Архив - Шваб Виктория - Страница 44

• Предыдущая
• 44/65
• Следующая

— Ну, — она снова становится веселой, — как там твой парень с подведенными глазами?

Мне снова снится Бен.

Он лежит на полу в моей комнате, болтая ногами в воздухе, и рисует прямо на деревянных половицах, оставляя капли крови на своих синих монстрах с пустыми глазами. Когда я вхожу, он смотрит на меня, и я вижу, что его глаза совсем черны. Но затем эта чернота отступает и становится просто зрачком в центре его тепло-карих глаз.

Он открывает рот и говорит: «Я не сорвусь», — но его голос затихает, а глаза начинают растворяться в воздухе. Затем лицо. И тело тоже исчезает, словно невидимая рука стирает его ластиком, сантиметр за сантиметром.

Я тянусь к нему, но когда достаю до его плеча, он просто размытая тень.

Очертания.

Набросок.

А затем ничто.

Я сажусь на постели и смотрю в темноту.

Обхватываю руками колени и утыкаюсь в них головой. Не помогает. В груди странная тяжесть, и я не могу избавиться от нее. Она пронизывает меня изнутри. Я снимаю с медведя очки и четыре раза подряд просматриваю хранящееся в них воспоминание. От вида размытой фигуры Бена мне только хуже — она напоминает мне о том, как много я уже забыла. Я надеваю джинсы, обуваюсь и кладу в карман Архивный лист, даже не посмотрев на список.

Я понимаю, что это ужасная идея, но, крадучись по квартире, по холлу и проходя в Коридоры, я молюсь, чтобы в приемной сегодня дежурил Роланд. Заходя в Архив, я надеюсь увидеть его красные кеды, но вместо этого вижу черные кожаные сапоги на высоких каблуках, закинутые на стол. Двери в Архив закрыты. Девушка с волосами, поцелованными солнцем, листает блокнот, сунув ручку за ухо.

— Мисс Бишоп, — окликает Кармен. — Чем я могу вам помочь?

— Роланд здесь? — спрашиваю я.

Она хмурится:

— Извините, но он сейчас занят. Ничего не могу поделать.

— Я хотела увидеть брата.

Она снимает ноги со стола и ставит их на пол. Ее зеленые глаза наполняются печалью:

— Мисс Бишоп, это не кладбище.

Странно, что кто-то такой молодой обращается ко мне так официально.

— Я это знаю, — осторожно возражаю я, стараясь гнуть свою линию. — Я просто надеялась…

Кармен достает ручку из-за уха, отмечает место, над которым работала, затем откладывает книгу и скрещивает пальцы над столом. Каждое ее движение методично и выверено.

— Иногда Роланд разрешает мне навестить его.

У нее на переносице появляется небольшая морщинка:

— Знаю. Но это делу не поможет. Я думаю, вам стоит…

— Пожалуйста, — прошу я. — В моем мире от него не осталось никакой памяти. Я просто хотела бы посидеть у его ящика.

Спустя несколько долгих, бесконечных моментов она берет в руки блокнот и что-то быстро в нем записывает. Мы ждем в молчании, и я рада этому, потому что плохо слышу через свой яростно стучащий пульс. Двери за спиной Кармен открываются, и из них выходит Библиотекарь.

— Мне нужно передохнуть, — говорит Кармен, для убедительности разминая шею. Библиотекарь — Эллиотт, как я помню, — покорно кивает и занимает место за столом. Кармен указывает на двери, и я прохожу в Атриум. Она заходит следом и плотно закрывает за собой двери.

Мы шагаем через зал и поворачиваем в шестое крыло.

— Что бы ты делала, — спрашивает она задумчиво, — если бы я сказала «нет»?

Я пожимаю плечами:

— Наверное, побрела бы домой.

Мы проходим небольшой дворик.

— Я не могу в это поверить.

— А я не могу поверить, что ты сказала бы «нет».

— Почему? — удивляется она.

— У тебя очень грустные глаза, — признаюсь я. — Даже когда ты улыбаешься.

Она колеблется:

— Мисс Бишоп, я, может быть, и Библиотекарь, но даже у нас есть люди, по которым мы скучаем. Которых хотим вернуть. Это очень непросто, быть так далеко от живых и так близко к мертвым.

Я никогда не слышала, чтобы Библиотекари говорили такое. Будто луч света выбился из-под застарелой брони. Мы поднимаемся по короткой деревянной лестнице.

— Но почему вы выбрали такую работу? — спрашиваю я. — Это так необычно. Вы так молоды…

— Для меня это повышение было большой честью, — торжественно и абсолютно бесстрастно говорит Кармен. Я понимаю, что она снова вошла в свою роль, закрыла лицо маской.

— Кого вы потеряли? — не отступаю я.

Кармен улыбается, ослепительно и одновременно горько:

— Я — Библиотекарь, мисс Бишоп. Я потеряла всех.

Я не успеваю ничего ответить, потому что она открывает дверь в большую комнату с красным ковром и креслами по углам. Затем подводит к самой дальней стене с полками. Я протягиваю руку и касаюсь таблички с именем.

Я просто хочу его увидеть. Только и всего. Мне необходимо его увидеть. Я прижимаю ладонь к ящику и ощущаю, как меня к нему тянет. Как он мне нужен. Неужели Истории, запертые в Коридорах с осознанием того, что за дверьми скрывается что-то необходимое, ощущают то же самое? Надеются, что стоит им выбраться…

— Что-нибудь еще, мисс Бишоп? — осторожно спрашивает Кармен.

— Могу я на него посмотреть? — молю я. — Хоть одним глазком.

Некоторое время она колеблется, но затем, к моему удивлению, подходит к полкам и достает из кармана тот же ключ, которым обезвредила Джексона Лернера. Золотой, острый и без зубчиков. Она вставляет его в скважину на ящике Бена, и раздается мягкий щелчок. Ящик выдвигается на сантиметр и замирает. Я вся подбираюсь, как пружина.

— Несколько минут, — шепчет Кармен, — не более.

Я киваю, не в силах отвести взгляд от маленького зазора пространства между стеной и раскрытым ящиком. Полоска непроницаемой тени. Я слышу, как уходит Кармен. И тогда я протягиваю руку, хватаюсь пальцами за край ящика и выдвигаю его.

Я раскачиваюсь на качелях, переставляя ноги с пятки на носок, а ты вынимаешь мелкие деревянные щепочки из рамы.

— Никому нельзя этого рассказывать, — говоришь ты. — Даже родителям. Даже лучшим друзьям. Даже Бену.

— Но почему?

— Люди ведут себя глупо, когда дело доходит до смерти.

— Я не понимаю.

— Если ты расскажешь кому-нибудь, что есть место, где их любимые матери, братья или дочери еще существуют хоть в каком-то виде, они перевернут мир, чтобы найти их.

Ты задумчиво покусываешь зубочистку.

— Что бы люди ни говорили, ради этого они пойдут на все.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я сам бы так сделал. И, поверь, ты тоже.

— Ни за что.

— Может, теперь и нет, ведь ты уже знаешь, что такое История. И знаешь, что я никогда не прощу тебя, если ты попытаешься кого-нибудь разбудить. Но не будь ты Хранителем… Если бы ты думала, что потеряла дорогого человека навсегда, а потом узнала бы, что можешь его вернуть, ты бы вместе со всеми остальными пыталась пробиться через завесу миров, зубами и ногтями прокладывая себе путь, лишь бы освободить его.

У меня в груди вместо сердца кусок льда, разрывающий легкие. Бен лежит в ящике так же, как лежал под простыней в больнице. Только кожа не синяя от гематом. На щеках играет легкий румянец, будто он уснул. И одежда на нем такая же, как в тот день: зазелененные джинсы и черно-красная полосатая футболка, его любимая. Дедушка подарил ему эту футболку в свое последнее лето. Со стороны сердца там нарисован крест, потому что Бен любил торжественно говорить: «Клянусь своим сердцем». Когда дедушка дарил ему эту футболку, я была рядом. Бен носил ее, не снимая, и когда от нее уже начинало вонять, приходилось силком с него ее стаскивать, чтобы положить в стиральную машину. Сейчас она ничем не пахнет. Его руки аккуратно лежат по бокам, и это выглядит так неправдоподобно, потому что Бен любил спать, засунув кулачки под подушку. Но зато я могу увидеть человечка на его левой руке. Это я нарисовала его в то утро.

• Предыдущая
• 44/65
• Следующая