Нежданно-негаданно - Ермолаев Юрий Иванович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/25
• Следующая

По дороге я составил меню: варю рисовый суп, пеку блины, и на сладкое — компот. Всё это вкусно и не сложно сделать. Тем более, что мама прислала дедушке целый пакет блинной муки. Такой в деревне не найдёшь. Это не мука, а почти готовые блины. В неё уже положены соль, сахар и яйца. Стоит только налить в кастрюльку воды, размешать в ней муку, вылить эту жидкость на сковородку — и блины готовы. Поэтому сначала я займусь супом.

Но не тут-то было. Когда я вернулся с водой, печка так отчаянно дымила, что к ней нельзя было подойти. Дым вырывался из печной дверцы, шёл из поддувала, струился из щелей между конфорками. Просто удивительно, как же варит на ней обеды дедушка? Хорошо, что возле сеней, под навесом, стояла керосинка.

Но пока я выкручивал фитили и счищал с них нагар, печка перестала дымить. Я оставил керосинку в покое и принялся готовить суп.

В каждом супе, как известно, есть бульон. Это, мне кажется, основа супа. А основа бульона — вода. Вот я и поставил на одну из конфорок кастрюльку с водой. Пусть кипятится. За это время я приготовлю заправку. Вымою рис, нарежу картошку, морковь и лук. Мне хотелось сварить смешанный суп из овощей и крупы. Может, со временем такой суп станет новым блюдом в кулинарии.

Я вымыл три крупных картофелины и стал их чистить. Вот это мучение! Они выскальзывали из рук точно мячики. Наверное, картошку нужно чистить немытую. С грехом пополам я всё-таки очистил её, разрезал и бросил в кипящую воду — основу будущего супа. Но основы осталось так мало, что пришлось добавлять холодной воды. Потом я порезал морковь. А вот лук резать не смог. Он так щипал глаза, что я нарезал всего два кружочка, а остальную луковицу бросил в кастрюлю целиком. Теперь можно было начать готовить блины. У печки как раз оказались две конфорки.

Я пошёл в дом за мукой и там ужасно расстроился. Ни в чемодане, ни в рюкзаке не было бутылки с жидкостью доктора X. П. Значит, в суматохе я забыл взять её с подоконника. Пропала последняя надежда на скорое выздоровление. Я так сильно переживал это, что мне даже расхотелось готовить обед… Ладно, обойдёмся одним супом.

Вернулся я в огород, а кастрюля с супом стоит на конфорке и пританцовывает, точно балерина какая. И запах из неё какой-то неаппетитный идёт. Бросился я к ней, открыл крышку и опешил. Супа и в помине не было. Всё дно кастрюли стало пустым и чёрным, а на её стенках нависли какие-то серые хлопья, похожие на кратеры дымящихся вулканов. Я чуть не задохнулся от их извержений. Схватил длинный кол, что стоял у изгороди, и сшиб им с плиты кастрюлю. Упала она в траву и задымила, точно труба у парохода-буксира. Я — к ней, а за моей спиной кто-то как засмеётся.

— Ха-ха-ха! Вот так повариха-раздымиха!

— Всю деревню закоптила, хи-хи-хи…

Я оглянулся: возле изгороди стоят две девчонки. Чистенькие, в светлых сарафанчиках. У одной, что помладше, даже две розовые ленточки в косичках торчат. Смотрят на меня и потешаются.

— Чего уставились? — накинулся я. — А ну топайте, куда шли!

Девчонки, наверное, убежали бы. Но тут вышел на крыльцо тот самый мальчишка, с которым я разговаривал утром. Я думал, он мой ровесник, а мальчишка, оказывается, на целую голову ниже меня. Наверное, только в третий класс перешёл. Понюхал он воздух, скорчил смешно свой нос-луковку и крикнул мне:

— Чего спалил? Первое, второе или то и другое?

Девчонки так и покатились со смеху. А я растерялся. Что ж это делается? Со всех сторон нападают. Хорошо, что мальчишка, хоть и сам не велик, одёрнул их здорово:

— Разгоготались, чисто гусыни! Помогли б лучше.

Он перелез ко мне через ограду, а девчонок впустил в калитку. Несмотря на чистые платьица, они тотчас принялись скоблить кастрюлю, а я с мальчишкой, стал наводить порядок возле плиты. Подобрали и отнесли на помойку очистки, вылили из вёдер грязную воду. Вчетвером мы быстро всё прибрали. Но сварить обед до прихода деда я не успел. Ну да ладно, хорошо и то, что он ничего не узнал о моей кулинарии.

Ну и нюх у деда, всё равно что у гончей! Только пришёл в огород, сразу носом зашмыгал. И на меня уставился с подозрением. А я сижу, читаю как ни в чём не бывало книгу и даже поглядел на него: «Чего, мол, косишься? Дым могло и от соседей занести».

Дед не стал меня ни о чём спрашивать. Покрутил ещё немного своим длинным носом и пошёл мыться под душ, то есть в тот самый закуток из трёх стенок с бочкой наверху.

Ну и любит же дед плескаться! С полчаса, наверное, там фыркал.

Потом вышел, надел чистую рубашку и стал готовить обед. Я хотел помочь ему дрова принести, но передумал. Ещё решит, что подлизываюсь. Нужно будет, сам попросит.

Но дед ни о чём не попросил меня. Он всё делал молча. Громыхал в чулане чугунками, чистил картошку, резал мелкими кусочками сало, принёс из дома тарелки. И ни слова. Обиделся на меня, что ли? Или гордый уж очень? Приготовил обед, а вместо того, чтобы позвать меня к столу, спросил о книге:

— Интересная, видать?

— Интересная, — говорю. А сам толком и не помню, что читал. Я больше за дедом следил, как он обед варил и печку разжигал. У него эти же самые дрова, с которыми я целый час мучился, в момент без всякой бумаги разгорелись. Сложил он их, что ли, как особенно?

— Я, брат, тоже люблю хорошие книги, — сказал мне дед и сел обедать за врытый возле печки столик.

А меня позвать и не подумал. Что, он не понимает, что я всё-таки гость? Мне же неудобно без приглашения к столу идти. Теперь вот из-за него приходится поступать невежливо. Подсел я к столу с таким видом, будто устал сидеть на бревне, и снова раскрыл книгу. Мой папа часто за обедом что-нибудь читает. Дед налил мне супа и отобрал книгу:

— За двумя зайцами погонишься — ни одного не словишь.

Хотел я ему сказать, что, прежде чем делать замечание, надо самому говорить правильно: не «не словишь», а «не поймаешь». Но не стал. А то ещё разведёт на целый час о том, что до революции им было не до грамотности, а нам всё дано, а мы этим не умеем пользоваться. И всё такое прочее. Он и так мне аппетит отбил. Совсем есть расхотелось. Пообедав, я снова взялся за книгу.

— Ты у себя в городе где обедаешь? — спросил меня дед.

Я удивлённо пожал плечами.

— Как — где обедаю? Дома. — Но тут я вспомнил про парк культуры и добавил: — Один раз я с папой в столовой самообслуживания обедал.

— И как ты обслужил себя? — поинтересовался дед.

— Хорошо.

— Вот и тут обслужи.

— Это как же? Ведь мы уже пообедали.

— Тарелки за собой помой, — сказал дед.

Вот, оказывается, к чему он клонил.

— А в столовой самообслуживания тарелки за собой не моют, там только сами еду берут и на подносе к столу приносят, — возразил я и подумал: «Не знаешь, так не указывай».

— Ну, а у нас наоборот получилось: еду таскать тебе не пришлось, так что помой тарелки, — сказал дед, а сам сел на скамейку и закурил папиросу.

Негостеприимный он всё-таки. А я ведь не только гость. Я ещё приехал к нему поправляться. Зачем же мне утомлять себя? Но я не такой мелочный, как он. Я не стал с ним спорить. Вымыл эти противные тарелки за две минуты. Разговора-то о них больше было. Только хотел снова книгу взять, а дед сказал:

— И стакан уж заодно помой. Он с утра тебя в горнице дожидается.

Надо же, вспомнил! Вымыл я стакан так, что он засверкал, точно хрустальный. И поставил в буфет на самое видное место. Пусть дед посмотрит. А он только на стол посмотрел, прибрал ли я за собой. А как прибрал, не поинтересовался. Может, я немытый стакан в буфет поставил?

Ужас как он меня таким отношением огорчил! Мне даже ужинать расхотелось. И наутро никакого аппетита не было. Дома я по утрам прямо тороплюсь чего-нибудь пожевать, а тут и воздух и природа, а никакого желания есть нет.

• Предыдущая
• 4/25
• Следующая