Корона Героев - Мак-Кинли Робин - Страница 31
- Предыдущая
- 31/57
- Следующая
— Теперь я больше похожа на маму, правда?
Тека приостановилась, держа в руках тряпку, в которую собирала обрезки волос.
— Да.
В первое утро, когда она снова пришла позавтракать с отцом, Тор тоже оказался там и, не сдержавшись, вскочил со стула и обнял ее. Он так радовался, видя ее на ногах, с отросшими и гладко уложенными волосами, что ему почти удавалось не думать, какой маленькой и хрупкой показалась она ему в объятиях, как содрогалась от каждого вдоха, словно юный побег на ветру. Она улыбнулась ему, и он видел красные пятна у нее на скулах, но смотрел только на ее улыбку.
Она спросила про Нирлола. По рассказу Арлбета, тот повел себя смиренно — нет, запуганно, — и это королю не понравилось даже больше, чем обычное для Нирлола надменное хвастовство. Словно западные бароны никогда не собирались выйти из-под руки короля. Нирлол явно нервничал, слишком часто оглядывался через плечо, пугаясь звуков, которых никто, кроме него, не слышал. Он извинялся и сетовал, что плохо спит, что на его границы слишком много набегов, а он, мол, ничего не может с этим поделать. Арлбет при поддержке войска произвел надлежащий шум и после самого краткого, насколько допускала вежливость, визита отправился домой, оставив на месте часть войска для помощи в охране Границы возле Нирлоловой земли. Нирлол казался искренне благодарным, и от этого Арлбету стало еще сильнее не по себе, но сделать он больше ничего не мог.
— Не сомневаюсь, что нас выманили из Города именно в тот момент с определенной целью, — сказал Арлбет, — и лучшее, что я мог сделать тогда, — это вернуться так быстро, как могли бежать лошади. И почти забыл про Маура.
— Я не забыл, — прошептал Тор.
Взгляд его метнулся к лицу Аэрин, и она поняла: кузен сразу догадался, что она поедет с гонцом, чтобы сразиться с Черным Драконом в одиночку.
Арлбет нахмурился, глядя в свою чашку:
— Но если главная цель заключалась в том, чтобы натравить на нас Черного Дракона, почему тогда ощущение злой судьбы не покидает нас? А оно никуда не делось.
— Да, — согласился Тор.
Повисла пауза, и наконец король сказал:
— Мы можем только надеяться, что Аэрин-сол изрядно расстроила их планы, — под «ими» он подразумевал, как поняли его слушатели, северян, — и нам теперь хватит времени подготовиться и собрать достаточно войска.
Ни Арлбет, ни Тор не рассказывали ей, что они подумали, когда впервые увидели ее, согбенную и обожженную и кашляющую кровью на шею Талата, а Аэрин не спрашивала. Все прочее, сказанное по этому поводу, осуществилось в то же утро.
— Я обязан наказать тебя за ношение королевского меча без королевского соизволения, Аэрин-сол, — торжественно произнес отец.
Аэрин и сама уже некоторое время об этом раздумывала и кивнула:
— Жду ваших приказаний.
Тор издал какой-то звук, Арлбет махнул ему, и первый сола умолк.
— Наказание состоит в том, что ты остаешься заключенной в Городе и не носишь меча в течение полугода, не меньше. Маур позаботился об этом за меня.
Она склонила голову. А затем хафор принесли свежий маллак и горячие рулеты, все принялись передавать и наливать, и на том все и кончилось. Теперь она разбавляла маллак молоком, чтобы не приходилось ждать, пока он остынет сам собой, — долгий процесс в королевском замке, где напиток подавали в больших тяжелых глиняных кружках с широким толстым дном и узкими сходящимися краями. Вкус Аэрин теперь тоже не очень нравился — маллак должен быть терпким, а молоко смягчало его, — но ей доводилось идти и на худшие уступки.
Арлбет спросил ее, когда можно устроить пир в ее честь, и она тупо заморгала, думая: «До дня рождения же еще…»
— Маур, — мягко подсказал отец. — Мы хотим восславить тебя за то, что избавила нас от Черного Дракона.
Тор с Арлбетом понимали ее нежелание вспоминать о пережитом, но Аэрин мрачно сказала:
— Благодарю вас. Назовите день.
Молчание, накрывшее в тот вечер большой зал при ее появлении, оказалось даже хуже, чем Аэрин представлялось. Оно несильно отличалось от всегдашнего, ибо двор ее отца чувствовал себя натянуто в присутствии королевской дочери, но все равно ощущалось по-иному. В голове жужжало от тишины, перед глазами все расплывалось еще больше, чем прежде, так что люди вокруг казались размытыми кучами, завернутыми в яркие пятна придворных одежд. Первая сол надела коричневое платье в пол, с высоким воротом и длинными рукавами, почти полностью закрывавшими руки. Наряд украшала богатая вышивка, но нити были черные и темно-коричневые. Аэрин пришла с непокрытой головой и кольцо надела только одно, на правую руку. Она огляделась и заняла место рядом с отцом, пестрые кучи медленно отвернулись от нее. Разговор возобновился, но слов было не разобрать. Зато отчетливо чувствовался надломленный мерцающий страх, который слова были призваны скрыть, и Аэрин бесстрастно отметила: «Это меня они боятся».
Уродливый черный череп Маура повесили высоко на стене большого зала, где потолки вздымались на три этажа. Трофей поместили туда по чьему-то указанию, она к этому отношения не имела, а если бы ее спросили, то воспротивилась бы этой затее. Череп был огромен даже для такого обширного помещения. Аэрин смотрела на него — его-то она видела ясно, — и он злобно ухмылялся ей. Я воплощение их страха, как бы говорил он, ибо ты посмела убить меня.
«Я воплощение их страха», — произнесла тварь.
«Но после нашей встречи я превратилась в хромую калеку, — ответила Аэрин. — Я такой же человек, как они, просто очень тяжело ранена».
Тварь рассмеялась. Смех прошел как рябь по тяжкому молчанию, приглушившему неуверенные разговоры в зале. Но услышала его только Аэрин.
«Да, но ты-то выжила, и ты убила меня. Этого достаточно и более чем достаточно, ибо я был огромен, как гора, и мог бы в итоге проглотить весь Дамар. Крестьяне, видевшие меня до твоего прихода, — человек, который привел тебя ко мне, — все говорят, что, когда я вставал на дыбы, голова моя касалась звезд, и ни одно человеческое существо не могло выстоять против меня. Это говорили те, кто видел меня, с благоговейным ужасом и благодарностью за избавление. Но здесь так не пойдет».
Она улавливала ритм голосов вокруг. Рваный ритм слогов, различимый за словами, произносимыми вслух. Ведьма, говорили они. Ведьмина дочь.
«Но я же спасла их, — отчаянно зашептала Аэрин, — я спасла их».
Драконья голова взвыла.
«Лучше бы ты этого не делала! Лучше бы они теперь лежали у меня в животе!»
Видишь, как первый сола до сих пор смотрит на ведьмину дочь, хотя у нее все лицо в шрамах. Видишь, как он смотрит на нее, словно ни на что больше смотреть не хочет.
Словно ни на что больше смотреть не хочет.
И стариковский шепот: «Помните, как король смотрел на ведьму, как она заколдовала его, чтобы понести от него ребенка и возродиться с удвоенной силой, ибо в жилах ребенка потечет дамарская кровь вкупе с ведьминой злобой!»
Ведьмина дочь. Ни одно человеческое существо не могло бы убить Маура. Она проглотит Дамар, как никакой Черный Дракон не проглотил бы, мы отсиделись бы в глубоких пещерах, пока он снова не заснет.
Позволим ли мы ей приворожить первого солу?
Мы помним старые сказки про Маура. Мы помним.
Ведьмина дочь.
А вслух произносились другие слова: «Север. Налетчики с Севера появляются все чаще, и они все сильнее. Почему Нирлол боится собственной тени? Он, никогда не славившийся мудростью, никогда не отличался и недостатком мужества. Зло».
Ведьмина дочь.
«Лучше бы ты позволила мне съесть тебя!» — вопила тварь на стене.
«Это чистое везение, что я тебя убила! — кричала она в ответ. — Я решилась только потому, что думала, будто уже умерла!»
Тварь расхохоталась.
Ведьмина дочь.
«Чистое везение!»
«Правда? — возразила Маурова голова. — Правда?»
Аэрин резко поднялась:
— Прошу меня извинить. — Она повернулась и медленно, поскольку все еще прихрамывала, двинулась к зияющей двери, которая позволила бы ей покинуть зал.
- Предыдущая
- 31/57
- Следующая