Соль земли - Марков Георгий Мокеевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/144
• Следующая

Теперь мне пора бы уже приступить к анализу твоих и моих ошибок. Но буду перед тобой честной, как перед собой. Твои ошибки мне ясны, а своих я не вижу…

Алёшенька, милый, как бы это было замечательно, если бы ты был со мной! Как бы мне легко работалось и легко дышалось!

Последние месяцы живу одиноко и скучно. Даже на лодке перестала кататься. Все близкие и знакомые относятся ко мне с подчёркнутым вниманием, как к человеку, пережившему большое несчастье. Меня это раздражает, и я чувствую, что становлюсь несносной. Единственная отрада – это работа. Сижу в архиве чуть не по целым суткам.

Пиши, но только не из жалости ко мне. Нет ничего другого, что бы так могло унизить меня. Прощай, бурундук полосатый! Надумаешь вернуться в город – знай: я встречу тебя без упрёков и всегда с радостью.

Софья.

P. S. Письмо посылаю не перечитывая, таким, каким оно получилось. Знаю, что если начну перечитывать, то обязательно найду какие-нибудь противоречия, и тогда захочется его переписать, и отправление вновь затянется».

Софья вложила письмо в конверт, заклеила его и приготовилась уже написать адрес, как вдруг в дверь постучали.

– Войдите! – разрешила она.

Вошёл Бенедиктин. На этот раз он был одет в штатский костюм: светло-серая тройка, пышный цветистый галстук, лаковые туфли.

– Я, кажется, вторгся не вовремя, – кивнув на конверт, проговорил он.

– Нет, Григорий Владимирович, пожалуйста. – Софья встала и придвинула ему кресло.

– Здравствуйте и спасибо. А Захара Николаевича нет?

– Да вы разве не с ним были? Он утром говорил, что вы собирались вместе в обком.

– Я уклонился от этого путешествия. В сущности, кто я? Рядовой работник. А в обкоме нужны руководители, – с чуть приметной улыбкой сказал Бенедиктин.

– Почему же только руководители? – удивилась Софья.

– С них больше спросу… А я что? Чернорабочий науки… без звания и степени…

– Вы наговариваете на себя, Григорий Владимирович. Вспомните пословицу: «Уничижение паче гордости», – засмеялась Софья.

– О нет, Софья Захаровна. Я говорю правду. Пока Бенедиктин на фронте кровь проливал, ловкие люди не дремали: готовили диссертации, продвигались по служебной лестнице, заботясь о собственном благополучии…

– Диссертации и знания – дело наживное: сегодня их нет, завтра они появятся.

– Упрощаете, Софья Захаровна! Да, впрочем, спорить не будем, я не с этой целью пришёл…

Софья вопросительно посмотрела на Бенедиктина.

– Вы, вероятно, думаете, что я скажу что-то особенное. А у меня пустяковое дело, вернее – просьба, или, скорее, предложение. Мои приятели организуют сегодня небольшую дружескую вечеринку и поручили мне пригласить вас. Народу будет очень немного, все свои, главным образом ученики и сотрудники Захара Николаевича. Не откажите, Софья Захаровна!

– А Марина Матвеевна будет? – спросила Софья.

– Конечно! Правда, она придёт несколько позже, потому что выступает с лекцией где-то в рабочем клубе, но будет обязательно, – сказал Бенедиктин и чуть приподнялся в кресле, выжидающе поглядывая на Софью.

– Хорошо, Григорий Владимирович, я согласна.

– Ну, вот и чудесно! В девять часов вечера я зайду за вами, будьте готовы! – Блеснув зубами, Бенедиктин расплылся в улыбке, встал с кресла, раскланялся, пристукнул каблуками лаковых туфель с тупыми, загнутыми вверх носками и, чуть закинув голову, вышел.

Софья закрыла за ним дверь, села к столу и размашистым почерком написала адрес на конверте. Потом она ушла на кухню, воткнула штепсель утюга в розетку и направилась к гардеробу за платьем.

Бенедиктин был точен. Он появился ровно в девять часов свежевыбритый, надушенный, в тёмном вечернем костюме. Софья не заставила себя ждать. Они сели в такси и через полчаса были на другом конце города.

Поддерживаемая Бенедиктиным под локоть, Софья поднялась на крылечко небольшого деревянного дома и вошла в ярко освещённую комнату.

– Прошу знакомиться! Дочь моего учителя и шефа профессора Великанова – Софья Захаровна! – приподнято проговорил Бенедиктин.

«Дочь моего учителя» было подчёркнуто, и это резануло слух Софьи.

Первой к ней подошла полная молодящаяся женщина. По-видимому, ей давно уже перевалило за пятьдесят, но одета она была не по возрасту: ярко-розовое шёлковое платье с короткими рукавами, туфли на высоких каблуках, белые с красной каёмкой носочки вместо чулок.

– О, как я рада видеть в моём доме дочь нашей знаменитости! – заверещала она тонким голоском.

Тотчас же к Софье бросились какие-то незнакомые мужчины и женщины в декольтированных платьях, с распущенными волосами. Все они восторженно заговорили о своём счастье познакомиться и быть в одном обществе с дочерью известного профессора.

Софья стояла смущённая, растерянная, не зная, что сказать. Она была готова уже броситься назад к двери, но послышался пронзительный голос хозяйки:

– Григорий Владимирович! Оберегайте свою очаровательную даму! Прошу к столу!

Возглас хозяйки возымел действие. Гости потянулись в соседнюю комнату, заставленную столами с закусками и винами.

– Как вас сердечно встречают! Даже завидно! – нагибаясь к Софье, прошептал Бенедиктин.

Она посмотрела в его улыбающееся лицо, подумала: «Шутит».

Довольно просторная комната, куда они вошли, была наполнена таким обилием всяких вещей, что им просто не было счёта, а на пианино, стоявшем в углу под прикрытием кружевных дорожек, паслось стадо мраморных слонов. Тут были экземпляры самых различных размеров и расцветок: от белых величиной почти с кошку до жёлтых и серых размером не более одного сустава мизинца. Угловой столик был заставлен флаконами, зеркалами, коробками. Стены комнаты были увешаны коврами, а с потолка спускались парашютики: красные, белые, зелёные, голубые, жёлтые. На диване и кушетке лежали в цветных наволочках подушки тоже разнообразных размеров: самая большая занимала треть дивана, самая маленькая свободно уместилась бы на ладони. С первой же минуты Софья почувствовала, что это обилие вещей угнетает её.

Гости усаживались долго и утомительно. Софье несколько раз пришлось перейти с одного места на другое. «Передвигают меня, как фигуру на шахматной доске», – пришло ей в голову. Соседом её справа оказался всё тот же Бенедиктин, а слева – хозяйка дома.

– Вы, душечка, сплошное очарование! Прелесть! – сжимая Софье руку выше локтя, зашептала хозяйка дома. – Григорий Владимирович от вас без ума, и не только он…

Она что-то шептала ещё, но Софья опустила голову и старалась не слушать её. Всё, что говорила эта молодящаяся женщина, до того было льстиво и пошло, что Софье стало противно. Ей припомнился один разговор с Алексеем.

Как-то раз они вместе зашли в дом старого друга Великановых – профессора университета. То, что они увидели там, крайне поразило Алексея. Многочисленное семейство профессора, прежде чем сесть за стол, подходило к нему и поочерёдно прикладывалось к руке. Профессор с буддийским спокойствием восседал в кресле, ничем не выражая своего отношения к происходящему. После обеда всё это снова повторилось. Приглашённые к столу Алексей и Софья сконфуженно переглядывались, испытывая острое желание скорей уйти отсюда. Когда они вышли на улицу, Алексей сказал:

– Сколько же ещё у нас дикости ютится по закоулкам быта!.. Наблюдая за этой церемонией, я чувствовал себя отброшенным назад по меньшей мере лет на пятьдесят. А ведь живём на подступах к коммунизму!

Софья попыталась защищать обычаи семьи ссылкой на то, что так повелось издавна, вошло в привычку и люди исполняют её механически, но Алексей запротестовал:

– Ты со своим примиренчеством далеко пойдёшь. Учти, что это «механическое» исполнение обычаев часто лежит рядом с консерватизмом в работе.

Софья заспорила, но спорила вяло, отлично понимая, что правда на стороне Алексея. Да и профессор, которого они посетили, был известен в университете как рутинёр и педант, чуравшийся всего нового.

• Предыдущая
• 21/144
• Следующая