Зов ангела - Мюссо Гийом - Страница 35
- Предыдущая
- 35/68
- Следующая
— Миссис Ковальски, — представилась мать Элис, протягивая мне руку.
Вероятно, она родила дочь, будучи еще совсем молодой, поскольку я не дал бы ей больше тридцати пяти лет. Светлые волосы были уложены в замысловатый пучок, у нее был пронзительный ясный взгляд и невероятно утонченные, приятные черты лица, которое не портил даже шрам, проходящий от брови через щеку, прямо к уголку рта. Она поблагодарила меня за помощь и предложила выпить кофе, но я объяснил, что меня уже ждут.
Когда я сел в машину, ко мне вдруг подошла Элис и забрала оставшиеся десять пирожных.
— Это мне на полдник, — сказала она и незаметно подмигнула, после чего направилась в дом, к матери. Она уже прошла несколько метров, но внезапно обернулась и произнесла тихо и серьезно: — Берегите себя.
Я вернулся тем же путем, припарковался у самого пляжа, взял из бардачка револьвер, закрыл машину и дальше пошел пешком. В голове моей роились воспоминания.
Несмотря на то что родился я в Оше, именно здесь я пережил лучшие моменты своей жизни. Когда мне было четырнадцать, отец отправил меня в интернат в Софии-Антиполисе неподалеку отсюда. В пятнадцать на стене замка Гримальди я поцеловал Жюстину, мою первую любовь. А еще спустя несколько лет я заведовал французским рестораном «Ля Бастид» в Сен-Поль-де-Вансе, потом в «Отель дю Кап» в Антибе.
Кажется, я даже задрожал от этих воспоминаний, поднимавшихся словно из глубины души.
Загадочная судьба распорядилась так, что меня, разоренного бродягу, вновь занесло туда, где впервые меня настиг успех…
Узкая прогулочная дорожка вилась вдоль скал. Я перепрыгивал с камня на камень, стараясь быть ближе к крутому берегу моря, откуда открывался потрясающий вид на городскую стену, заснеженные вершины Альп и Леринские острова.
Я остановился, глядя на оранжевый солнечный диск, восходящий над горизонтом. Воздух был чистым, а зрелище — настолько захватывающим, что от тоски и чувства одиночества у меня буквально начало сводить живот.
Прекрасный день, чтобы умереть.
Я вытащил из кармана револьвер. В памяти тут же всплыли слова Кристофа Сальвейра: «„смит и вессон“, модель шестьдесят, тридцать восьмого калибра».
У каждого есть свое мнение относительно самоубийства. Поступок, достойный труса или храбреца? А может, ни того, ни другого? Просто отчаянное решение, которое принимаешь, находясь в беспросветном тупике. Последнее средство, чтобы уйти и таким образом избавиться от невыносимой жизни.
Я всегда смотрел трудностям прямо в лицо, всегда пытался им противостоять. Я всегда боролся, испытывал судьбу и удачу, но сегодня все было по-другому. Я столкнулся, с грозным противником, а именно — с самим собой. Решительный враг. Самый опасный.
В моем поступке не было никакого разумного зерна. Я не вынашивал план месяцами, как это обычно бывает, просто решил, что вот оно, избавление от этого ужасающего одиночества, которое будто пожирало меня изнутри и из-за которого я медленно, но верно ухожу в небытие.
Я подумал о дружбе, но у меня никогда не было друзей. Я подумал о семье, но свою семью я уже потерял. Я подумал о любви, но она исчезла из моей жизни.
Вдруг передо мной возник образ моего сына, и я ухватился за него, как за спасительную соломинку. Однако иногда, когда борешься со смертью, не помогают даже мысли о детях.
Я приставил холодный револьвер к виску, взвел курок и, в последний раз посмотрев на солнце, вздохнул и нажал на спусковой крючок с предвкушением грядущей свободы.
19****
Я нажал на спусковой крючок.
Один раз.
Два раза.
Но я не был мертв.
Я заглянул в барабан револьвера — он был пуст.
Невозможно.
Покидая Олнэ-су-Буа, я сам убедился: там было пять патронов. Я вернулся к машине и проверил бардачок. Патронов не было. Только две бумажные салфетки, которыми Элис вытирала руки на заправочной станции. На них были пятна шоколада от пирожных и кое-что еще. Послание, наскоро написанное синим фломастером.
Дорогой господин Лемперер, то есть, я хотела сказать, Джонатан.
Я взяла на себя смелость достать пули из вашего револьвера и выбросить их в урну на парковке, пока вы пили свой кофе. Я не знаю, зачем вам понадобился ствол, но я почти уверена, что это плохая идея.
Я также знаю, что этой ночью вы заботились обо мне и пытались рассмешить (пускай иногда у вас это и не слишком-то получалось).
Мне очень жаль, что так случилось с вашей работой и с женой тоже. Быть может, когда-нибудь у вас все наладится. А может, она просто не была любовью всей вашей жизни.
Я долгое время была несчастна. Когда мне было по-настоящему грустно, я прокручивала в голове одну фразу, авторство которой иногда приписывают Виктору Гюго. Я записала ее на первой странице своего дневника. Она звучит так: «Самые прекрасные годы жизни — те, которые еще не прожиты».
Берегите себя, Джонатан.
Я читал эти строки, и жизнь постепенно возвращалась ко мне. И тут я заплакал. Я сидел один в своей машине и ревел, как полный идиот.
20
На живца
Давно уже больна ужасным я недугом.
Сан-Франциско
Понедельник, поздно ночью
2.00
Сняв наушники, Джонатан понял, что по его щеке течет слеза. Это погружение в самый мрачный период его жизни далось ему с большим трудом.
Неужели Элис Ковальски, с которой ему довелось встретиться, на самом деле была Элис Диксон, жертва Ливерпульского Мясника?
Напрасно он сверял и перепроверял даты, что-то было не так. Маделин получила вырванное сердце Элис 15 июня 2009 года. Лабораторный анализ показал, что оно «вне всяких сомнений» принадлежало пропавшей девушке.
Однако он встретил Элис Ковальски в ночь 31 декабря 2009 года.
Более чем полгода спустя!
21
The wild side
Головокружение — это нечто иное, чем просто страх падения. Головокружение — это глубокая пустота под нами, что влечет, манит, пробуждает в нас тягу к падению, которому мы в ужасе сопротивляемся.
Париж, Монпарнас
Вторник, 20 декабря
19.20
В своей квартире Маделин прихорашивалась перед зеркалом: изящный, но в то же время сдержанный макияж, высокие каблуки, чтобы подчеркнуть стройную линию ног, черное шелковое платье, доходившее ровно до колен. Этим вечером она чувствовала себя будто «на задании», а учитывая, сколько сексуальных девушек регулярно проходит через кровать Жоржа, ей следовало быть особенно привлекательной, если она и впрямь решила его заарканить.
Она надела габардиновое пальто — подарок Рафаэля — и вышла из дома, чувствуя себя достаточно пикантной и вполне роковой, чтобы сразить своего противника.
В столь поздний час машины ехали сплошным потоком, бампер к бамперу. Несмотря на холод, она решила не брать такси и проехаться на метро, а потому спустилась на станцию «Распай».
«Монпарнас», «Пастер», «Севр-Лекурб»…
Поезд был битком набит. Большинство пассажиров возвращались с работы, другие же собирались поужинать, сходить в кино или прикупить что-нибудь к Рождеству. Маделин открыла свою сумочку: внутри лежали «глок-17» — старый служебный револьвер, который она так и не вернула, — и «Шведский всадник». Эту книгу в мягкой обложке ей уже давно посоветовала продавщица книг.
«Камбронн», «Ля Мотт-Пике», «Дюплеи», «Бир-Хакейм»…
Встав рядом с придверным откидным сиденьем, она огляделась. Ей показалось, что в общественном транспорте становится все меньше читающих людей. В основном все водили пальцами по экранам телефонов, переписываясь, играя или слушая музыку. Она попыталась читать, но не смогла собраться с мыслями. Слишком много народу, шума и толкотни, но особенно ее тяготило чувство вины. Вот уже четыре дня она лгала Рафаэлю. И с каждым разом ее ложь становилась все серьезнее. Сегодня она сказала ему, что пошла на предсвадебный девичник к дочери своей подруги. К счастью, он ей верил и ни в чем не подозревал, в противном случае он раскусил бы эту ложь в два счета.
- Предыдущая
- 35/68
- Следующая
