Три минуты до катастрофы. Поединок. - Сахнин Аркадий Яковлевич - Страница 33
- Предыдущая
- 33/44
- Следующая
Всех троих поразило лицо и вся фигура их боевого командира. Как не похож он вдруг стал на самого себя! Никогда они не видели у него таких усталых и грустных глаз. Почему-то отчётливей стали седые пряди меж иссиня-чёрных волос.
Он сидит осунувшийся, постаревший. Офицеры увидели перед собой человека, охваченного горем, которое он не пытался скрыть.
И акт, где он поставил свою подпись, и выступления директоров предприятий он воспринимал как укор, как обвинение лично его в бессилии. Да и в самом деле, сейчас он бессилен. Кто знает, будь он минёром, может, и ринулся бы в это рискованное дело сам, в нарушение всех инструкций. Благо есть такой пункт в уставе, дающий право в известных условиях действовать сообразно обстановке. Но ведь он — общевойсковой командир.
В комнате было тихо, и в этой тишине особенно резким показался телефонный звонок.
Полковник знал, что сюда, в кабинет директора завода, никто ему не позвонит, и трубки не поднял. А телефон продолжал настойчиво кого-то звать, и Диасамидзе вынужден был ответить.
— Это ты, Миша? — раздался женский голос. — Ну как тебе не стыдно, все телефоны обзвонила! Чего ты ещё забрался на гипсовый завод? У вас же есть хозяйственники.
Полковник улыбнулся:
— Нет, Асенька, тут мне самому надо. А что случилось?
— Как — что? Обедать давно пора.
— Да, да, верно. Страшно есть хочется.
Совсем не хотелось полковнику есть. Но он знал, что хороший аппетит радует жену: это признак хорошего настроения.
Поговорив с женой, полковник снова посмотрел на офицеров.
— Слушаю вас, — устало сказал он.
— Просим разрешить нам вывезти снаряды и взорвать их в безопасном месте, — доложил капитан.
Когда всё существо полковника, все мысли сосредоточились и, казалось, упёрлись только в два слова: «Что делать?», когда только он обязан был найти решение этого проклятого вопроса, оно пришло само по себе.
В какое-то мгновение его переполнила радость и чувство гордости за своих людей. Он не мог скрыть улыбку. Это была чистая, отцовская, наивная радость.
Ещё несколько минут назад полковник не имел права послать своих подчинённых на это задание. А сейчас имеет.
От него требуется только одно: разрешение. Разрешить — и он избавится от этого назойливого вопроса: «Что делать?» Они стоят и ждут. Он должен позволить идти в эту яму, откуда можно и не вернуться. Должен разрешить этим троим, молодым и сильным, и их солдатам, ещё более молодым, рисковать жизнью в мирное время.
А если не разрешить, никто не погибнет. Так он и должен сделать. Ведь вот в руках акт, его подписало много людей, другого выхода нет.
А заводы, дома, имущество мирного населения?
Нет, не легче стало полковнику от предложения офицеров.
Он молча сидел и злился на свою нерешительность.
В его собственной жизни не раз бывали трудные минуты, но как будто он всегда знал, что делать. Он быстро принимал решения, и, хотя они тоже были связаны с риском, сразу легче становилось их выполнять.
Впервые смелый, как ему тогда казалось, шаг он сделал в шестнадцать лет, в момент поступления в военное училище.
Оно находилось далеко за городом, и всех поступающих разместили в казармах. После экзаменов он нашёл себя в списке непринятых.
— Почему? — спросил он. — Ведь экзамен сдан хорошо.
— Не хватило двух сантиметров в росте.
Но разве он виноват?
Когда непринятым предложили забрать документы и строиться для отправки в город, Миша Диасамидзе спрятался. Потом построили колонну молодых курсантов и направили в баню. Последним решительно шагал Миша. Из бани он вышел первым и первым получил обмундирование. Кому-то не хватило комплекта. Старшина сделал строгое замечание кладовщику за просчёт, и всё уладилось.
На первом же занятии во время переклички преподаватель не назвал фамилии Диасамидзе. Миша встал и бодро заявил об этом. Не в меру ретивый старшина дал авторитетную справку, что Диасамидзе состоит именно в этой группе, и в журнале появилась его фамилия. Механически она перешла и в другие списки.
И всё же почти через месяц Мишу разоблачили. Никто не мог понять, как он попал в число курсантов. После бурного заседания и взаимных упреков в потере бдительности начальник училища спросил:
— А всё же, как он показал себя?
— Знания отличные, дисциплина образцовая, — ответил начальник курса.
— По бегу и прыжкам в высоту занял первое место, — добавил физрук.
И люди смягчились, заулыбались.
— Будем считать, что два сантиметра в росте возмещаются его настойчивостью, — заключил начальник училища.
Так началась его военная жизнь, к которой он стремился буквально с детских лет.
Впервые военные способности молодого командира проявились во время боёв у озера Хасан. И здесь было ясно, что делать: занять высоту 588,3 и держать её до прихода подкрепления. Такой приказ получил командир учебного батальона комсомолец Михаил Диасамидзе.
Японцы не успели укрепиться и не ожидали удара: в этом районе, кроме учебного батальона, войск не было. Высоту взяли. А вот удержать её обычными средствами при малых силах, когда самураи стянули сюда много войск, не представлялось возможным.
С полночи и до рассвета японцы обрабатывали высоту артиллерийским и миномётным огнём. Они вспахали каждый метр её вершины. Ничто живое уцелеть там не могло.
Рано утром самураи пошли в атаку, хорошо зная, что серьёзного сопротивления не встретят. Но у самой вершины на их цепи обрушился шквальный огонь.
Откуда же он взялся? Как уцелели солдаты Диасамидзе? Очень просто. Он понял, что на высоте потеряет свой батальон под артиллерийским и минометным огнём. Блестяще организовав разведку, он увел бойцов вниз, и японцы били по пустому месту. А к моменту атаки советские воины, невредимые и отдохнувшие, уже сидели в окопах.
В двадцать семь лет коммунист Михаил Степанович Диасамидзе стал командиром полка.
На серой бумаге фронтовой листовки тяжелого сорок второго года можно прочитать простые слова, полные величия и силы:
«Подвиг, совершенный полком Диасамидзе, выходит из рамок обычных представлений о человеческой выносливости, выдержке и воинском мастерстве.
В течение пяти суток через каждые четыре часа враг штурмовал позиции полка… Немцы сбросили восемь тысяч бомб…»
Полк выстоял.
Крупнейшие поэты страны воспевали мужество и благородство героев, воспитанных Россией.
Николай Семенович Тихонов в газете «Известия» писал:
«Окидывая мысленным взором происходящее, мы слышим голоса славы, сливающиеся в дружный хор победы. Пространства, имевшие самые разные судьбы в прошлом, объединены сейчас одной судьбой. Народы, разобщенные вековыми несправедливостями, соединились под одним знаменем в общей борьбе.
…Голоса эпоса звучат, как серебряная труба. Как с чёрными каджами, сражается с немецкими полчищами Герой Советского Союза, сын грузинского народа Диасамидзе. Искусны были герои грузинского древнего эпоса, но не уступит им Диасамидзе. Не к нему ли относятся слова безымянного певца седой древности, живописавшего подвиги Амирана, который, увидев бесчисленных врагов, встал, сошёл, чтобы доказать им:
Мёртвой дорогой сделал Диасамидзе дорогу немецких батальонов, сожжёнными танками обставил её, как факелами».
Когда немецкие танки стали окружать его командный пункт, он приказал штабу перейти на запасный, а сам с двумя офицерами остался на месте, потому что обстановка требовала обязательного его присутствия именно здесь. Когда осколком снаряда ударило в бедро, он продолжал стрелять из своего противотанкового ружья, и ему было ясно, что иначе нельзя. Когда пулемётная очередь из танка пробила колено, тоже стало ясно: стрелять он больше не может. А полк знал, что его командир находится на своем месте, и получал все необходимые приказания. И, когда его увезли в госпиталь, он знал, что делать: быстрее поправиться и снова в полк.
- Предыдущая
- 33/44
- Следующая
