Нарский Шакал - Марко Джон - Страница 179

• Предыдущая
• 179/196
• Следующая

— Я это сделал! — возгласил он, выплюнув сгусток крови. — Я убил Волка! Теперь нам ничто не угрожает. Мы можем возвращаться домой…

Мы нашли коня Динадина среди других талистанских животных. В седельной сумке оказалось его письмо отцу. У меня не было сил читать его, поэтому мне его прочел Люсилер. Если б я знал, в каком ужасном положении пребывал мой друг, я нашел бы возможность что-то сделать. Но теперь его нет, и я могу только хранить его письмо и надеяться, что когда-нибудь смогу передать его отцу и объяснить мое ужасное предательство. Я знаю, иным путем это письмо по назначению не попадет. Даже Динадин это понимал. Он обличал Гейла в самых невероятных жестокостях и умолял отца помочь ему. Потом убрал письмо в седельную сумку, чтобы его никто не увидел.

Но я его увидел, мой друг. Я тебя не забуду. Немного утешает то, что хотя бы перед смертью ты увидел Люсилера.

Статуэтка, найденная нами, — жалкая вещь, последнее напоминание о девочке, которую Динадин пытался спасти. Как это на него похоже — держаться за какую-то безделушку. И как это было для него ужасно — не иметь возможности прийти ей на помощь. Его письмо полно неизбывного горя. Я поставил статуэтку у себя в спальне, и она будет находиться там, пока не придет время уезжать отсюда. У меня больше ничего не осталось на память о Динадине. Коней мы возьмем себе. Нас теперь совсем мало, а лошадей и того меньше. Они понадобятся нам, если Нар нападет снова.

Я не сказал Наджир, как погиб Форис. Если б она узнала, то ни за что не разрешила бы похоронить Динадина поблизости от него. Даже Дьяна не знает всей правды, и я не собираюсь ей рассказывать. Она так и не вспомнила Динадина, даже после того, как я объяснил ей, что она видела его тогда, в Экл-Нае. Мне это забвение кажется ужасно несправедливым. Теперь он стал тайной для Дьяны и Наджир — просто участком свежевскопанной земли в саду. Вскоре она зарастет лишайником, и только его могила останется неведомой. Здесь, в Люсел-Лоре, о Динадине скоро забудут, но где-то далеко, в Арамуре, его отец будет гадать, почему он не возвращается. Лоттс обратится к Гейлам за ответом, а они только пожмут плечами и с идиотским бессердечием скажут, что Динадин был одним из множества погибших в той стране.

Как Форис. И Кронин. И, возможно, Тарн. Но не я и не Гейл. Мы все еще живы, хотя Бог не отвечает мне зачем. Если я заговорен, то это — своего рода проклятие, ибо я знаю, что должен был погибнуть, как все остальные. И если бы существовала справедливость, то Гейлу следовало лежать рядом со мной, и мои пальцы сжимали бы его горло. Он колдун, этот человек. Всякий раз, когда к нему приближается Смерть, он уговаривает ее отпустить его. Не знаю, как ему удалось ускользнуть от нас, но мы обшарили все болота, разыскивая его, а он слишком велик, чтобы его могла проглотить змея. Он обманывает Смерть не хуже меня.

За меня гибнут другие. Мне будет трудно без Фориса. Я вижу в глазах Наджир горечь и укор. Ее взгляд говорит: «Если б не ты, мой муж был бы сейчас жив. Мои дети не остались бы без отца. Жаль, что ты сюда приехал». И что я могу ей ответить? Форис велел мне заботиться о них. Именно об этом он говорил, умирая. Кафиф. Семья. Люсилеру пришлось объяснить мне это. Может быть, он сказал это потому, что рядом не оказалось Джарры, или, может быть, он просто доверял мне в эти последние минуты, но он возложил на меня тяжелую обузу. Мне почти ничего не известно об этой долине, но теперь я стал ее защитником. Если Люсилер прав, утверждая, что это — большая честь, я буду делать все, что в моих силах, но никаких обещаний давать не намерен. Наджир все еще меня ненавидит, а воинов осталось совсем мало. Это не то королевство, которым я был рожден править.

И Люсилера не будет рядом, чтобы мне помогать. Он снова отправился в Фалиндар — с ужасным известием о гибели Кронина. Если ему повезет, то в Таттераке он застанет мир. Мы понесли огромные потери, и если наступит время новых сражений, их придется вести другим военачальникам. Долина Дринг лишилась почти всех мужчин, способных воевать, а без предводительства Кронина воины Таттерака могут быстро растерять свой пыл.

Нам необходим Тарн. Наша удача — дело временное. Долину Дринг удалось отстоять, но я не знаю, надолго ли. Сейчас время нанести удар по дороге Сакцен, но у нас нет ни воинов, ни вождей, которые могли бы это сделать. Скоро через горы хлынут свежие войска, они снова пройдут через Экл-Най в сердце страны. Мне казалось, что победа возможна, но без Тарна все наши сражения окажутся напрасными. Его народ истекает кровью. Он стал телом без души, не способным выполнить свою задачу. Он отправился на эти глупые поиски и погиб, превратив нас в осиротевших детей. Я не стану делиться с Дьяной своими мыслями, но, кажется, она и без того их знает. Если б Тарн был жив, он уже сообщил бы нам об этом. Он предупредил бы нас с помощью видения или еще какого-нибудь странного демона. Мы остались одни — и так же разобщены, как в дни революции.

Я остался наедине со своими невеселыми мыслями и бутылкой кислого вина, которое где-то раздобыл Джарра. Видимо, статус хозяина замка имеет свои преимущества, но я с радостью поменял бы тепло этого напитка на прикосновение Дьяны. Если б я только мог разделить ее уверенность! Мне хотелось бы верить подобно ей, но Тарн перед отъездом был так слаб! Даже если ему удалось добраться до Чандаккара, его наверняка убили львиные всадники или обратный путь. Я сожалею о нем. А еще больше я сожалею о тайне его смерти. Мне нужны доказательства его гибели, чтобы убедить в ней Дьяну. Без этого мы можем навсегда остаться разлученными, и я буду гнить в этом замке до старости, или придут новые отряды нарцев и убьют меня.

Можно сделать ужасное признание? Я стал другим человеком. Эта война сожрала меня. Я жажду Дьяны. Она дразнит меня словами любви, показывает мне моего ребенка, заставляет меня обожать их обеих — а потом не подпускает меня. И я начинаю ненавидеть ее за это. Я ненавижу ее стойкость, потому что у меня ее не осталось. Я ненавижу ее верность Тарну. Она словно верный пес ждет у дверей умершего хозяина. Я все еще ревную ее к этому искореженному праведнику, который даже после смерти не отдает мне Дьяну. Разрази меня гром, я так одинок!

Стук в дверь раздался в тот самый миг, когда Ричиус дописывал в дневнике последнее слово. Час был поздний — неподходящий для дружеских визитов, от неожиданного звука он вздрогнул и чуть не опрокинул стоявшую на столе бутылку. Он отодвинул ее подальше и застонал: он слишком пьян, чтобы вести нормальный разговор. Стук повторился — более настойчиво. Ричиус прерывисто вздохнул.

— Сейчас уже поздно, — промямлил он. — Кто там?

— Ричиус, это я, Дьяна.

Он рывком встал и направился к двери; мимоходом увидел себя в зеркале: щетинистый, с растрепанными волосами… И, конечно, от него пахнет вином! Он беспокойно пригладил волосы рукой и открыл дверь.

— Дьяна?

Она робко улыбнулась. На ней была не ночная сорочка, как обычно вечером, а дневное платье, в котором она хлопотала у плиты. Дьяна пришла не одна, а вместе с Наджир, облаченной в мягкую сорочку из зеленого шелка, слабо стянутую на талии кушаком с пестрой вышивкой. Женщина стояла с опущенными долу глазами.

— Что это значит? — удивился Ричиус.

— Можно нам войти? — спросила Дьяна. — Я все тебе объясню.

Ричиус шагнул в сторону и жестом пригласил их в комнату. Наджир не отрывала взгляд от пола. На лице Дьяны читалось отчаяние. Она посмотрела на бутылку, стоявшую на столе рядом с открытым дневником, и снова на Ричиуса.

— Ты занят?

— Я собирался лечь. Уже очень поздно, Дьяна. Что-нибудь случилось?

Она поморщилась — значит готовится солгать.

— Нет, ничего. Я просто хотела привести к тебе Наджир.

— Зачем?

Дьяна в замешательстве переступила с ноги на ногу.

• Предыдущая
• 179/196
• Следующая