Браконьер - Марриет Фредерик - Страница 50
- Предыдущая
- 50/51
- Следующая
— Для такого дела не жаль и расстаться с мягкой постелью, — сказал мистер Тревор. — Вы меня очень обрадовали этой бумагой, майор Мэк-Шэн. Мы должны завтра же явиться к министру, и я не сомневаюсь, что молодой человек будет немедленно освобожден, вступит во владение своим поместьем и сделается украшением и гордостью своего графства.
— И всей старой Англии! — подкрепил Мэк-Шэн. — Однако позвольте пожелать вам спокойной ночи.
Прежде чем лечь спать, майор Мэк-Шэн написал мистрис Остин письмо и отправил его с эстафетой. В письме он только сообщал одни голые факты, воздерживаясь от всяких комментариев.
Но мы должны вернуться в Портсмут. Объявление, сделанное мистером Смоллем, не укрылось от пронырливых глаз полицейского констебля, арестовавшего нашего героя. 100 фунтов были не маленькой прибавкой к тем двумстам, которые он уже получил за поимку «преступника». Взяв наружное место в почтовом дилижансе, он поехал в Портсмут и явился к мистеру Смоллю, которого он застал в конторе вместе с мистером Сликом. Объяснивши, в чем дело, он так заинтересовал мистера Смолля, что тот сейчас же поспешил выдать ему чек на всю обещанную сумму. Констебль без всяких церемоний сообщил, что наш герой судился за убийство, признан виновным и приговорен к ссылке, а также, что его настоящая фамилия не О’Донагю, а Рошбрук.
Для мистера Смолля это было тяжким ударом. Расспросив констебля о подробностях, он отпустил его и стал советоваться с мистером Сликом. Скрывать факт было бесполезно. Необходимо было сейчас же сообщить его мистрис Филипс и Эмме, тем более, что Эмма уже знала, что у ее возлюбленного есть какая-то тайна, так что известие не должно было ее поразить неожиданностью.
Сначала известие сообщили мистрис Филипс, которая пришла в большое отчаяние. Она долго не решалась передать злую весть Эмме, которая и так уже вся извелась от тоски по возлюбленному. Наконец, ей все-таки сказали, хотя и очень, очень осторожно. Однако Эмма была потрясена значительно меньше, чем ожидали.
— Я давно приготовилась услышать что-нибудь в этом роде, — сказала она, плача на груди у матери. — Но я не верю, что он это сделал. Он, еще когда ребенком был, говорил мне, что он этого не делал, и с тех пор постоянно это утверждал. Мама, я должна — я хочу с ним увидеться.
— Что ты, дитя мое! Ведь он в остроге.
— Не отказывай мне в этом, мамочка. Ты представить себе не можешь, что со мной делается. Я сама до этой минуты не знала, насколько сильно я его люблю. Я должна с ним увидеться. Я этого хочу. Если ты хотя сколько-нибудь дорожишь, мамочка, моей жизнью, ты мне не откажешь.
Мистрис Филипс поняла, что спорить бесполезно, и посоветовалась с братом. Мистер Смолль сперва попробовал урезонить Эмму, но когда это не помогло, согласился на ее просьбу. В тот же день он помчался с племянницей в Эксетер, погоняя ямщиков и не останавливаясь на ночь.
Тем временем мистрис Остин переживала ужасную тревогу. Ее муж лежал мертвый, сын сидел в остроге, обвиненный в убийстве и приговоренный к ссылке. Она знала, что муж сделал какое-то признание, но в точности ей не было известно, в чем оно заключалось. Его содержание было известно только присутствовавшему судье. Кроме Мэри, ей не с кем было поделиться своими страхами, не у кого было спросить совета. Одну минуту она думала послать за судьей, но потом сообразила, что это сочтут неприличным, и продолжала мучиться и терзаться. Письмо от майора Мэк-Шэна, которое ей подали перед вечером, разом оживило ее. Она почувствовала, что ее сын спасен.
— Милая Мэри, читайте! — вскричала она. — Он спасен.
— Можете ли вы обойтись без меня, мэм? — спросила Мэри, возвращая письмо.
— Обойтись без вас? О, да, могу! Поезжайте скорее, Мэри, не теряйте ни минуты. Передайте ему это письмо. О, мое дитя, мое милое родное дитя!
Мэри сейчас же встала, послала за почтовыми лошадьми и через полчаса уже катила в Эксетер. Ехала она не тише Эммы с дядей и приехала очень немногим позже, чем они.
Наш герой с нетерпением ждал письма от Мэри. Пришла вечерняя почта, а ему писем не было. Бледный, измученный долгим тюремным заключением, ходил он по камере из угла в угол, как вдруг железные болты у двери отодвинулись, и в камеру вошла Эмма под руку с дядей.
Джо страшно вскрикнул и прижался к стене. Всякое самообладание покинуло его.
— О! — вскричал он. — Вот уж от этого-то судьба могла бы меня и пощадить! Такой страшной казни я, право, не заслуживаю. Эмма, выслушайте меня! Клянусь вам вечным моим спасением, что я не виноват, не виноват, не виноват!
Он без чувств упал на пол.
Мистер Смолль поднял его и положил на койку. Через несколько времени он пришел в себя, но остался лежать там, где его положили, и судорожно всхлипывал.
Эмма присела к нему на койку. По ее бледному, заплаканному лицу неудержимо лились слезы. Она сказала спокойным голосом:
— Я чувствую, я знаю, я убеждена, что вы невиновны, иначе я бы к вам не приехала.
— Да благословит вас Бог, Эмма, за эти слова! Вы утешили меня ими больше, чем сами думаете. Тяжело быть осужденным преступником, острожником, тяжело отправляться в ссылку в отдаленные места, тяжело навсегда утратить счастье, о котором только что мечтал. Однако все это еще ничего, все это можно вытерпеть. Но вот что нестерпимо, невыносимо: быть преступником в глазах той, которую любишь больше всего на свете и с которой расстаешься навеки. Этого я бы не вынес — нет, не вынес бы. Теперь вы меня утешили. Теперь вы пролили целебный бальзам на мою душу. Теперь я спокоен, а на все остальное да будет святая воля Божия!
Эмма заливалась слезами, прижимаясь лицом к плечу своего возлюбленного.
Немного помолчав, она возразила:
— А я разве не заслуживаю сожаления? Разве мне тоже легко? Разве легко это — любить нежно, преданно, безумно, отдать любимому человеку все сердце, все помыслы, отдать ему всю свою жизнь, мечтать о будущем счастье с ним, думать, что вот оно уже тут, близко — и вдруг проснуться, как от сладкого сна, и видеть перед собой одну лишь невыносимо горькую действительность? Обещайте мне одну вещь. Неужели вы откажете в этом Эмме, той Эмме, которая стала рядом с вами на колени в тот день, когда вы в первый раз ее встретили, и которая стоит теперь на коленях перед вами? Смотрите!
— Эмма я не смею согласиться, не смею обещать потому что чувствую, о чем вы собираетесь просить. Это невозможно, Эмма. Мы должны расстаться навсегда.
— Навсегда! Навсегда! — вскричала Эмма, вставая с колен. — Нет! Нет! Дядя, что же это он такое говорит? Что я должна навсегда с ним расстаться?.. Кто это вошел? — продолжала пылкая девушка. — Мэри! Это вы! Мэри, он вдруг говорит, что я должна навек с ним расстаться! (В камеру вошла Мэри). Неужели это правда, Мэри?
— Нет, неправда! — отвечала Мэри. — Неправда, потому что он спасен. Доказана его невиновность. Он теперь ваш на всю жизнь.
Мы не будем описывать последующую сцену. Слезы горя были осушены. Полились слезы радости. Весь этот день Эмма, Джо, мистер Смолль и Мэри провели вместе в камере узника.
На следующее утро приехали Мэк-Шэн и О’Донагю.
Министр юстиции немедленно подписал приказ об освобождении Джо, и эту бумагу они с собой привезли.
На следующий день все разъехались: Эмма с дядей в Портсмут, где их ожидали с тревожным нетерпением, а прочие в Дорсетшир.
Предоставляем читателю самому вообразить себе ту радость, с которой мистрис Остин заключила спасенного сына в свои объятья, торжество Мэри по случаю его оправдания, изумление прислуги, толки и пересуды соседей. В каких-нибудь три дня все всё узнали, и на Джо стали смотреть, как на героя романа. На четвертый день он шел за гробом отца впереди траурного кортежа. Похороны вышли до крайности скромные. Не было никакой пышности, не было карет, присланных соседними помещиками. Наш герой шел за гробом совершенно один. Но зато после похорон недостаток уважения к памяти отца соседи сторицею возместили усиленным вниманием к сыну, который был всеми горячо и радушно приветствован, как новый владелец Остин-Голля.
- Предыдущая
- 50/51
- Следующая
