Казнь на Вестминстерском мосту - Перри Энн - Страница 20

• Предыдущая
• 20/74
• Следующая

Джеймс потерял и так довольно хрупкое самообладание.

— Вероятнее всего, это анархисты, и у вас просто не хватает умения поймать их!

Питт проигнорировал колкость. Он обратился к Хелен, которая последовала его совету и села на краешек широкого, как лес, дивана. Она ссутулилась и обхватила себя руками, словно ей было холодно, хотя тлеющие в камине угли давали достаточно тепла.

— Есть ли другие родственники, кому следовало бы сообщить об этом? — спросил он.

Она покачала головой:

— Нет, я единственный ребенок. Мой брат умер несколько лет назад, ему было двенадцать. Мама умерла вскоре после него. У меня есть дядя в Индийской армии[13], но я сама напишу ему через пару дней.

Значит, она все унаследует. Питт, конечно, собирался это проверить, однако его чрезвычайно удивило бы, если бы Этеридж отписал все постороннему человеку.

— Итак, ваш отец вдовствовал уже несколько лет.

— Да.

— Он подумывал о том, чтобы снова жениться? — Таким тактичным способом Питт хотел выяснить, не было ли у Этериджа любовных связей. Он надеялся, что Хелен поняла истинный смысл его вопроса.

Слабая улыбка оживила ее лицо и тут же угасла.

— Нет, насколько мне известно. Но это не значит, что некоторые дамы не рассматривали такую возможность.

— Догадываюсь, — согласился с ней Питт. — Он происходил из хорошей семьи, сделал успешную карьеру, имел безупречную репутацию, обладал шармом и привлекательной внешностью, был вполне состоятельным человеком и при этом оставался достаточно молодым, чтобы создать новую семью.

Джеймс резко вскинул голову, и его рот как бы стек вниз под влиянием какой-то эмоции — тревоги или замешательства; Томас успел разглядеть ее, прежде чем Джеймс придал своему лицу бесстрастное выражение, но природы ее так и не понял.

Хелен метнула взгляд на мужа и еще сильнее побледнела, а в следующее мгновение ее щеки залил яркий румянец. Она повернулась к Питту и заговорила так тихо, что инспектору пришлось наклониться вперед, чтобы разобрать ее слова.

— Сомневаюсь, что у него… было желание снова жениться. Я уверена, что знала бы об этом.

— А у этих дам были основания тешить себя надеждами?

— Нет.

Питт посмотрел на Джеймса, но тот отвел взгляд в сторону.

— Вы могли бы утром назвать мне фамилию его поверенного? — спросил он. — И деловых партнеров и компаньонов, с которыми он имел дела?

— Да, если вы считаете это необходимым. — Хелен, сидевшая в напряженной позе на краю дивана, была очень бледной. Она с такой силой стискивала руки, что у нее побелели костяшки пальцев.

— Его дела были в идеальном порядке, — вдруг заговорил Джеймс, прямо глядя на Питта и хмурясь. — Какое отношение это может иметь к убийству? Никакого! Я считаю, что вы вмешиваетесь в частную жизнь без веских на то оснований. Благосостояние мистера Этериджа зиждется на полученных в наследство землях в Линкольншире и Вест-Райдинге, а также на акциях в различных компаниях в Сити. Допускаю, что могут существовать оппозиционеры или потенциальные революционеры, недовольные этим, но только такие и могут негодовать по поводу того, что у кого-то есть собственность. — Его глаза сияли, подбородок выдался вперед. Он как бы бросал вызов Питту, заподозрив инспектора в симпатиях к тем, кого Джеймс относил к одному с ним классу.

— Мы, конечно, рассмотрим такую возможность. — Продолжая пристально смотреть на него, Томас коротко улыбнулся. Джеймс первым отвел взгляд. — Я также наведу справки по поводу его политической карьеры, — продолжал он. — Вполне вероятно, это укажет нам отправную точку.

Хелен прокашлялась.

— Он был депутатом от либеральной партии двадцать один год со всеобщих выборов в декабре шестьдесят восьмого. Его избирательный округ в Линкольншире. Он служил в должности младшего министра в казначействе в восьмидесятом году, когда мистер Гладстон был премьер-министром и канцлером казначейства, и в министерстве по делам Индии, когда лорд Рэндольф Черчилль был государственным секретарем по делам Индии; кажется, это было в восемьдесят пятом году. А еще он был личным парламентским секретарем сэра Уильяма Харкорта, когда тот был министром внутренних дел, но прослужил там всего год — кажется, это было в восемьдесят третьем. В настоящий момент он не занимает… не занимал, — она на мгновение запнулась, — никакой политический пост, насколько мне известно, но все равно обладал большим влиянием.

— Благодарю вас. Вы, случайно, не знаете, какова была его позиция по ирландскому вопросу? По гомрулю, например.

— Он был категорически против гомруля, — тихо ответила Хелен. Неожиданно ее глаза расширились, и в них что-то промелькнуло, отблеск каких-то внутренних переживаний. Гнева и надежды? Или просто понимания? — Вы думаете, это могли быть фении? Ирландские заговорщики?

— Не исключено. — Питт сомневался в этом; он помнил, что Гамильтон-то как раз ратовал за гомруль. Однако Гамильтона могли убить по ошибке. Темной ночью, когда свет фонарей все искажает… оба убитых были одного роста, примерно одного возраста и практически не различались по цвету волос и типу лица. — Да, не исключено.

— Тогда советую вам поскорее приступить к расследованию, — сказал Джеймс. Он, кажется, немного успокоился. — Мы удаляемся. Моя жена испытала глубокий шок. Я уверен, вы можете получить все необходимые сведения от политических коллег моего тестя. — Он собрался уйти. Его забота о Хелен не простиралась даже до того, чтобы предложить ей руку.

В глазах женщины на секунду появилось выражение глубочайшего страдания, но она быстро справилась с собой. Питт хотел бы сам подать ей руку — ведь будь на ее месте Шарлотта, он обязательно так и сделал бы, — однако помнил о своем месте: он полицейский, а не гость и не ровня. Хелен наверняка восприняла бы это как дерзость; более того, своими действиями Томас только подчеркнул бы бездействие ее мужа. Пока он размышлял, Джеймс стоял у двери и держал ее открытой.

— Вы весь вечер были дома, сэр? — спросил Питт, так и не сумев скрыть раздражение и гнев, которые у него вызывал этот мужчина.

Джеймс явно был удивлен. Он вдруг густо покраснел, и даже в слабом свете от двух зажженных ламп Питт, не спускавший с него глаз, это хорошо разглядел.

Джеймс колебался. Решает, врать ему или нет?

— Не стоит утруждать себя. — Инспектор скупо улыбнулся. — Я могу спросить у лакея. Больше не смею задерживать вас. Благодарю вас, миссис Карфакс. Я глубоко сожалею о том, что принес вам столь печальную весть.

— Мы не нуждаемся в ваших извинениях, лучше идите и займитесь делом! — желчно процедил Джеймс. Затем, сообразив, что излишней грубостью выдал себя, он быстро вышел в холл и даже не удосужился проверить, следует за ним жена или нет. Дверь он оставил открытой.

Хелен встала. Она смотрела на Томаса и решала, говорить ему или нет.

— Я была дома, — сказала она, преодолев внутреннее сопротивление и тут же, кажется, пожалев об этом. — То есть я легла спать рано. Я… я не уверена насчет своего мужа, но… но мой отец действительно получил… письмо, которое встревожило его. Думаю, ему каким-то образом угрожали.

— Миссис Карфакс, вам известно, от кого было это письмо?

— Нет. Думаю, оно связано с политикой. Может, касается ирландского вопроса?

— Благодарю вас. Надеюсь, завтра вы окажете мне любезность и попробуете вспомнить что-то еще. А мы тем временем наведем справки у его помощников и коллег. Вам известно, сохранил ли он письмо?

Она выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок.

— Нет, неизвестно.

— Прошу вас, миссис Карфакс, ничего не уничтожайте. Было бы лучше, если бы вы заперли кабинет вашего отца.

— Конечно. А теперь прошу меня извинить, мне нужно побыть одной.

Питт вытянулся по стойке «смирно». Это был странный жест, но он испытывал искреннюю симпатию к этой женщине, причем не только потому, что она потеряла отца, убитого жестоким способом и при невыясненных обстоятельствах. Его симпатия была вызвана еще и тем, что он чувствовал ее боль, одиночество, порожденное отношением к ней мужа. Вероятно, думал он, она любит его сильнее, чем он — ее, и понимает это. Однако Томасу казалось, что есть нечто большее, какая-то более глубокая сердечная рана, но о ее природе он мог только догадываться.

• Предыдущая
• 20/74
• Следующая