Соль земли - Марков Георгий Мокеевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/144
• Следующая

– Спасибо тебе, Станислав, за почин! Отдыхай! На смену пришли новые гармонисты.

В разгар пения кто-то вспомнил:

– Жалко нету Ули Лисицыной. Без неё наш хор, как птичий мир без соловья!

– Послать бы за ней кого-нибудь из ребятишек.

– Сама прибежит.

И опять над рекой слышится дружное пение, перекрывающее все звуки, живущие сейчас под солнцем: шелест речных вод, трели жаворонков, свист ветра под крыльями птицы, жужжание шмелей.

Песня уносится вдаль, к становьям рыбаков и охотников, приютившимся по берегам озёр, рек, ручьёв неохватного взором Улуюлья.

Вдруг слышится громкий возглас:

– Стой, ребята! Чудо!

Обрывается песня на полуслове, гармонист снимает пальцы с ладов, не дотянув такта. Все озадаченно смотрят друг на друга, озираются. Первые мгновения никто ничего не понимает. Потом все поворачиваются к реке.

По ступенькам на яр подымается высокий костистый старик. Ветерок играет его длинной седой бородой, ворошит кудрявые волосы. В руке у старика посох. Он так отполирован, что отливает блеском, будто покрыт лаком. Видно, немало походил с ним старик по белому свету. Одежда на старике не новая, но и не ветхая: сапоги с длинными голенищами, просторные чёрные брюки, синяя сатиновая рубашка под пояском. Голова ничем не покрыта. За плечами котомка с лёгкой поклажей. Старик не мареевский. Но откуда он взялся? Не было ещё случая, чтоб мареевцы просмотрели кого-нибудь на реке. Истинное чудо!

– Уж не с неба ли он свалился?

– С лодкой?

– Лодка для отвода глаз.

– А может быть, это, ребята, водяной чёрт?

– Всё возможно. Вышел, вишь, обсушиться!

Живут в Мареевке фантазёры, сочинители. Подвернись им только подходящий случай! Они столько навыдумывают, что люди потом годы будут биться над тем, где правда.

А старик поднимался по ступенькам всё выше и выше. Вот он остановился, перевёл дух, взглянул на реку, на яр, потом поднял голову и посмотрел на толпу.

– Ты откуда, дедушка, к нам прибыл? – перебивая друг друга, бросились к старику мареевцы.

Он слегка наклонил голову, спокойно, с торжественностью в голосе сказал:

– Здравствуйте, добрые люди!

– Ты кто? Ты откуда, дедушка, взялся? – начали опять спрашивать со всех сторон.

Старик поднял худую, испещрённую жилами руку, как бы призывая людей к спокойствию. Он тяжело дышал. Грудь его высоко вздымалась, в горле булькало и хрипело. Он смотрел на деревню, щуря глаза, будто припоминая что-то.

– А что, Семён Лисицын живой? – спросил старик.

– Хватился! Его и кости давным-давно уже сгнили, – ответили из толпы.

– А сын живой?

– Живой Михаила. Вон его дом.

Старик пошёл напрямик через поляну. Люди отстали, рассыпались по берегу. «Какой-то приятель Лисицыных. Их видимо-невидимо у Михайлы», – решили мареевцы.

Когда старик вошёл в дом Лисицыных, Ульяна сидела в горнице перед зеркалом и расчёсывала длинные русые волосы.

– Мир дому сему и благоденствие! – напевно произнёс он сильным, густым голосом.

Ульяна от неожиданности вздрогнула, вскочила, кинулась в прихожую. Старик показался ей до того старым и дряхлым, что Ульяне стало страшно. Но она быстро овладела собой и, заметив, что вид у него крайне утомлённый, схватила из угла табуретку и пододвинула к нему.

– Спасибо тебе, дочка. Водички бы ещё ковш испить, – опускаясь на табуретку, попросил старик.

Ульяна вышла в сени и принесла воду. Старик пил жадно, но не спеша.

– А Михайла-то дома, голубушка? – возвращая блестящий, из облуженной жести ковш, спросил старик.

– Он, дедушка, вместе с мамой поутру на озёра сети смотреть ушёл. К обеду вернётся.

Ульяна решила, что старик немного отдохнёт, подымется и уйдёт, но тот, помолчав, сказал:

– Ты позволь мне, голубушка, прилечь на лавку. В сон меня что-то клонит.

– Лучше вот сюда, дедушка, тут удобнее, – показала Ульяна на отцову деревянную кровать, стоявшую в углу.

Старик встал, бережно поставил у стены свой посох и стащил сапоги, наступая ногой на ногу. Котомку он положил в изголовье, за подушку.

Ульяна ушла в горницу, села опять перед зеркалом, и пальцы её замелькали в прядях волос.

До неё доносилось прерывистое, тяжёлое дыхание чужого человека. Оттого, что она была в доме одна с незнакомым стариком, ей стало жутко. Она открыла окно, чтобы позвать кого-нибудь из девушек. На улице было пусто. Все ушли на яр, где час от часу становилось многолюднее и веселее.

Лишь напротив дома Лисицыных на лавочке, щёлкая кедровые орехи, сидел немой Станислав. Увидев Ульяну, он расплылся в улыбке, поднялся, пошёл к ней. Дойдя до окна, он остановился, приложил руку к сердцу и долго кланялся. Ульяна смущённо смеялась. «Вот ещё кавалер сыскался! Липнет, как муха к мёду. Скажи спасибо, что ты на Отечественной войне пострадал, а то бы в два счёта тебя отшила», – думала Ульяна.

Станислав поднял указательный палец и сверкнул круглыми зеленоватыми глазами, похожими на недозревший крыжовник. Девушка поняла, что он спрашивает – одна ли она.

– Нет, нет, Станислав, не одна. Какой-то старик тятю ждёт.

Станислав присвистнул. Что это значило, Ульяна не поняла. Потом немой ткнул себя пальцем в грудь, кивнул на ворота. Он просил разрешения войти в дом.

– Ко мне подруги скоро соберутся. Мы читать, Станислав, будем, – сказала Ульяна.

Станислав принялся опять учтиво кланяться: коли так, мол, извини, девушка. Но как только Ульяна отошла от окна, он навалился на подоконник локтями и чуть не до пояса влез в горницу. В раскрытую дверь Станиславу хорошо было видно деревянную кровать, морщинистое, заросшее седыми волосами лицо старика. Он лежал на боку, весь сжавшись, и казался теперь маленьким, как подросток.

– Он что тебе, Станислав, знакомый? – спросила Ульяна.

Глаза немого ещё больше округлились, рыжие усы встопорщились щёткой, и он засмеялся, отчаянно мотая головой.

– Нет? Ну, тогда закрой окно с той стороны, – озорно блеснув голубыми сторожкими глазами, пошутила Ульяна.

Станислав оскалил зубы, не то улыбаясь, не то злясь, нехотя попятился, но от окна не уходил. Ульяна решила не обращать на него внимания, села за стол, раскрыла книгу. Немой стоял и неотрывно смотрел на старика. «Постоит и уйдёт», – подумала Ульяна и принялась за чтение.

Минуту спустя в окно ворвался говор и звонкий смех. Из проулка вышла толпа девушек и парней. Ульяна кинулась к окну, а Станислав заспешил через улицу к дому пасечника Платона Золотарёва, у которого он квартировал с того самого дня, когда появился в Мареевке с предписанием от военного госпиталя поселиться в тиши и быть всегда на природе.

О приходе к Лисицыным неизвестного старика товарищи Ульяны уже знали, и никто на него не обращал внимания. Они окружили стол, застланный белой скатертью, и принялись за чтение. Это были участники драматического кружка мареевского клуба. Вскоре далёкая и трудная жизнь молодой женщины Катерины, оказавшейся в тёмном царстве Кабанихи, захватила всех. Голос Ульяны местами то дрожал, то звенел, наливаясь гневной силой.

Пока читали пьесу, Ульяна забыла о старике, но, когда кружковцы ушли, она направилась к кровати, намереваясь предложить старику поесть. «Гляди, ещё какой-нибудь дружок тятин. Будет потом меня за непочтительность к его гостям корить», – подумала Ульяна. Но старик лежал с закрытыми глазами, и дыхание его было тихим и ровным, как у младенца. «Уж раз спит, беспокоить не стану», – решила девушка и вернулась в горницу. Она достала из ящика полотенце, вынула из корзиночки цветные нитки и хотела заняться вышивкой. Но послышался стук калитки, и, взглянув в окно, Ульяна увидела мать и отца. Она отложила рукоделие и бесшумно выскользнула во двор.

Девушка увела родителей под навес и рассказала о появлении незнакомого гостя. Все трое заспешили в дом, но на крыльце Михаил Семёнович остановил жену и дочь.

– Вы подождите тут. Я тихонько один зайду, посмотрю на него, пока он не проснулся.

• Предыдущая
• 5/144
• Следующая