Знойная женщина, мечта поэта - Манухина Наталия - Страница 6
- Предыдущая
- 6/56
- Следующая
Поспишь тут, как же! Сын плакал сутками напролет! Замолкал только, когда возьмут на руки. Пока укачиваешь, он спит, да так сладко, словно ангел, а только в кроватку положишь — он в крик. Кричал так, будто его режут. Ира даже боялась, что соседи полицию вызовут.
У немцев у всех дети спокойные. Им этого не понять. К врачу в детскую поликлинику пойдут, муж начнет спрашивать: мол, почему мальчик такой неспокойный, не спит, мол, в своей кроватке, может, болит у него чего?
А врач, немка такая сухопарая, только головой покачивает. «Nein! — говорит. — Nein!» Избалован он, говорит, у русской мамы. Нельзя, говорит, такс детьми. Дети должны понимать «Ordnung». Все надо делать по часам. Во всем должен быть порядок. Кормить по часам, гулять по часам, пеленать по часам.
Перепеленала фрау Зоммерфельд ребеночка, покормила, в кроватку положила и вышла в другую комнату.
Не спит мальчик? Кричит? Ничего страшного! Уснет. Ребенок сыт, значит, должен спать. Таков «Ordnung!».
Это Алекс так все Ире переводил. Сама она по-немецки ни бум-бум, у них в школе французский был. Стоит новоиспеченная фрау Зоммерфельд и только глазами хлопает: ни спросить, ни сказать.
За все время только эти два слова и выучила: «Nein» и «Ordnung». Некогда, да и не с кем было разговаривать. Муж целыми днями на работе, а она дома одна с маленьким. В отдельной двухкомнатной квартире.
Это в ГДР хорошо поставлено было. Ничего не скажешь. Каждая молодая семья получала отдельную квартиру. И не через десять лет после постановки на очередь, а сразу, как поженились.
С одной стороны, вроде бы чего еще Ирочке и желать, сама себе хозяйка, с другой — словом перекинуться не с кем. Сто раз родную коммуналочку вспомнишь. Там соседки на кухне, пока обед готовят, о чем только не переговорят: и о новых фильмах, и о большой политике, и о том, как из плавленого сырка «Дружба» и селедки с морковкой сделать почти что настоящую красную икру (впрочем, это тоже большая политика), и о том, с кем же все-таки нынче Галька-дворничиха живет.
И не захочешь, да язык выучишь. Соседушки живо растолкуют, что к чему.
Алекс с Ирочкой ссорились. Муж требовал, чтобы она неукоснительно выполняла рекомендации фрау доктора — ни под каким видом к плачущему ребенку между кормлениями не подходила.
Она не могла. Честно попыталась, но не выдержала и получаса. Какой может быть «Ordnung», когда сын плачет. Сердце ведь не камень!
От усталости и недосыпа Ира с ног валилась, потом приспособилась. Утром встанет, покормит ребенка и опять спать. И мальчика с собой берет, в свою постель. Так и спят вместе, отсыпаются. Пока Алекс на работе, тишь у них с Шурчиком, гладь да божья благодать!
Вечером муж приходит, и начинается «Ordnung!».
Мальчик кричит, Ира плачет, Алекс злится. Кому, спрашивается, хуже от такого порядка? Чем порядки наводить, лучше бы взял сына на руки да погулял с ним пару часиков на улице, ребенок совсем без свежего воздуха растет. Ирочка ведь не резиновая, не может разорваться, чтобы все успевать и по дому, и с ребенком.
Временами Ирине казалось, что муж ее разлюбил. А может, и не любил никогда ни ее, ни ребенка. Откуда такая жестокость?
Потом успокаивала себя. Ерунда все это! Стоит только вспомнить, как красиво ухаживал Алекс за ней перед свадьбой. Все девчонки восторгались.
Не может человек так притворяться! И разлюбить так быстро тоже не может. Не может, и все тут!
Просто он другой! Он немец. Он так воспитан. У него другой менталитет.
Вот, например, родители Алекса, немецкие бабушка с дедушкой ее Шурчика! Собственного внука за все время видели лишь дважды. А ведь не за тридевять земель живут, не в другом царстве-государстве, как Ирочкины родители, а в том же городе Франк-фурте-на-Одере. На машине от двери до двери ехать всего минут двадцать.
Алекс у них, правда, не родной сын, а приемный, но ведь они его вырастили. Какая ж разница? Не та мать, что родила, а та, что вырастила. Почему же их к внуку совсем не тянет? Нет, никогда ей этого не понять!
Полгода такой жизни, и Ира дошла до ручки. Отношения с мужем зашли в тупик. Пытаясь спасти свой брак, она принялась уговаривать Алекса отпустить их с Шурчиком в Ленинград к родителям. На месяц. Погостить.
— Мама пишет, на даче клубника хорошо цветет. Много ягод в этом году будет. Шурчик, Алекс то есть, клубнички поест. Ему уже можно, мама сказала. Если с песочком размять. На воздухе там побудет. И ты отдохнешь без нас. У тебя все равно в этом году отпуска нет. А так хоть выспишься.
Муж не возражал. Отпустил с большим удовольствием.
Уезжая, Ирина искренне верила, что через месяц они с сыном вернутся.
Но — не вернулись!
Не смогла Ирочка переступить через себя и уехать от того, что дорого и привычно, расстаться с родителями, с Ленинградом. Что имеем — не храним, потерявши — плачем! Только пожив полгода в Германии, поняла она, что значат для нее мама, белые ночи, Невский проспект!
А там?! Что боялась она потерять там, в ГДР? «Ordnung» и вечно недовольного ею мужа!
Нет уж, ей надоела строгая экономия, надоели огромные супермаркеты, полки которых уставлены продуктами в микроскопической расфасовке. Она не хочет покупать селедку в стеклянной пробирке. Ей так не вкусно. Ирочка не привыкла кушать селедку такими крохотными порциями.
Ей даже ночью однажды приснилось, как идут они с мамой и папой по Невскому, заходят в рыбный магазин на углу улицы Рубинштейна и покупают банку селедки — металлическую полуторакилограммовую банку с бумажной этикеткой: «Сельдь атлантическая жирная».
Откроешь такую баночку, вычистишь сразу все полтора кило, кусочками порежешь, лучку репчатого тоненькими колечками туда добавишь, маслицем постным зальешь — и ешь потом от пуза, нажимаешь. Не то пропадет! Селедка, приготовленная с луком, долго не стоит. Портится.
Крыласов вернулся в машину.
Нет смысла идти в агентство прямо сейчас, вот так, с бухты-барахты. Что он может спросить у свах? Не прибегала ли к ним часом некая тетка неопределенного возраста, с «конским хвостом» и в одной босоножке?
Нет. Сначала он должен все обдумать, подготовиться к разговору, чтобы версия с запиской не оказалась такой же пустышкой, как версия с джипом. Денег и времени на разработку ушла уйма, а в результате — полный облом!
Тему с джипом, который чуть не задавил его кладбищенскую незнакомку (ах, как было бы чудесно, если бы все-таки задавил!), Крыласов перетер в первую очередь.
На эту тачку он возлагал большие надежды. Думал, что, вычислив джип, сумеет выйти и на след кладбищенской идиотки: как зовут, где ее высадили и почему бежала сломя голову?
Ведь за рулем джипа тоже сидела баба, он видел это собственными глазами.
А баб хлебом не корми, дай только сунуть нос в чужие дела. Баба бабе за пять минут не только про себя успеет все рассказать, но и про свою троюродную сестру, и про мужа этой сестры, и про все повадки их очаровательного кастрированного кота.
Крыласов не поскупился, заплатил, кому следует, и нужный человечек пробил для него номер джипяры.
Полный трындец!
Выяснилось, что роскошное авто — собственность фирмы по прокату автомобилей.
Он в этой фирме был. Сам, лично. Ничего солидного: два «Мерседеса», джип и четыре волгешника. Обычная вошебойка. А гонору! Девка-администратор за стойкой вела себя на редкость отвратительно. Мерзавка манерная!
Напустила туману:
— Нет, нет, не могу, мы сведения о клиентах не даем. Да, машину можно заказать с водителем, можно без. Да, за каждой машиной закреплен свой водитель. За джипом? Иван Иванович Иванов. Замена? Да, замена возможна. Какая вам разница, кто будет за рулем? У нас все водители профессионалы, все первого класса. В прошлый четверг у Иванова был выходной. Нет, женщин среди водителей нет. Совершенно уверена. Абсолютно. В прошлый четверг замены не было. Джип арендовали без водителя. Да, значит, за рулем был клиент. Нет, извините, сведения о клиентах мы не даем.
- Предыдущая
- 6/56
- Следующая
