Царский сплетник и шемаханская царица - Шелонин Олег Александрович - Страница 10

Васька с Жучком, не обращая внимания на стоны сплетника, мучавшегося с дикого бодуна, начали напяливать на него кожаный костюм голландского моряка, купленный сплетником неделю назад, так как наряд, в котором он прибыл в этот мир из Рамодановска, был основательно изгваздан. Нацепив на грудь царского сплетника перевязь, они принялись заталкивать в нее пистолеты.

– Да скорее вы, – торопила их Янка, – стрельцы вот-вот здесь будут. Надо до обыска его отсюда спровадить.

– Какой еще обыск? – возмутился Виталик. – Кто посмеет? Я боярин!

В качестве доказательства юноша нагнулся, сумел дотянуться до шапки и напялил ее себе на голову, умудрившись не упасть. Правда, в процессе разгибания его все-таки слегка занесло, и он опять плюхнулся на кровать.

– Идиот… – простонала Янка.

По лестнице уже громыхали сапоги. Васька с Жучком тут же уменьшились в размерах. Кот запрыгнул на подоконник, пес забился под кровать. В спальню ввалилась толпа бояр, и в ней сразу стало не протолкнуться.

– Ага! – радостно завопил Буйский. – Вот он иде сховался, супостат! Стража, хватай его!

– Слышь, борода, – поморщился царский сплетник, – не шуми. И без тебя башка трещит. И не переусердствуй, я теперь чай тоже боярин.

– Кончилося твое боярство! Лишили мы тебя его! – обрадовал сплетника Буйский.

– А вот это исключительная прерогатива царя-батюшки, – хмыкнул юноша. – Только он может сана боярского лишить.

В спальню вошел хмурый, как туча, Федот в сопровождении двух стрельцов, замер в дверях.

– Ну, чего глазенки выпучил? – набросился на него глава боярской думы. – Вяжи супостата!

– Без приказа царя-батюшки… – с сомнением покачал головой Федот, – …правов таких не имею. Чай, не смерд передо мной. Царский сплетник. Боярство вчера получил.

– Слушайте, – поморщился Виталик, – я что-то не пойму. Царь-батюшка на продолжение банкета меня требует? Так на хрена было столько гонцов засылать? Одного выше крыши. И вообще, передайте ему, что больше не пойду. У меня от его пьянок уже башка трещит. Так и посинеть недолго.

– Все слышали? – еще больше обрадовался Буйский. – Свидетелями будете, как он непочтительно о царе-батюшке-то. А на пузе у него что? Видали? Пистоли огненного боя! Вот помяните мое слово: это он на царя-батюшку, кормильца нашего, злоумышлял. Он, изверг! Больше некому! А одежа на ём какая? Разбойник! Чисто разбойник! Царь-батюшка по доброте душевной должность ему государеву дал, саном боярским облагодетельствовал, а он…

Буйский замахнулся на юношу своим посохом и улетел, сшибая бояр, толпившихся за его спиной, сметенный мощным ударом ноги царского сплетника. Каким бы мутным Виталик ни был поутру, но профессиональные навыки не пропьешь. Тело само сработало за него чисто автоматически, и, хотя он бил из положения сидя, удар получился на славу.

– Слышь, ты, боярская морда, – прорычал Виталик, поднимаясь с кровати. – Полегче на поворотах. В следующий раз за такие поклепы не в брюхо бить буду, а в рожу. А бью я так, что зубы вместе с челюстью наружу выношу. Если не веришь, могу продемонстрировать.

– Тать!!! Я же говорил: тать! – верещал Буйский, ворочаясь на полу. – Федот, взять его!

– Когда бояре дерутся, холопам лучше в сторонке постоять, – закатил глазки в потолок сотник.

– Неправильно излагаешь, – дыхнул на него крутым перегаром царский сплетник. – Когда бояре дерутся, у холопов чубы трещат. Господи! Как же трещит башка. И ваще, чего вы ко мне в такую рань пристали? Видите, у человека мигрень. Ему срочно похмелиться надо.

– На, – сдернула с подоконника жбан с рассолом Янка и сунула его в руки страдальцу, – похмеляйся! Да в себя скорее приходи! Не видишь, что ли? Дело против тебя серьезное затевается.

– Федот, – поднялся с пола Буйский, – ежели ты его сейчас не заарестуешь, сам на плаху пойдешь! По закону, в отсутствие царя-батюшки, пока царевич в возраст не войдет, от его имени глава боярской думы правит!

– Тут он прав, боярин, – тяжко вздохнул Федот. – Ты уж не обижайся, но я тебя в тюрьму сопроводить должон до разбора и суда праведного.

– Да что случилось-то? – выпучил глаза Виталий.

– Гордон пропал, – радостно загомонили бояре.

– А ты последний, с кем его видели!

– Ну и что? – пожал плечами юноша. – И потом, почему вы за царя должны править? А царица на что? Или Василиса Прекрасная тоже пропала?

– Дело царицы наследников воспитывать, за царевичем Никитой да царевной Аленой приглядывать, – ответил кто-то из бояр. – По законам нашим, женщина на престол взойти не могет!

– А не зря он о царице-матушке вспомнил!

– Точно! Он ее околдовал! То-то она за него горой!

– Тоже мне, спаситель отечества! С Доном, с Кощеем и прочей нечистью в обнимку по Великореченску рассекает!

– Он небось нехристей обкуренных из тюрьмы и выпустил.

– Ассасины сбежали? – напрягся Виталик. Это ему уже не понравилось.

– Смотрите, бояре! Вид делает, что не знает! А сам с подельниками-то царя-батюшку небось и похитил.

– Хватит! – рявкнул Буйский. – Вяжи супостата, Федот! А сопротивляться будет, из всех пищалей по нем пали.

Сотник в явной растерянности посмотрел на царского сплетника, и вид у него был такой виноватый, что Виталику его стало жалко.

– Не дергайтесь, – протяжно зевнул юноша, – не буду я сопротивляться, сам пойду.

– Да ты с ума сошел! – простонала Янка. – На суд, что ль, праведный рассчитываешь?

– Не, отоспаться в спокойной обстановке рассчитываю, – честно признался Виталий, выдергивая из перевязи пистолеты и кидая их на кровать. – Но если кто посмеет меня хоть пальцем тронуть, – пригрозил он боярам и стрельцам, – голову оторву.

Юноша поднял с пола шубейку с царского плеча, тряхнул ее, сунул под мышку.

– Будет чем накрыться. Ты, Федот, в камеру меня веди, где соломка помягче, и передай всем, чтоб до завтрашнего утра не тревожили. Разбудят раньше времени – прибью.

– Сделаю, боярин, – поклонился ему в пояс Федот.

– Ну, тогда пошли.

Бояре шарахнулись в разные стороны, давая дорогу царскому сплетнику, воистину царственной, хотя и не совсем твердой походкой шествовавшему отсыпаться в тюрьму…

До тюрьмы царского сплетника везли с шиком, в его собственной карете, украшенной разбитой на две части надписью «АВТОРИТЕТ». Сиденье в ней было такое мягкое, а везли его так деликатно, что он успел заснуть уже на полпути, а потому не слышал ругани бояр с отрядом стрельцов, перегородивших дорогу.

– Ничего не знаем, – упрямо твердил чей-то голос, – царица-матушка приказала везти его прямо во дворец и вам, бояре, следовать туда!

– Я сейчас за царя! – буйствовал боярин Буйский.

– Я тебе дам «за царя»! – резко ответил ему грубый голос войскового воеводы боярина Кондыбаева. – Уж больно скор ты, боярин. Подозрительно скор. Я вот думаю: а не ты ли к делу сему черному руку приложил? Не пора ли тебя к Малюте на дыбу?

– Что?!! – взревел Буйский.

– Ничего! Пока царица-матушка добро не дала, ты есть холоп ее! – отрезал Кондыбаев. – Сотник, заворачивай во дворец!

– Есть во дворец! – отрапортовал явно обрадованный Федот.

Карету развернули, и она неспешно потрусила в обратную сторону.

Следом за ней спешили бояре, на ходу потрясая посохами, а между ними и каретой ехали на лошадях стрельцы, отсекая их от дрыхнувшего внутри кареты арестанта. Царица встретила их во дворе неподалеку от палат царских.

– Как посмели без моего ведома арестовывать мужа государственного? – гневно вопросила она бояр. – Как посмели из повиновения выйти? Что? На плаху захотели?

– Царица-матушка! Тать он!

– Ты, хоть и царица, а все равно женщина. А женщины, они все без разумения, ничего не понимают!

– Вона на карете чего написано: «АВТОРИТЕТ!»

– Он, изверг, супруга твово верного извел!

– Помнишь, он вчерась хвастался, как легко из клетки уйтить можно? Так оно и получилось. Тати, что царя-батюшку в термах римских убить норовили, с тюрьмы ночью сбежали. Его работа, не иначе. Вот с ними он кормильца нашего и порешил!