Тихая бухта - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич - Страница 17

• Предыдущая
• 17/27
• Следующая

Один Савелька решил попробовать новое ремесло. Он сказал Пундыку застенчиво:

— Пундыка, я леса пойду… Как тебе думай?

Тот обрадованно повел Савельку в контору. Получив расчетную книжку, молодой ороч показал ее родичам, тыча пальцем в надпись, сделанную на обложке. Там стояло его имя.

По совету Савелия Петровича Колька-китаец тоже завербовался в Дальлесе. Приняли туда и свояка Чекрыги — Диюка.

На делянах Дальлеса началась работа. Дмитрий Никитич составлял карты, отводил лесосеки, участки. А Савелий Петрович делал промеры и изредка с довольной улыбкой говорил, неизвестно к кому обращаясь:

— Ну вот, кончилось чужое хозяйство, сами теперь будем лес рубить!

И в первое время рубили хорошо. На делянах беспрерывно стучали топоры, звонко пели в холодном воздухе пилы, и, сотрясая землю своей тяжестью, валились в ряд на снег огромные кедры.

Но вскоре с делян стали приходить невеселые и странные вести. Среди приехавших завербованных рабочих начались ссоры, драки, поножовщина. На диюковской деляне ранили Кольку-китайца. И хотя в поселке не было ни водки, ни спирту, все чаще стали попадаться пьяные. Они с песнями и бранью ходили из барака в барак. Стал пропадать инструмент. Появились откуда-то спиртоносы. Кто-то мешал начатому делу.

«Кто это?» — думал с тревогой Савелий Петрович, возвращаясь с работы домой.

Однажды Савелий Петрович вернулся домой позже обычного часа. Шурка, который всегда охотно поджидал отца, открыл ему дверь и сказал:

— А я тебя ждал-ждал!..

Он любил, когда отец бывал дома, и поспешно принялся разводить огонь, но печь растапливалась плохо. Шурка кряхтел и посапывал носом. Отец рассмеялся над его хлопотами.

— А ну, хлопчик, иди до койки! Я сам тут управлюсь, сам сварю себе чай. Иди, иди…

— Не, я сам.

— Да ну, пусти!

Савелий Петрович шутливо схватил сына, повернул, прижал к стене своим большим телом, потом нагнулся к печке и, не отпуская Шурку, стал разводить огонь.

Шурка, видя, что с отцом ему не совладать, притих, обнял Савелия Петровича за шею. Тот потеснился немного и сел перед печью по-монгольски, сложив ноги. Шурка сел рядом с отцом. Дрова занялись ровным жарким пламенем. Приятное тепло ласкало губы и глаза. Отец и сын долго сидели молча.

Белые червяки поползли по красным угольям, съедая пламенеющее дерево. В движении огня была какая-то притягательная прелесть. От этого зрелища трудно было оторвать взгляд. Но вот пламя ослабело, стало красноватым. Язычки его становились все меньше и меньше и постепенно пропали совсем. Пламя сменилось синеватым мерцающим огоньком, который не касался даже углей, порхал над ними, точно бабочка, то складывая крылышки, то раскрывая их во всю ширь. Но вот исчез и он.

Савелий Петрович встрепенулся. Закрыв трубу, чтобы тепло не уходило, он сказал:

— Ну, давай чай пить, потом к Мойжесу пойду.

— К Мойжесу? Зачем, папка?

— Много знать будешь — скоро состаришься. Ишь ты, любопытный, сразу глаза, как у кошки, разгорелись! Раз иду — значит надо.

— Расскажи, зачем?

— Пока рассказывать нечего, хлопец.

Сын понял, что расспрашивать бесполезно. Но то, что отец поздно вечером идет к Мойжесу с каким-то разговором, сильно заинтересовало его.

— А придешь — расскажешь?

— Расскажу.

Напившись чаю, Савелий Петрович быстро оделся и вышел.

Шурка остался один. Он подумал, чем бы ему заняться до прихода отца, и принялся чистить ружье, с которым отец ходил на деляны.

Савелий Петрович был на редкость аккуратным человеком. Оружие он любил и всегда страдал, видя небрежное обращение с ним. Свое ружье он держал в образцовом порядке. Шурка посмотрел ствол отцовского ружья на свет. Канал ствола светился зеркальным блеском. Шурка вздохнул: его винтовка не всегда походила на отцовскую! Савелий Петрович говорил сыну:

— Эх, хлопчик! Белоручка ты, а не сын партизана. Винтовку чистить не научился. Стыд и срам! Оружие, хлопец, уважать надо. Мы им свободу завоевали. И, может, еще не раз ее этим оружием защищать придется. Так-то!

Повесив ружье отца на стену, Шурка принялся чистить свое.

В окно постучали. По стуку Шурка узнал приятеля. Тот влетел, раскрасневшийся от бега.

— Шурка, я у вас ночевать останусь! Мой папа уехал на ту сторону. А мне дома скучно… Ты чего винтовку чистишь на ночь глядя?

Шурке неудобно было признаться, что он обнаружил налет на своем ружье. Он подумал и ответил:

— Хочу завтра на охоту идти. Пойдешь со мной?

— Конечно! Почему ты мне раньше не сказал ничего? Я бы тоже приготовился.

Он принялся помогать Шурке: растопил печь, наплавил свинцу, вытащил пулелейку. Работа закипела, и время прошло незаметно.

Вернулся Савелий Петрович.

— Вы чего тут завод развели, хлопчики? — спросил он.

— А мы завтра на охоту хотим идти, папка, — ответил Шурка.

Савелий Петрович задумался. Видимо, намерение ребят его не вполне устраивало.

— Куда думаете отправиться?

— На Поворотный. А что?

— Да нет, ничего! Там должна быть сейчас хорошая охота. А на Красный перевал не пойдете?

— Нет.

— Ну и ладно. Я тоже с утра в лес уйду.

Димка не остался ночевать. Когда он вернулся домой, отец лежал уже в постели и читал книгу. Димка потихоньку, чтобы не тревожить отца, прошел в свою комнату. Начал было раздеваться, но потом побоялся, что утром разоспится и не успеет ничего к охоте приготовить. Стараясь не шуметь, он принялся снаряжаться. Долго, до зеркального блеска, чистил он свое ружье, до отказа набил патронташ, подвязал к рюкзаку сетку. Разыскал в печи свинину с бобами, из сеней притащил копченой рыбы. Положив все это в мешок, он добавил краюху хлеба, соли, спичек. Затем полез на печь, где лежала сухая береста для растопки, и сорвался. По всему дому разнесся грохот падающей табуретки. Отец спросил:

— Ты чего там шумишь?

— Так, — ответил Димка, но, как всегда, когда он хотел сделать что-нибудь тихо, все вырывалось у него из рук. Вещи словно сговорились причинять ему неприятности. Упала складная сковородка и загремела по всему дому.

— Дима, поди сюда! — сказал отец. — Ты чем занимаешься? Мало тебе дня?

Пришлось объяснить, чем вызваны поспешные сборы Димки. Боясь, что отец не разрешит ему отправиться на охоту, Димка стал говорить, что местность они с Шуркой изучили хорошо и что они набьют белок на целую шубу.

Отец, приподнявшись на локте, рассматривал сына, словно впервые видя его по-настоящему. Лицо Димки даже зимой было коричневым от загара. Руки вылезали из коротких рукавов, голос огрубел. Держался Димка прямо, высоко подняв голову и чуть-чуть расставив ноги. Он вытянулся, возмужал, стал совсем не похожим на того хилого городского мальчика, который не так давно приехал из Владивостока.

Вихров удивился: он как-то не замечал этого до сих пор. Видя, что отец разглядывает его, Димка замолк.

— Как ты вырос! — сказал отец. Он спустил ноги на пол, прошлепал босиком к сыну. — А ты, наверное, и меня уже догнал? — Он стал рядом с Димкой. — А ну, померяемся…

Димка был теперь отцу по плечо. Тог взъерошил ему волосы:

— Смотри, как вырос! Совсем молодой человек стал! — Потом, вспомнив, о чем шла речь вначале, сказал одобрительно: — Ну, коли на охоту собрались, идите. Охота — занятие полезное, прекрасный спорт! — На всякий случай он добавил, сам сознавая бесполезность совета: — Не заблудитесь только!

— Не заблудимся, — сказал Димка.

На другой день, плотно позавтракав, Димка отправился к Шурке. Тот уже в полном снаряжении ждал его. Быстрым шагом ребята направились к Поворотному мысу. Вдруг Димка спросил приятеля:

— Послушай, а почему нам не пойти на Красный перевал?

— Да ведь мы же сговорились на Поворотный идти.

— Ну, какая тут охота, сам посуди!

— А что?

— А Савелий Петрович куда пошел? На перевал?

— Ну да…

— Значит, охота там лучше?

• Предыдущая
• 17/27
• Следующая