Новый круг Лавкрафта - Майерс Гари - Страница 48

Какой гениальный инженер построил все это, я и представить боялся. Однако казалось совершенно невероятным, что механизм установили здесь при сооружении башни: для этого понадобились бы технические знания и точность расчетов, немыслимые в те времена. А самое главное, с какой целью все это было изготовлено и установлено? Направить сфокусированный луч света прямо в небеса? Это казалось совершенно абсурдным, однако, приглядевшись к внутреннему механизму фонаря, я понял: да, именно для этого лампа и предназначена. Ее можно и нужно установить именно в такой позиции, причем точность настройки достигалась с помощью малых дополнительных рычагов.

Силы небесные! Что же это за место такое! Эштон утверждал, что маяк уже много лет стоит заброшенный, однако все здесь указывало на недавнее присутствие человека. Салазки ставен лоснились свежей смазкой, механизм лампы оказался чрезвычайно сложен, на верхних ступенях царила чистота, — я уж не говорю о немыслимой точности расчетов, понадобившихся при постройке и отладке механизма! Нет, положительно, здесь все, все указывало на недавнее происхождение загадочного инженерного сооружения. Но если маяк считался вотчиной Тревалленов — кто же сюда приходил? Местные навряд ли бы сунулись в проклятое место, а последние в роду Эштона погибли в огне десять лет назад…

Чем дольше я стоял, оглядываясь и разглядывая, тем более разыгрывалось мое воображение. Казалось, меня кто-то пристально и жутко внимательно разглядывает — причем этот кто-то был явно не человеком, а кем-то гораздо более неприятным. Я чувствовал себя повисшим, как муха в паутине, в чем-то чужеродном и враждебном.

Быстро, словно бы действуя сама по себе, рука моя протянулась к рычагу и перевела его в прежнее положение. Ставни захлопнулись у меня над головой, а снизу что-то тихо прошелестело. От одной мысли, что кто-то крадется вверх по ступеням, чтобы отрезать мне всякие пути отступления из этой странной комнаты, у меня сердце ушло в пятки. И тут же с меня словно слетело наваждение. Распахнув дверь, я кинулся вниз по лестнице, съезжая и скатываясь по разрушенным до основания маршам. Добравшись до низа, я остановился перевести дыхание — горло горело, а сердце колотилось, как сумасшедшее. Однако я снова услышал то же самое — кто-то подползал. Подкрадывался. Подкрадывался ко мне. Но теперь звук различался не так ясно — и новая волна ужаса накрыла меня, когда я осознал: шелест доносится из-под фундамента башни! Из-под ее каменного основания!

Не помню, как я пихнул тяжелую дверь, выскочил и побежал, оскальзываясь, по камням к машине. Молниеносно развернув авто — из-под колес летела душераздирающе скрипевшая галька, но мне было все равно — я как можно быстрее вырулил на узкую дорогу и с максимальной скоростью погнал к деревне, которую ныне ощущал тихой гаванью и безопасным убежищем.

К тому времени, как я подъехал к дому, беспокойно толкущиеся в голове мысли улеглись, и стало возможным подумать о том, что можно рассказать Эштону о моем походе к маяку. Остановив авто перед домом, я уже знал, что скажу другу — а уж правильное или нет то было решение, предположить сейчас невозможно. В конечном счете, а что, собственно, произошло? Я не увидел ничего такого, что не допускало бы рационального объяснения. Ну да, мне послышался странный и пугающий звук под камнями. Однако точно такой же звук мы слышали в подвале сгоревшей усадьбы — и это вполне можно приписать шороху волн, которые заливали вход в туннель!

Что же до удивительного механизма, управляющего фонарем маяка, то в нем трудно усмотреть нечто сверхъестественное. Ну да, он весьма сложно устроен. Однако непреложно известно, что викторианская эпоха славилась своими техническими достижениями — взять хотя бы ту же камеру-обскуру.

Эштона я нашел в весьма приподнятом настроении — мой друг почти завершил расшифровку обеих формул. К тому же он несколько расслабился и уже не косился в страхе по сторонам — хотя и продолжал время от времени взглядывать в окно, словно чтобы удостовериться в отсутствии слежки.

— Должен признаться, временами я был готов впасть в форменное отчаяние, — возбужденно проговорил он, размахивая исписанной бумажкой. — Но тут я обнаружил, что эти буквы — не более чем вариант классического наакальского, который в древности использовали некоторые культы.

— Ты положительно уверен, что все понял правильно?

— Ну, я еще раз все перепроверю, будь покоен. Осталось лишь выверить произношение. Так или иначе, теперь я знаю, какую формулу нужно использовать, когда настанет время.

Что ж, мне пришлось удовлетвориться этими скудными разъяснениями. Однако следующие два дня я внимательно приглядывался к другу, и его общее расположение духа и внешний вид доставляли мне немало беспокойства. Черты лица его еще более заострились, а в глазах то и дело мелькал затаенный страх — что явно свидетельствовало о том, что мой друг знает больше, чем решился поведать мне, и что поручение покойной матушки не на шутку его пугает.

Однако наступила вторая ночь, и незадолго до того, как пробило одиннадцать, мы завершили необходимые приготовления. В дополнение к тщательно расписанной формуле Надира, Эштон прихватил с собой мощный фонарик и — к моему неудовольствию — револьвер. Я же не знал, чего ждать от нашей экспедиции, и потому взял с собой бинокль.

Даже в столь поздний час небо не оставалось совершенно темным. К северу над горизонтом вставало бледно-голубое сияние. Там желтовато взблескивала Капелла, подобно призрачному маяку в ночном небе на северо-западе.

Мы забрались в машину, и Эштон медленно выехал из деревни. Свет фар подпрыгивал вместе с авто на многочисленных ухабах. Всю дорогу к морю мы молчали — над полями стояла такая полная и плотная тишина, что нарушить ее казалось святотатством.

В полумиле от берега мой друг заглушил двигатель и выключил фары. Даже в кромешной темноте мы различали призрачный силуэт Маяка Дарк-Пойнт. Прошло несколько секунд, и я понял, почему мы видим башню столь отчетливо. Океан, омывавший основание маяка, казался непонятно подсвеченным. На волнах переливалось зеленоватое, фосфоресцирующее сияние, оттеняющее темный силуэт маяка. Я обратил на свечение внимание Эштона, однако тот лишь отмахнулся, сказав, что это все водоросли — мол, некоторые их виды действительно заставляют воду мерцать и переливаться.

Верил ли он сам подобному объяснению, я проверить не мог. Однако остался при убеждении, что мой друг просто пытается меня успокоить.

Взяв меня под руку, он указал на маяк, а потом посмотрел на Капеллу, которая немигающе вперилась в нас с северного горизонта.

— Пойдем, — коротко сказал он. — Осталось очень мало времени. Я хотел бы осмотреть маяк, прежде чем произнести формулу.

— А это безопасно? — поинтересовался я, с трепетом вспоминая мой недавний визит в башню.

— Я должен кое-что узнать — причем наверняка.

Он говорил со странной убежденностью, почти одержимостью.

— Если боишься — оставайся в машине.

Я лишь помотал головой и последовал за ним. Узкая дорога к морю показалась мне длиннее, чем в прошлый раз, однако в конце концов мы вышли к узкому скальному языку, далеко вытянувшемуся в море. Наступало время прилива, и камни у подножия башни уже захлестывали волны. По щиколотку в пене, мы осторожно прошагали к обращенным к морю массивным дверям. На пороге Эштон вытащил и включил фонарь, а потом распахнул створки и вошел внутрь.

Припоминая шелестящий звук, расслышанный мной в каменных глубинах, я почти надеялся увидеть внутренность башни переменившейся — однако ничто не указывало на чье-либо присутствие или же приход после того, как я так спешно выбежал из здания маяка.

Я думал, что друг мой направится прямо к лестнице, однако тот решительно пошел к центру комнаты и принялся водить лучом фонаря по рисункам на полу, не обращая решительно никакого внимания на валявшиеся там и здесь пучки водорослей. И тут я увидел нечто, что заставило меня задрожать от предельного ужаса! Прежде пол равномерно покрывал слой серовато-белой пыли. Однако в свете фонаря моему зрению явственно предстала широкая, длинная полоса, словно кто-то протащился по полу и вымел его чудовищным брюхом! А начинался этот жуткий след от самого центра странного, каббалистического рисунка, испестрившего плиты пола!