Огонь в затемненном городе (1970) - Рауд Эно Мартинович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/35
• Следующая

Пусть же перевод и издание этой книги будут нашим скромным вкладом в празднование двух великих юбилеев.

Перво-наперво должен заметить, что, когда немцы оккупировали Эстонию, мне было тринадцать лет. Уже вскоре после начала войны мы с бабушкой эвакуировались в деревню к тете. Дело в том, что частые воздушные тревоги плохо действовали на бабушкино здоровье, а поскольку у меня были каникулы, я мог поехать с нею. Ведь и в деревне кто-то же должен был присматривать за старушкой и заботиться о ней.

У моей тети и ее мужа маленький хутор. Поэтому мы с бабушкой участвовали в различных полевых работах, на сенокосе и так далее. Время от времени я еще добывал, как говорится, приварок: удил рыбу в протекавшей поблизости речке.

Моя тетушка имеет привычку говорить: «Ох ты Господи, что же теперь будет?» Это ее любимое выражение. Если куры забираются в ягодник, она всегда говорит: «Ох ты Господи, что же теперь будет? Куры в саду!» И когда первый немецкий мотоциклист проехал через деревню, она тоже сказала:

— Ох ты Господи! Что же теперь будет? Немцы уже здесь!

— Теперь начнется фашистская оккупация, — сказал я.

Но дядя прикрикнул:

— Ты, пацан, закрой клювик!

Я, конечно, закрыл так называемый клювик, но фашистская оккупация все-таки началась. Кстати, мой дядя вовсе не плохой человек. Просто у него нервы сдали.

Никаких боев в наших местах не было. Я горячо сожалел об этом, потому что надеялся подсобрать немножко военного снаряжения, которое можно было бы использовать позже при необходимости. Но все произошло очень просто и спокойно. Накануне вечером последние красноармейцы отступили от хутора Сооселья. Прошел слух, что немцы где-то там прорвались и есть угроза окружения. Наверно, так оно и было. Во всяком случае, мотоциклы и машины с немцами уже на следующий день в обед въехали в деревню.

Должен сказать, что я не очень-то боялся немцев. Я был в то время еще маленького роста и вообще сравнительно молодым. Поэтому немцы должны были принимать меня просто за мальчишку, а не за опасного врага. С одним унтер-офицером, который пришел и попросил напиться, я даже разговорился.

— Вы верите, что Германия победит? — спросил я по-немецки.

— Конечно, — ответил он. — Мы победим.

— Но ведь в России много мужчин, — сказал я.

— А у нас много танков, — сказал он.

Я не знал, что значит «панцер», и тогда он нарисовал мне палочкой на земле танк.

— Но у Англии много… — сказал я и нарисовал корабль, так как не знал этого слова по-немецки.

— У нас много самолетов, — сказал он, нарисовал самолет и засмеялся.

«Смеется тот, кто смеется последним», — подумал я.

Тут одна из тетиных кур снесла яйцо и принялась кудахтать.

— А яиц у вас тоже много? — спросил я и ядовито усмехнулся.

— Нет, — ответил он. — Яиц у нас немного. Но у вас много яиц, и мы будем их есть.

Я почувствовал горечь. А он снова улыбнулся весело и снисходительно. Потом положил руку на бедро, посмотрел на синеющее вдали Алликмяэ и сказал:

— Красивая страна! Да, маленькая, но очень красивая страна!

Точно таким же взглядом иногда осматривал свои маленькие поля дядя. Только это были его собственные поля…

Уже ближайшие часы показали, что о яйцах немец говорил не зря. По деревне начал ездить открытый вездеход. Впереди, рядом с водителем, сидел офицер в высокой фуражке с козырьком. Эта машина не пропустила ни одного двора, даже к Пээтеру-Бобылю заезжала. И всюду офицер вежливо осведомлялся: нельзя ли получить дюжину яиц или немного масла. В двух хуторах солдаты уже заплатили за молоко новыми деньгами. И людям было любопытно, как они шуршат — эти немецкие марки. Вот некоторые хозяйки и потащили к машине яйца и другую снедь. Зато как они огорчились, когда офицер и не подумал шуршать марками. Поднял только руку к козырьку и сказал: «Фиилен данк!» — «Большое спасибо!» — и похвалил эстонских крестьян за то, что они помогли накормить немецких солдат.

— Чтобы у тебя эти яйца в горле застряли! — завопила с горя хозяйка соседнего хутора. — Чтобы от этой ветчины у тебя чирьи по всему телу пошли!

Но подобные причитания немцев мало трогали, и вскоре вездеход завернул на наш двор.

Тетя тоже любопытствовала посмотреть на марки собственными глазами. Ну, лишнего масла у нее сейчас нету, а яйца… Яйца, пожалуй, должны найтись.

Я тогда еще был не опытен, не подготовлен для борьбы и глуп. Но ведь было известно, зачем немцы появились здесь, и в душе моей бушевала ненависть к оккупантам, которые нагло заявили, что у нас много яиц и они начнут есть эти яйца. Я чувствовал: необходимо сделать нечто такое, что показало бы оккупантам — эстонцы перед ними не заискивают. И я сделал это. Теперь мой поступок, пожалуй, выглядит детской выходкой. Но все-таки он доказывает, что даже мальчишка ростом по пояс взрослому человеку может выступить против захватчиков по мере своих сил.

Неподалеку от коровника, вблизи колодца, у нас была молочня. Это такое место, где держали в холодной воде бидоны с молоком, чтобы оно не скисло. В молочне хранилась и толстая тетрадь, куда каждый раз записывали молоко, сданное на сепараторную. К тетради был привязан бечевкой чернильный карандаш.

Про этот карандаш я и вспомнил. Тихонько пробрался в молочню, сорвал карандаш с бечевки и сунул в карман. Затем я пошел к немецкой машине и сделал вид, словно меня ужасно интересует немецкая техника. Но в действительности меня интересовали яйца. У меня был план. Я хотел сыграть с немцами злую шутку. «Что может разозлить их?» — подумал я. И решил: пятиконечная звезда! Звезда — такой знак, который наверняка разозлит их. Но это должна быть обязательно пятиконечная звезда. Когда немцы повернулись ко мне спиной, я схватил одно яйцо, послюнявил карандаш и быстро нарисовал на нем пятиконечную звезду. Затем осторожно положил яйцо снова на место так, чтобы звезды не было видно.

Очевидно, неожиданно большая добыча обрадовала немцев, и они всё разговаривали с тетей, не обращая на меня внимания. Так мне удалось разукрасить ровно десять яиц.

Когда машина выехала со двора, тетя стала зло ругать немцев за то, что они не заплатили. Но я был доволен собой.

Конечно, я и в тот раз не считал свой поступок каким-нибудь геройством. Не думаю, чтобы кто-нибудь из немцев подавился яйцом с пятиконечной звездой. Но все же я принудил немцев есть яйца с пятиконечной звездой. Я все-таки хоть что-то сделал. По крайней мере, хоть немного разозлил оккупантов. И я был доволен этим.

Сразу же, как только пришли немцы, начал действовать и Союз самообороны. Говорят, что задача самообороны — поддерживать порядок в деревне. Вполне возможно. Стало быть, самооборона и поддерживает немецкий порядок.

Но лучше я расскажу о том, что случилось мне видеть собственными глазами и слышать собственными ушами.

Впервые увидел я самооборонщиков около лавки. Должен сказать, что внешне они ничем не отличались от остальных людей. Только на рукавах у них были белые повязки, а у одного — ружье за спиной. Они проверяли документы у прохожих.

Я подошел к ним и спросил, почему они проверяют документы.

— Жидов выслеживаем, сынок, — сказал самооборонщик с винтовкой, — жидов и красных!

Тут я его узнал. Ведь это был Манивальд Лооба, который недели за две до прихода немцев куда-то вдруг таинственно исчез. Говорили, что он скрывался в лесу и что именно он застрелил кузнеца. Кузнец однажды говорил вот тут, около магазина, что Россия — слишком большой кусок для Гитлера и что, наверное, в России немец себе рыло ошпарит. Манивальд Лооба издавна враждовал с кузнецом, и якобы именно из-за этих слов Манивальд и застрелил кузнеца. Может быть, из той же самой винтовки, что теперь висела у него за спиной.

• Предыдущая
• 2/35
• Следующая