Плотин. Единое: творящая сила Созерцания - Султанов Шамиль Загитович - Страница 46

Идентификация с неодушевленными предметами и персонификация их весьма распространена в художественном творчестве. К. Станиславский в процессе творческого «тренажа» актеров предлагал им «пожить жизнью дерева», уточняя при этом «ситуацию» этого дерева: оно глубоко вросло корнями в землю, вы видите на себе густую шапку листвы, которая сильно шумит при колыхании сучьев от сильного и частого ветра, на своих сучьях вы видите гнезда каких-то птиц, с ними трудно ужиться, это раздражает и т. д. Студентам предлагалось пожить в образе стеклянного графина, воздушного шарика, огромной сосны, деталей ручных часов, музыкального инструмента.

Л. С. Выготский считал возможным вчувствоваться не только в неодушевленные предметы, но и в линейные и пространственные формы. Когда личность поднимается вместе с опускающейся вниз прямой, сгибается вместе с кругом и чувствует опору вместе с лежащим прямоугольником, она идентифицирует себя с Я-линией (логосом линии), Я-кругом (логосом круга), Я-прямоугольником (смыслом прямоугольника) и выражает точку зрения этих Я.

В известной «синектике» В. Гордона один из методов генерирования новых идей называется «личная аналогия»: например, автор некоего технического проекта задает себе такие вопросы: «Как бы я себя чувствовал, если бы был пружиной в этом механизме?», «Какие действия в этом случае — внешние или внутренние — создавали бы мне наибольшие неудобства?» и т. д.

ХИП внезапно замолчал. Все остальные машины тоже как-то странно притихли. Я недоуменно оглянулся: казалось, ничего не изменилось, только чуть-чуть похолодало.

— Ладно, мне кажется, вы немного устали. Я только повторю то описание точки, которой мы достигли: эмпатия — это взаимодействие двух или нескольких смыслов. Такое взаимодействие возможно потому, что каждый логос есть жизнь. Поскольку все логосы составляют единый, абсолютный логос, а все жизни — единую, абсолютную жизнь, то процесс эмпатии, эмпатического творчества потенциально тотален…

…В последние свои годы Аммоний часто болел. Его мучили сухой кашель, кожа еще больше пожелтела, он осунулся и похудел. По ночам он мало спал, но днем, пополудни, час или полтора отдыхал. И каждовечерние свои беседы продолжал, хотя из долголетних последователей оставались рядом всего лишь несколько учеников.

Иногда мы с ним молча гуляли по берегу моря, особенно тогда, когда благодатные для ищущих душ лучи Селены освещали знакомые тени. Он брел медленно, молча, опираясь на массивный свой посох. Однажды, когда я тихо шел с ним, вспоминая что-то из «Федона», я вдруг одновременно ощутил спокойную тоску моря, и скрип песка, и неестественно прямую спину Аммония. Я почувствовал какое-то странное внутреннее оцепенение: словно все, именно все вокруг меня и во мне — как-то стало другим, чужим, отдаленным. Я словно увидел вновь Аммония, изнутри, и он одновременно смотрел на себя в этот прозрачный миг моими глазами — его внутреннее, отрешенное от теней повседневности спокойствие и вместе с тем пульсирующие периодические нити физической боли, пронзающие его старческое, усталое тело. О боли он никогда не говорил. И одновременно же я почувствовал тогда или увидел — трудно выразить, — что я буду умирать как-то очень похоже. Я вглядывался в этот затемненный странный образ, через который Адрастия дала мне возможность ощутить смутную, колеблющуюся тень будущего, моего собственного будущего. Но это уже мое настоящее, эти медленные минуты, когда я возвращаюсь в телесный мир, — я был прав в моем ощущении будущего.

Когда мы вернулись, и возлег он на ложе, после того как Никомед натер его маслом и сделал массаж, продолжил Аммоний свой рассказ о том, как был он в христианской секте и почему покинул ее:

— Воспринимать какое-нибудь учение надо следуя разуму и разумному руководителю. Кто примыкает к каким-либо учителям не на таких основаниях, тот поддается обману…

А именно так обстоит дело и с последователями Иисуса Назорея. Некоторые из них не хотят ни давать, ни получать объяснения насчет того, во что веруют. Они отделываются фразами вроде: «Не испытывай, а веруй», «Вера твоя спасет тебя», «Мудрость в мире — зло, а глупость — благо».

И вот к чему приводит предвзятая вера, какова бы она ни была. Поклоняясь схваченному и казненному, последователи Иисуса Назорея поступают подобно гетам, почитающим Замолксиса, киликийцам — поклонникам Мопса, аркананянам — Амфилоха, фиванцам — Амфиарая, лебадийцам — Трофония. И у христиан предвзятость души создает такое расположение к Иисусу. Они признают его, состоящего из смертного тела, богом и думают, что таким образом поступают благочестиво. А ведь человеческая плоть Иисуса хуже золота, серебра или камня, так как она более тленна, чем последние.

— Но христиане говорят, что он становится богом, сняв с себя телесную оболочку…

— Но тогда почему не с большим правом могут стать богами Асклепий, Дионис и Геракл? Христиане смеются над почитателями Зевса на том основании, что на Крите показывают его могилу. И тем не менее они почитают вышедшего из могилы, не зная, как и почему критяне так поступают.

И вдумайся еще вот во что: жрецы, призывающие к участию, например, в элевсинских мистериях богини Деметры, возглашают: «У кого руки чисты и речь разумна» или «Чья душа свободна от зла, кто прожил хорошо и справедливо». А кого призывают христиане? Кто грешник, кто неразумен, кто недоразвит, кто негодяй, — того ждет царство божие. Они говорят, что бог ниспослан к грешникам; но почему не к безгрешным? Что дурного в том, чтобы не иметь греха?

— Выходит, что нечестивца, если он смирится под тяжестью бедствия, их бог примет, а праведника, если он, обладая добродетелью с самого начала, обратит свой взор ввысь, он не примет!

— Да, и они мне говорили: «Кто без греха?» Это довольно верно, ибо род человеческий как бы рожден для греха. Но в таком случае следовало призвать всех, раз все грешат. Почему такое предпочтение грешникам?

— Утверждая подобное, христиане либо возносят хулу на бога, либо лгут.

— Но они на это отвечают: «Для бога все возможно». Да, бог может, но не пожелает ничего несправедливого. А по их учению выходит, что, подобно людям, которые поддаются сетованиям, бог, поддавшись жалобам жалующихся, ублажает дурных и отвергает хороших людей, не поступающих таким образом.

Но самым постыдным мне представлялось, да и сейчас представляется, утверждение некоторых христиан и иудеев, что бог или сын божий не то сошел, не то сойдет на землю в качестве судьи над всем земным. В чем смысл такого сошествия бога? Чтобы узнать, что делается у людей? Значит, бог не всеведущ? Или он знает все, но не исправляет и не может своей божественной силой исправить, не послав для этого кого-то во плоти? Но, говорят христиане, он хочет нам дать познание его не потому, что ему хочется, чтобы его узнали, но ради спасения людей: чтобы те, кто обретет его, став праведниками, спаслись, а не обретшие были наказаны, как уличные злодеи.

— Что же, после стольких лет бог взялся судить поведение людей, а до того не думал об этом? Ясно, что они болтают о боге нечестиво и не свято. Они делают это для устрашения незнающих.

— Да, и все эти страхи они к тому же не сами выдумали, а лишь исказили то, что слышали от эллинов и варваров. Они наслышались от них и о том, что в течение продолжительных циклов времени, по мере сближения и расхождения звезд, случаются мировые пожары и потопы, и что после последней катастрофы при Девкалионе истекший период требует, согласно общему изменению Вселенной, мирового пожара. Это побудило их на основании ложного понимания утверждать, что бог сойдет, неся с собою очистительный огонь возмездия.

Но взгляни, дорогой Плотин, на все это еще вот с какой точки зрения. Бог добр, прекрасен, блажен и пребывает в прекраснейшем и наилучшем. И если он спускается к людям, Ему приходится измениться, причем изменение будет из доброго в злого, из прекрасного в безобразного, из блаженного в нечестивого, из наилучшего в наихудшего.