Нарский Шакал - Марко Джон - Страница 139

• Предыдущая
• 139/196
• Следующая

Ричиус не смог отказаться от честного вопроса.

— А что, если у вас это не получится, Тарн? Что, если львиный народ не захочет вас слушать? У вас есть другой план?

Блеск в глазах Тарна немного померк.

— Они должны меня послушаться! Они нам нужны. Другого способа захватить дорогу Сакцен нет. Это могут сделать только львы.

— Есть и другой способ, — осторожно вымолвил Ричиус.

— Какой?

— Вы! Вы можете остановить их на дороге Сакцен или где угодно еще. Вы ведь это знаете. Вам достаточно только попытаться.

Тарн с трудом поднялся на ноги.

— Как вы можете такое говорить? Разве вы меня не видите? Посмотрите!

Ричиус старался говорить спокойно и размеренно.

— Я вас видел, Тарн. Вы больны, вот и все.

— Болен? Я проклят! Посмотрите на меня! Я ужасен!

— Болезнь кожи, — заявил Ричиус. — Возможно, проказа. Я не знаю, что это такое, но это не проклятие. Вас не обрекли на такую жизнь ваши боги.

Тарн словно окаменел.

— Вы не понимаете, — сказал он наконец. — Я воспользовался своим даром, чтобы убивать. — Он широким жестом обвел свое тело. — И это — результат.

— Нет, это не результат, — упорствовал Ричиус. — Это совпадение. Ваши способности — не проклятие. С их помощью вы уже однажды спасли Люсел-Лор. И вы можете сделать это снова.

— Нет! — отчаянно вскрикнул Тарн, рухнув в кресло. — Никогда так не говорите! Я наказан. Это правда. — Он опустил голову, и его голос понизился до еле слышного шепота. — Я — урод. Я отвратителен женщинам.

Ричиус подошел к искуснику и опустился на колени рядом с его креслом.

— Тарн, существуют лекарства, которые могли бы вам помочь. Все может быть иначе. Вам не обязательно постоянно испытывать боль.

— Этого хотят боги, — упорствовал Тарн. — Неужели у вас нет веры? Какие вам еще нужны доказательства, кроме моего искореженного тела?

— Но эти лекарства…

— Эти лекарства нарские. Получить их невозможно. И я предпочту страдать, чем умолять о помощи имперцев. Я это заслужил. Лишить богов отмщения стало бы просто еще одним злодеянием.

Ричиус поднялся.

— Вы ошибаетесь. Вы могли бы спасти Люсел-Лор с помощью своего дара.

— Нет, это вы ошибаетесь. Вам еще многое предстоит узнать, прежде чем вы поймете, что значит быть трийцем. Боги действительно существуют и властвуют над людьми. Внимательно слушайте Дьяну, Ричиус. Она никогда не верила, но теперь — верит. Она научит вас этим вещам.

Ричиус медленно кивнул:

— Как скажете. Но мне мало ваших утверждений и вашей болезни, чтобы я мог поверить в это. Желаю вам сил для вашей поездки, Тарн. И удачи вам!

Глаза Тарна наполнились грустью.

— Ричиус, — тихо молвил он, — помните, что я вам сказал. Докажите Форису, чего вы стоите. Будьте осторожны рядом с ним. Он — человек хороший. Старайтесь в это поверить.

После полуночи, когда луна была в апогее, а воздух полнился протяжными стонами далекого прибоя, Тарн одиноко бродил по великолепным залам Фалиндара. Он двигался медленно, тяжко, и каменные полы отражали звук его неровных шагов. Подсвечник дрожал в его руке, и горячий воск проливался на большой палец, но в затопившем его море боли это было лишь малой каплей, так что правитель ее даже не замечал. Мысли лихорадочно метались. Волны жажды и любопытства толкали его вперед, заставляя волочить парализованную ногу по коридору, ведущему в комнаты Дьяны.

Сейчас она скорее всего спит. Возможно, даже рассердится на него. Но слова Ричиуса не давали ему заснуть, и он понял, что не сможет завтра уехать, не повидавшись с ней в последний раз. Ему было страшно: он боялся смерти, которую может встретить в Чандаккаре, ужасался от осознания того, что больше никогда не увидит эту женщину, завладевшую его сердцем. Да, он — чудовище, но если б он знал, что столь прекрасное существо способно о нем тревожиться, он бы растрогался до слез. В эту ночь ему было не до сна, ибо он жаждал тепла человеческой плоти, которая была недоступна ему еще с юношеских лет.

Когда они впервые встретились — так давно, что он едва мог это вспомнить, — он был еще слишком мал, чтобы понять свои чувства. Но даже тогда они неотступно преследовали его ночами, в одиночестве. Он испытал величайшую радость, узнав, что родители заключили между ними помолвку. И он дожидался, пока Дьяна повзрослеет, держа в узде желания взрослеющей плоти и не зная близости с другой женщиной, дабы остаться чистым до того дня, когда наконец изведает ее. Чистым. Незапятнанным.

В ожидании ее расцвета он часто думал о ней. Он взял память о ней с собою в Нар. Он думал о ней, глядя, как имперские дамы румянят себе щеки, превращая их в красные пятна, как они накачивают себя наркотиками до потери сознания. И после возвращения он по-прежнему думал о ней и поведал своим наставникам-дролам о прелестной невесте, которая его дожидается. Он хвастался ею, а она, нарушив клятву своего отца, лишила его выбора. И он пошел по ее следу.

Этой ночью он снова шел по ее следу. Теперь она была его женой, и это означало, что она ему принадлежит. Если б его тело позволило, он мог бы принудить ее к близости в любой миг, когда бы он ни пожелал. Но он больше не желал этого. Возможно, это и было любовью.

В том же коридоре живет ее прислуга и нянька, напомнил себе Тарн. Он старался подойти к ее двери как можно тише. Сунув палку под мышку, осторожно взялся за ручку двери. Она никогда не запирала свою дверь, потому что он не требовал этого — в отличие от многих мужей. Он надеялся, что Дьяна оценила сей мелкий знак его доверия. Больная рука медленно повернула ручку двери — и наконец она начала открываться. Петли протяжно заскрипели, свет его свечи проник в комнату.

Тарн опасливо вошел, закрыв дверь плечом. Замок тихо защелкнулся. Он осмотрел спальню. Лунное сияние проникало сквозь окна, освещая кроватку Шани. Малышка тихо спала, закутанная в одеяла. Кровать Дьяны стояла у дальней стены. Он увидел, как мирно она дремлет, не замечая его вторжения. Руки ее были обнажены, волосы разметались по подушке. Он ощутил нестерпимую боль в груди. Огонек свечи мерцал на ее белой коже, демонстрируя ее безупречность.

Он стоял, смущенный и по-детски растерянный, словно любопытный мальчишка, которого навсегда лишили возможности стать взрослым. Он медлил. Он не мог покинуть ее и снова вспомнил Ричиуса Вентрана, тоже оказавшегося жертвой этого очарования. Но Дьяна — его жена, и это дает ему право и власть. Несмотря на его изломанное тело, она навсегда принадлежит ему. Тары мрачно гадал, что она являет собою: награду за избавление им страны от иноземцев или еще одну жестокую шутку покровительствующих ему богов.

Он бесшумно прошел к кровати. Дьяна зашевелилась и заморгала: огонек свечи ее потревожил. Искусник поспешно заслонил свечу ладонью. Ему показалось, будто она опять погрузилась в сон — но в эту секунду ее глаза вдруг широко открылись. Тарн отпрянул назад. Дьяна тихо вскрикнула и села, прижавшись спиной к изголовью кровати.

— Нет, — прошептал Тарн, — не надо пугаться, Дьяна. Это я.

Она прищурилась и робко произнесла:

— Муж, это вы?

— Да. — Тарн еще более смутился. — Извини, что я тебя напугал.

— В чем дело? — спросила Дьяна, выпрямившись. — Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось, — успокоил ее Тарн.

Увидев ее недоумение, он вновь приблизился к кровати. Она смотрела на него, ошеломленная, недоумевающая. Тарн невольно подумал, что в этом сумраке должен казаться особенно отвратительным. Дьяна закуталась в простыню, не отрывая от него глаз.

— Муж, в чем дело?

Тарн не мог говорить. Храбрость, приведшая его в эту комнату, мгновенно испарилась, и он снова оказался во власти ребяческих тревог, что всегда одолевали его в присутствии жены.

— Ничего, — сказал он наконец. — Я просто хотел увидеть тебя перед отъездом. Будь здорова, Дьяна.

Когда он направился к выходу, она окликнула его.

— Муж мой, подождите! — взмолилась она. — Скажите мне, что случилось.

• Предыдущая
• 139/196
• Следующая