В садах Лицея. На брегах Невы - Басина Марианна Яковлевна - Страница 34

• Предыдущая
• 34/77
• Следующая

Да, Жуковский уже имел полное основание называть юного лицеиста «поэтом-товарищем».

Еще летом 1816 года сообщили им новость: граф Разумовский с соизволения царя распорядился ускорить их выпуск на четыре месяца. Выпуск состоится в будущем, 1817 году, не в октябре, а в июне.

Но куда их пристроить, когда они кончат Лицей?

О намерениях Сперанского сделать выпущенных лицеистов реформаторами России не могло быть и речи. Царь ничего не собирался ни менять, ни обновлять. Он уже не либеральничал. После Венского конгресса, где заключил он с прусским королем и австрийским императором «Священный союз» для борьбы с освободительным движением в Европе, его собственное лицо вырисовывалось все яснее. Он боялся. Боялся деяний «гения Сатаны» — революций в Европе, боялся своих подданных.

Конечно, самое лучшее — выпустить лицейских в армию. Солдат не рассуждает, солдат повинуется.

Царь вызвал Энгельгардта.

— Есть между воспитанниками желающие в военную службу?

— Есть, государь. Не менее десяти.

— В таком случае их надо познакомить с фрунтом.

Познакомить с фрунтом… Услыхав эти слова, Энгельгардт испугался. Царь с большим удовольствием превратит Лицей в казарму.

Натянуто улыбаясь, Энгельгардт вынул из кармана садовый ножик:

— Вот единственное оружие, которым я владею. Мне придется оставить Лицей, если в нем будет ружье.

Царь настаивал, Энгельгардт отговаривался. Долго они торговались и наконец порешили учредить для желающих класс военных наук.

Так появился среди лицейских профессоров инженерный полковник Эльснер. Когда-то он был адъютантом Тадеуша Костюшки — отважного борца за независимость Польши. Теперь преподавал лицеистам артиллерию, фортификацию и тактику.

Среди тех, кто посещал класс военных наук, были Пущин и Вольховский.

Но большинство воспитанников предпочитало военной службе штатскую.

Горчаков, Ломоносов, Корсаков, Юдин, Гревениц решили идти «по дипломатике». Горчаков кроме французского и немецкого принялся за языки итальянский и английский. Он писал дядюшке, что их директор Энгельгардт, который долгое время служил в дипломатическом корпусе, помогает им готовиться к служебной карьере. Он раздобыл для них переписку берлинского и русского двора, будет учить их писать депеши, вести журнал, делать конверты без ножниц, различной формы пакеты и прочее, «…словом, будто мы в настоящей службе».

Моденька Корф и Лиса-Комовский тоже решили идти в чиновники. Кюхельбекер и на этот раз многих удивил. Он заявил решительно, что поедет школьным учителем куда-нибудь в провинцию. Дельвиг еще толком не знал, куда определиться. Пока что. собирался он к родным в Кременчуг.

А Пушкин? Как он решил свою судьбу? В голове его бродили гусарские мечты. Он пойдет в гусары, непременно в гусары. Там столько друзей… И почему бы не пойти? Он здоров, силен, ловок. Прекрасно ездит верхом. По фехтованию у Вальвиля он один из первых. Но без согласия отца ничего нельзя решить.

Сергей Львович сына выслушал, но согласия не дал. Отца поддержали родные и друзья. Все в один голос отговаривали идти в военную службу. Отговаривал дядюшка Василий Львович.

Пушкин сдался не сразу.

Гусаром ему не бывать. Друзья не советуют, и родные против. Отец решительно отказался содержать его в конной гвардии: велики расходы. Заявил: «Ежели так уж неймется, пусть идет в армию».

Просто в армию Пушкин не хотел. Он хотел в гусары. Ну а если не судьба, будь что будет.

Теперь по вечерам в лицейском зале только и толковали, что о будущем выпуске.

А выпуск приближался. Это чувствовалось во всем. В декабре 1816 года впервые за все годы им разрешили на целую неделю, на все рождественские каникулы, уехать к родным в Петербург.

За Пушкиным приехал отец, и они укатили.

Родители жили в Коломне — неприглядной отдаленной части Петербурга, но и она показалась лицейскому затворнику чуть ли не райским уголком.

Стремительно взбежал он на второй этаж большого каменного дома на Фонтанке и очутился в объятиях сестры, бабушки, няни Арины Родионовны. Его обнимали, целовали, поворачивали, разглядывали. В этот вечер он заснул в совершенном упоении.

Планов было множество: навестить Жуковского и других друзей, побывать в театре, побродить по городу.

К Жуковскому он отправился на следующее же утро. Не застал его дома, оставил записку и книги, которые Василий Андреевич привозил им с Кюхлей в Лицей. В шутливой записке Пушкин написал по-французски: «Мы возвращаем вам Вольтера… И сверх того г-н Кюхельбекер посылает вам 4 тома „Амфиона“[20]. Очень благодарен от себя. Мой милый господин Жуковский, надеюсь, что завтра я буду иметь удовольствие видеться с вами. Пушкин».

Встречи с друзьями, прогулки, театр… Недели как не бывало.

В первый день января 1817 года у дома на Фонтанке, где жили Пушкины, стоял нанятый извозчик: гостя провожали обратно в Лицей.

Пушкину было грустно, уезжать не хотелось. Но удивительное дело — всю дорогу, пока ехали, его не покидало странное чувство. Казалось, будто из гостей он возвращается домой. И чем ближе подъезжали к Царскому Селу, тем больше это чувство росло и крепло, тем сильнее хотелось поскорей увидать товарищей.

Вот уже близко… Вот лицейское крыльцо.

«Стой, братец, стой!»

Пушкин быстро расплатился и бегом к крыльцу.

На лестнице ему попался улыбающийся Данзас. И он обнял его с такой силой и горячностью, что Данзас посмотрел на него не без некоторого испуга.

Пушкин снова был с друзьями.

Выпуск, скоро выпуск… Директор, профессора и воспитанники Лицея были заняты им и только им одним.

Пятнадцать экзаменов не шутка. И хотя в Лицее, как и во многих других учебных заведениях, экзамены скорее напоминали спектакль, чем настоящую проверку знаний, дела хватало всем. «Мы опять за книги, — писал Горчаков дядюшке. — Число занятий наших беспрестанно накопляется по мере приближения срока нашего выпуска».

Особенно заботил выпуск Энгельгардта. Ведь, ко всему прочему, ходили упорные слухи, что летом в Царское Село ожидаются австрийский император Франц I, прусский король Фридрих-Вильгельм II, некоторые князья из Германии. Для них уже готовили дома и Александровский дворец, и все они — говорили и об этом — будут присутствовать на торжестве в Лицее. Энгельгардт просил Пушкина написать «Прощальную песнь воспитанников Лицея».

Пушкин отказался. По настоянию директора ему предстояло сочинить для экзамена стихотворение о безверии, о муках человека, не верящего в бога. С него довольно и этого. «Прощальную песнь» пусть пишет другой.

• Предыдущая
• 34/77
• Следующая