывшего остальные свои дела.

Но каждые год-два я вдруг со смущением и досадой обнаруживаю, что уже давно закручен, захвачен, втянут в водоворот событий именно такого расследования — миф оказывается жизнью, которая, не спрашивая моего согласия, распоряжается моими действиями по своему усмотрению.

Конечно, я не забыл и не забросил висящий на мне добрый десяток дел. Но мозг начинает искать лазейки — хитроумные, однако по возможности законные. Я охотно удовлетворяю ходатайство о повторной экспертизе по «строительному» делу. Беру отсрочку по браконьерам. Передаю на товарищеский суд драчунов из общежития. Приостанавливаю производство в связи с затяжным радикулитом у обвиняемого по делу о хищении молочной тары…

Как говорит моя теща — и так, и далее…

Я выгадываю время, чтобы заниматься Чудо-Делом!

Сейчас мне нужно время, чтобы разобраться со Степановым и ресторанными бойцами.

Нужна свободная голова.

Сейчас у меня нет желания и досуга посмеиваться над Чудо-Делами, захватывающими воображение следователя полностью.

Может быть, в жизни Чудо-Дела всегда имеют такой обыденный вид?

Может быть. Во всяком случае, на стоянку для отдыха автомобилистов я уже езжу каждый день, как на работу. Мне кажется, что я могу во сне или с закрытыми глазами начертить детальнейший план этого места не хуже заправского картографа. Я уверен, что естественная простота, приземленно-бытовая логичность разразившейся здесь драмы чересчур достоверны. У меня острое ощущение, что здесь правдоподобия на пару процентов больше, чем нужно для того, чтобы совершившиеся события оставались правдой. Я вообще не считаю, что правда проста. Проста убедительная ложь, поскольку вымысел — это искусство, это приведенные в логическую гармонию факты, вырванные из клокочущего хаоса случайностей нашей жизни.

И поэтому я собрал сюда целую рать помощников, которые были над ложью принятой пока версии и над моими неясными, интуитивными предубеждениями, над моими сомнениями и недоверием. Конечно, я пригласил их сюда на помощь моим подозрениям, но, если им удастся найти то, что я искал, они, как перст судьбы, станут свидетелями и добытчиками правды.

Пока Уколов сидел в машине со свидетельницей Осокиной, я объяснил Маратику и доброму десятку его приятелей, явившихся под мои знамена на поиски правды:

— Ребята, то, о чем я вас прошу, похоже на сказку: иди туда, не знаю куда принеси то, не знаю что. Но это не игра, вы уже взрослые парни, вам уже всем по тринадцать стукнуло… Может быть, ничего и не найдем, но смотреть надо в оба глаза — от успеха ваших поисков зависит судьба человека…

— А что же нам все-таки смотреть? Чего искать-то надо? — спросил быстроглазый шустрый Олег. — Может быть, клад?

— Нет, дружок, клад там наверняка не валяется. Я в этом толк знаю — клады в придорожной рощице не бросают, а прячут в безлюдном месте. А вам надо обращать внимание на любые предметы, которым в этой роще не место…

— Как так? — не понял Марат.

— Ну, вещи, которые могли нечаянно уронить… Или специально забросить… Район поиска от того дерева до этого поворота. Растянитесь цепью, дистанция три метра друг от друга. Не торопитесь, внимательно смотрите под ноги. Дойдите до конца, поверните назад и, как гребенкой, прочесывайте рощу обратно… Каждую травинку…

Я отворил дверцу машины и попросил Осокину:

— Екатерина Васильевна, покажите еще раз здесь, как происходили события.

Несмотря на некоторую тучность, Осокина легко выпорхнула из тесной коробочки «Жигуля».

— Как на ладошке все видела, — сказала она. Немолодая, черно-седая, очень быстрая, с губами, так щедро намазанными яркой помадой, что и передние зубы перемазались и я против воли все время косился на эти диковинные морковно-красные зубы. — Из моего двести шестого номера только мангал этот и виден, где они между собой задрались…

— Вы говорите, что драки с самого начала не видели? — перебил я ее.

— Не видела, не видела, — тряхнула она своей пегой укладкой. — Я уже в койке лежала, когда все эти крики-визги понеслись. Пока вскочила, халатик накинула, на лоджию выбежала, они уже тут, на шоссе толпятся. Один стоит наособь — высокий такой, руки вперед выставил, показывает, мол, подойди, попробуй, а остальные вместе, кучкой кипят. Кулаками махают. Вдруг один из них выскочил вперед, в руках не то палка, не то нож, не могу сказать вам верно. Жуть меня взяла! Вижу ведь, молодые, злые, глупые, беда сейчас будет. Смерть-то не по годам, она по людям ходит…

— А что сделал тот, что один стоял, наособь?.. — отвлек я ее от общих рассуждений о превратностях судьбы.

— Он подпрыгнул ловко так, вроде козлиного скачка наперед, видать, ногой хотел ножик выбить, да не попал… Повернулся и давай бежать по дороге!..

— К машине?

— Нет, он в другую сторону побежал, вон туда, к рощице, куда малята сейчас пошли…

— Вы точно в этом уверены?

— А как же иначе, товарищ ты мой дорогой? Ведь, побеги он к машине, я бы его с моего балкона только и видела! Деревья-то закрывают площадку! А здесь у меня на глазах тот, что с ножиком к нему приступал, за ним погнался! И весь вид у не был такой, что хочет ударить его ножиком в спину, между крыл…

— А что дальше произошло?

— Они в темноте все перемешались, их же много там, парней, было. Только скоро очень мотор заревел, и машина как на них фуркнет! В самую гущу! Двое по сторонам дороги так и полетели!..

• Предыдущая
• 25/33
• Следующая