Новый круг Лавкрафта - Майерс Гари - Страница 32

Так прошел месяц, а затем случилось нечто, ставшее началом цепи событий, невиданных для нашей планеты и ее длинной истории. Однако началось все довольно прозаическим образом.

Однажды вечером, изрядно припозднившись, я вдруг припомнил, что забыл выписать цитаты из Шелли, которыми наверняка поинтересовались бы на завтрашнем семинаре по литературе. Придя в настоящий ужас, я осторожно поинтересовался у Билла Трейси:

— Как ты думаешь, библиотека еще открыта?

— Ну, наверно, — пожал плечами тот. — Но я бы на твоем месте поспешил. Они в десять закрываются. Ты б еще дольше собирался…

И он захихикал, посмеиваясь над моими рассеянностью и нерасторопностью.

Я выбежал из спального корпуса и быстро пошел по усыпанной гравием дорожке, что вела через весь кампус прямиком к высокому кирпичному зданию библиотеки. Подойдя поближе, я испустил вздох облегчения: в окнах на первом этаже кое-где горел свет. Пройдя внутрь, взял нужную книгу и, пройдя мимо стойки вечно занятого библиотекаря, развернулся и, повинуясь неожиданному желанию, направился в зал редких книг, который в эти часы пустовал — впрочем, как и остальные читальные залы. Усевшись за стол, я уже приготовился погрузиться в изучение од Шелли и вдруг увидел — это. Нечто, что навсегда изменило мою жизнь.

Это был безобидный на вид листок бумаги. Он лежал на столе рядом со мной, и я мог разглядеть, что он исписан только с одной стороны. Праздное любопытство заставило меня обратиться к чтению. Оказалось, что это что-то вроде заметок, которые студенты кропают в читальном зале, дабы не нарушать покоя и тишины своим шепотом. На листке сменялись короткие фразы, записанные двумя разительно отличающимися почерками. Я хотел было уже отложить бумажку, как вдруг что-то привлекло мое внимание. Я принялся читать этот немой диалог со все возрастающим интересом. По правде говоря, впопыхах нацарапанные слова просто заворожили меня. Вот что я запомнил из этой письменной беседы:

(а вот здесь запись обрывалась — кто-то попытался старательно, но не совсем успешно зачеркнуть таинственное слово. Потом шло это:)

(снова обрывается запись)

Записки заканчивались этой фразой. Я сидел, совершенно ошеломленный. Что же планировали совершить эти двое — неужели ограбление? А что за таинственные намеки — «заклинание», «открыть Врата»?.. Кто этот «Итаква» и почему это имя нельзя записывать?

Мои размышления прервались самым неожиданным образом: дверь с надписью «Только для сотрудников» отворилась, и из нее вышли двое мужчин. Я поймал взгляд одного из них: тот цепко оглядел комнату с ее бесконечными рядами полок и уставился на меня — и на клочок бумаги на столе передо мной.

У смотревшего была весьма примечательная внешность: высокий, с нависающими бровями и очень темной кожей, он совершенно не походил на студента — прежде всего возрастом. Шагавший рядом выглядел моложе и был ниже и шире в плечах, и в руках он сжимал чемоданчик. На обоих красовались джемперы с эмблемой университета. Младший явно растерялся и расстроился, увидев меня, быстро прикрыл и запер дверь, а затем посмотрел на товарища с немым вопросом: мол, что будем делать? Тот не замедлил с ответом. Выступив вперед, он заговорил со мной тихим, но очень свирепым голосом, в котором, тем не менее, отчетливо слышались нотки страха:

— Прошу прощения, сэр, но эта бумага принадлежит мне.

И без дальних слов прихватил ее и зашагал прочь.

— Одну минутку! — сердито воскликнул я. — Что это вы тут делали? Похоже, что пытались вынести редкие книги? Что в чемоданчике?

Сообразив, что, не объяснившись, они отсюда не выйдут, старший остановился и снова заговорил со мной. На этот раз он был сама вежливость:

— Прошу простить мои манеры, — мягко улыбаясь, проговорил он. — Можете быть совершенно уверены: мы с товарищем вовсе не замышляем ничего дурного. Правда в том, что мы действительно пользовались весьма редкими изданиями, хранящимися в той комнате. Однако мы просто переписывали некоторые отрывки для… мнэ… ну, скажем, для диссертации, посвященной проблеме демонопоклонничества.

Акцент и выбор лексики подсказали мне, что это, скорее всего, иностранец.

— Прошу прощения, но нам пора.

И, ухватив своего спутника за локоть, мой собеседник развернулся, чтобы пойти прочь.

— Думаешь, он понял…? — пробормотал было низенький, но тут же осекся — высокий сделал ему знак замолчать и красноречиво покосился в мою сторону.

После чего оба спешно покинули читальный зал, оставив меня в глубоком замешательстве.

Работа не отняла много времени, но на обратном пути — а дорожка шла, как я напомню, через весь кампус — мысли о двух странных джентльменах не отпускали меня. Если они занимались вполне дозволенной деятельностью вроде конспектирования, то почему же им так хотелось остаться одним в комнате? Почему они не хотели открывать запертое хранилище при свидетелях? К тому же, записка изобиловала неприятными и смутными намеками, и что-то мешало мне поверить их объяснениям.

Над темной, шелестящей ночными листьями рощей криво висела убывающая луна. Вокруг нее разливалось приглушенное сияние, а выше посверкивали звезды — проблески нездешнего света из непознаваемых глубин космоса. Передо мной возвышалось здание спального корпуса, в котором светилась от силы половина окон. А в комнате меня ждал Билл Трейси. Возможно, он сумеет объяснить мне события сегодняшнего вечера?

Я поспешил к себе. Билл насмешливо приветствовал меня:

— Ага-ааа! Ну что, пустили?

— Да-да-да, — ответил я рассеянно и тут же поинтересовался: — Слушай, а ты когда-нибудь видел такого высокого, темнокожего иностранца? Совсем немолодой, кстати… Он вообще студент? За ним еще хвостом таскается широкоплечий парнишка?

— Ах, этот… Ну да, как не знать. Его зовут Рено. И он действительно не наш ровесник. Рено — докторант. Специализируется на древней литературе и фольклоре.

— Вы знакомы?

— Ну, не особо. Он такой, неразговорчивый. А вы что, пересеклись в библиотеке?

— Ну… да.

И я рассказал, что произошло в зале редких книг. Билл разволновался, когда я упомянул про непонятного Итакву и запертое хранилище.

— Что-то это мне все совсем не нравится, — пробормотал Билл про себя — и для себя.

— А что такое?

— Да ничего хорошего. Я-то, видишь ли, здесь родился и вырос. И знаю местные легенды…

И он рассказал мне все, что знал. Передо мной развернулось фантастическое повествование о зловещих книгах, передаваемых из века в век, с времен незапамятных, — и все эти страшные манускрипты якобы сохранялись в Мискатонике, в том самом запертом библиотечном хранилище. Что, мол, жуткие верования и кровавые ритуалы, подробно описанные в запретных книгах, бытуют и проводятся и по сей день. Что в густых лесах на берегах реки Мискатоник ежегодно собираются люди для отвратительных, бросающих вызов времени обрядов (мало того, там еще и стоячие камни имеются, причем не одинокие, а стоящие кругами), а Данвич, крохотный городок в окружении холмов с похожими на алтари камнями на вершинах, чахнет год от году — и не просто так. Туда неспроста никто не ездит. И здесь, в Аркхэме, не было недостатка в тех (особенно среди старшего поколения), кто утверждал: зло, настоящая тьма приходит на зов из холмов и с небес, нужно лишь договориться о цене. И все соглашались на том, что время от времени над холмами и вправду встает непонятное зарево, и оттуда доносится словно бы звук переворачиваемой и проваливающейся земли. Ученые мямлили что-то про сейсмические толчки и северное сияние, но никто так и не решился съездить в холмы и проверить на месте. В старые времена все безоговорочно верили в то, что на вершинах холмов страшные колдуны поклонялись легионам демонов. Таинственные исчезновения тех, кто жил там или решался забрести в холмы по ночам, неизменно приписывали деятельности демонопоклоннических сект или отвратительным божествам, которым те поклонялись. Что ж, эту версию отлично подтверждало то, что многих находили спустя много месяцев — но умершими совсем недавно.