Соль земли - Марков Георгий Мокеевич - Страница 107

• Предыдущая
• 107/144
• Следующая

Начав мысленно оправдывать себя перед Софьей, он обычно и приходил всё к тому же выводу: "Подожду. Сегодня кое-что сделаю, а завтра видно будет…"

Краюхин сидел у тихо дымившегося костра, опустив плечи и тупо уставившись в раскрытую тетрадь. Рука его неподвижно лежала на колене. В стиснутых пальцах торчал остро отточенный карандаш. Только что Краюхин написал этим карандашом строки, каждое слово которых отзывалось болью в сердце:

"Прошёл по всем четырём маршрутам безрезультатно. Пробивка шурфов продолжается пока так же безрезультатно".

Перечитав, он подумал: "Написано, как у плохого десятника: безрезультатно – безрезультатно, будто слов других нет". Но исправлять ничего не стал. "Неловко сказано, но зато верно. Правду не подмалюешь даже самыми звучными словами".

Краюхин закрыл тетрадь и засунул её в полевую сумку. Потом он развернул карту Улуюлья, положил её на чурбак и, запустив пальцы в свои густые, сильно отросшие волосы, задумался: "Что предпринять дальше?"

Вдруг совсем неподалёку от стана залаяла собака. Краюхин быстро свернул карту, встал. "Кто же это идёт?" Ещё через минуту послышалось лёгкое посвистывание – так удерживают собаку, когда не хотят, чтоб она уходила далеко. Было очевидно, что на стан шёл кто-то чужой. "Уж не посыльный ли из штаба экспедиции?" – мелькнула догадка в уме Краюхина. С нетерпением он ждал появления человека, всем существом чувствуя приближение какого-то очень важного момента в своей жизни. У каждого случается подобное – ничего, совершенно ничего не ведаешь, а каким-то неизъяснимо сложным озарением всех чувств уже знаешь, что вот сейчас произойдёт особенное, неповторимое…

Густые пихтовые ветки осторожно раздвинулись, и в маленьком оконце показалась голова Ульяны, повязанная платочком. Лицо её было серьёзным, глаза настороженными. Ожидание, любопытство, волнение, игра солнечных лучей придали выражению её глаз незабываемый блеск. Ульяна не знала, кого встретит на стане заболотной группы, и до поры до времени сохраняла осторожность. Повинуясь манере хозяйки, Находка ползла вслед за ней на брюхе, то и дело втыкаясь в пятки Ульяны своим влажным чутким носом.

Увидев, что Краюхин на стане один, Ульяна шагнула смелее, свободнее. Находка почуяла, что притеснять её больше хозяйка не будет, и клубком выкатилась вперёд.

Краюхин отбросил карту, широко раскинув руки, пошёл навстречу Ульяне.

Она сделала ещё шаг, и пихты, заслонявшие её, остались позади.

– Голубь ты мой! Вот уж кого не ждал! – Голос Краюхина, звонкий и удивлённый, передал его неподдельную радость. Карие глаза его искрились, словно высекали буйные, радужные брызги. – Спасибо тебе, что пришла! Спасибо, Уленька!

Он крепко обнял её, прижал к себе, поцеловал в голову.

Она не уклонилась, но вся сжалась в комок, чувствуя, как кровь прихлынула к сердцу, обожгла шею, руки, щеки. Язык онемел, ноги сделались тяжёлыми и неподвижными.

Он обнял её, как брат, как старший товарищ, движимый чувством благодарности, что она явилась к нему в такой тяжёлый, безрадостный час неудачи. Но когда головка Ульяны оказалась на его груди и горячее дыхание девушки коснулось его лица, он вдруг почувствовал, как встрепенулось в нём какое-то другое чувство. Чуть приподняв её милую головку, Алексей поцеловал её в лоб. И хоть это прикосновение было мимолётным, на губах его будто запеклось что-то терпкое и сладкое, а запах, который источало её пылающее лицо, был тоже удивительно приятным.

Не задерживая её больше ни на секунду в своих объятиях, он взял в свои руки её горячие шершавые пальцы.

– Ну, скажи скорее, скажи, как ты здесь очутилась?

Она хотела что-то сказать, знала, что молчать нельзя, неудобно, но язык не повиновался ей. Она не могла не только вымолвить ни одного слова – у неё не было сил вздохнуть. Она вся горела и, зная, что щёки её сейчас ярче красно-малинового цвета кипрея, горела ещё больше, горела неугасимым огнём, каким может гореть только первая и большая девичья любовь.

Краюхин посмотрел на неё в упор, уже чуть досадуя, что она молчит. И в тот миг, когда его глаза встретились с её глазами, такими сияющими и доверчивыми, такими встревоженными и зовущими, он понял, что она пришла к нему, влекомая той самой силой, которую не передать словами. И, ещё не успев обо всём этом подумать, он почувствовал в себе неудержимое желание снова прикоснуться к ней, чтобы ещё раз ощутить на своих губах то самое терпкое и сладкое, что он уже ощутил минутой раньше. Он порывисто притянул Ульяну к себе и поцеловал в губы.

– Как же всё-таки ты нашла меня, Уленька? – снова спросил он.

Из всего, что он говорил, она прежде всего отметила главное для себя: "Уленька… Он раньше не называл меня так".

– Как нашла? Сердце привело, – прошептала она, заглядывая ему в глаза.

– Хорошее у тебя сердце, Уленька! Ой, какое хорошее!

Она заметила, что сказал он это без улыбки, серьёзно-серьёзно и даже с печалью в глазах. Уля больше всего боялась, что он улыбнётся, обернёт всё только что происшедшее в шутку. Но нет, он не шутил. Он говорил строго, и печаль долго не уходила из его отчаянных глаз.

– Добрые вести я принесла вам, Алексей Корнеич.

Он так и подскочил, снова схватив её за руку.

– Уленька, говори, друг!

И едва он сказал это, как в её мозгу засверлило это новое словечко, обращённое к ней: "Друг, друг, друг!"

– У Синего озера нашли мы расщелину, из которой бьёт горячая вода…

Он с такой силой стиснул её руку, что она едва не вскрикнула. Стиснул, отпустил и замер в ожидании.

– А на раскопках она нашла железные слитки… – Ульяна хотела назвать имя: "Софья Захаровна", но в самый последний миг эти слова исчезли с языка и подвернулось другое – "она".

Но Краюхин понял, о ком идёт речь.

– Она тебя ко мне послала? – спросил он, и Ульяна тоже поняла, о ком говорит Алексей.

– Зачем же? Я пошла сама. Она бегает, хватается за голову, ждёт вас… – сказала Ульяна.

– Конечно, ждёт… – поспешил согласиться Краюхин.

Что-то тёмное-тёмное мелькнуло в ясных глазах Ульяны, и она опустила голову.

– Я обещал прийти на раскопки через неделю, а видишь, сколько времени сижу здесь. Ну, а ей совет нужен… Вот какие дела, – смущённо сказал он и, помолчав, скорбным голосом добавил: – А у меня, Уленька, полная неудача.

Она вскинула головку, быстрые глаза её взметнулись, вспыхнули, крутые подковки бровей дрогнули, и он понял, что она готова ради него в огонь и в воду.

– Ты посмотри, Уленька, сюда внимательнее, посмотри, – возбуждённо говорил Краюхин, склонившись над развёрнутой картой отца и кисетом Марея. – У отца здесь заштриховано, на кисете тоже отметка – кружок. Подожди, посмотрим по моей новой карте, какому месту в Улуюлье эти отметки соответствуют… Так… так… Синее озеро! Смотри, как точно совпадает… А ну-ка, посмотрим эти отметки… Тунгусский холм! Так… верно… Ну, а эти отметки?.. Заболотная тайга! Какая точная схема… а всего лишь кисет… А что же это? Смотри, вот на кисете кружок, а за ним крестик… Кружок приходится на Заболотную тайгу, а крестик чуть подальше… А как на отцовской карте? Гляди-ка, у него здесь тоже заштриховано… Ты знаешь, Уля, отец наверняка пользовался данными тунгусов… совпадает, многое совпадает… И тебе не стыдно? Столько времени таила от меня такую вещь?! Да и Марей-то Гордеич каков! Я думал, у него от меня тайн нет… А Михаил Семёныч неужели ничего не знал? Вот подпольщики, вот конспираторы!.. Ну, ничего, хорошо, что не сгинуло всё это, оказалось в наших руках… тут есть над чем подумать… – Краюхин запустил свои длинные пальцы в отросшие густые волосы, устремил взгляд на карты и замер.

Ульяне показалось, что с этой минуты он забыл обо всём на свете и даже о том, что рядом с ним она, уставшая с дороги, не евшая с самого рассвета, ждущая от него ласковых слов, дружеского одобрения. В какую-то минуту её стало точить раскаяние. Уж очень поспешила она со своей тайной. Кисет можно было пока не показывать. Ещё, чего доброго, он заберёт его и помчится к Тунгусскому холму, отдаст той. И Ульяне живо представилось, как та склонится вместе с ним над кисетом, и они будут долго разговаривать о чём-то очень сложном, недоступном её, Улиному, пониманию. Но через мгновение Ульяне стало не по себе от этого дурного чувства: "Какая же я плохая! Разве это моя собственность? Дедушке от целого народа, на общее благо всех людей это передано… А Алёша-то как обрадовался! Нет, нет, недопустимо было молчать! И уж если понесёт той, то пусть несёт! Она-то не чета мне – учёная, помогает ему Улуюлье открывать. А я буду жить как жила – таёжной птахой".

• Предыдущая
• 107/144
• Следующая