Иафет в поисках отца - Марриет Фредерик - Страница 11

• Предыдущая
• 11/80
• Следующая

— Эй, извозчик! Хочешь ли за шиллинг довезти меня до Ридинга?

— Взлезайте, — ответил, торопясь, извозчик.

Телега не успела еще остановиться, как уже в нашем обществе очутился новый летучий спутник. Он был одет в платье английского простолюдина, кожаные панталоны и толстые башмаки, имея притом в руке узелок и палку. Он, то есть новоприбывший, улыбнулся, взглянув на наше общество, и выказал свои прелестные белые зубы; на загорелом же лице его выделялись резко большие черные глаза.

— Мне кажется, что это фигляры, — сказал он, показывая на товарищей доктора. — А вы, господа, издалека ли едете? — спросил он у нас.

— Из Лондона, — был мой ответ.

— Что, каков там урожай на репу? Здесь она нынешний год вся почти пропала от засухи.

— Я не могу удовлетворить вашего любопытства на этот счет, потому что мы ночью проезжали окрестности.

— Это правда, я и забыл. Но по крайней мере, какова рожь? Да вы, может быть, не занимались земледелием?

Я ему признался в моем неведении по этой части промышленности, и таким образом у нас завязался разговор о другом предмете, который не умолкал часов около трех. Я ему рассказал о шарлатане-докторе и о том, каким странным образом он от нас исчез.

— Я пари держу, что это, наверно, тот самый чудак, который вылечил в наших местах столько народу, — ответил он, и мы начали говорить об его искусстве и образе жизни.

— Уверяю вас, что мы его опять встретим, но только узнаете ли вы его?

— Как не узнать, — ответил Тимофей.

— Ну, положим, что так; а вот различите ли вы деньги, которые я вам покажу?

— Различим, — сказали мы оба.

— Увидим, ошибаетесь ли вы, или нет.

И он вынул из кармана две монеты: гинею и фарсинг; положил одну из них мне в руку, а другую — Тимофею и велел их крепко сжать кулаками, зажмуриться на минуту и не открывать глаз, что бы ни случилось.

Едва мы исполнили все его приказания, как услышали голос, который сейчас же узнали.

— Эй, извозчик! Что это ты уехал без меня, когда я тебя сторговал за деньги? В мои лета, знаешь, не так-то легко ходить пешком. «Excipenda tamen quaedam stint urbium», то есть: «В старости ноги слабеют, и нельзя на них ходить без костылей».

— Вот и доктор! — воскликнул Тимофей с зажмуренными глазами.

— Теперь открывайте глаза, но не кулаки, и прежде скажите, что у вас в руках.

— Фарсинг, — ответил Тимофей.

— Гинея, — ответил я.

Мы разжали руки, но в них ничего не было.

— Что за черт, где же деньги? — воскликнул я, смотря на Тимофея.

— Где доктор? — спросил он с таким же удивлением.

— Деньги у доктора в кармане, — ответил наш спутник, улыбаясь.

— Где же карман доктора? — спросил его Тимофей.

— Здесь, — говорил он, хлопая по своим панталонам. — Вот вы также думали узнать и доктора, как эти деньги.

И, к нашему удивлению, он опять заговорил совершенно голосом доктора и с такими же отрывками из примеров латинской грамматики. Мы с Тимофеем все еще удивлялись, а он, приняв настоящий свой голос, продолжал:

— Если бы я не знал, что вы хотите получить какое-нибудь место, и если бы не имел в вас нужды, то не открылся бы перед вами. Итак, хотите ли поступить ко мне? Работой вы не будете обременены, а платой останетесь довольны.

— Но можем ли мы быть уверены, что наша должность не будет иметь ничего бесчестного? — спросил я.

— Будьте покойны, сомнения ваши на этот счет исчезнут совершенно. Я, как и все купцы, стараюсь как можно более выручить с капитала. Я пользуюсь человеческой глупостью, чем живут обыкновенно умные люди.

Тимофей толкал меня локтем и моргал, чтобы я согласился на предложение доктора. Подумав несколько секунд, я наконец подал ему руку, говоря, что согласен, но только на сказанных условиях.

— Вы не будете раскаиваться; я также возьму и вашего товарища и более для вас, нежели для себя. Мне нужен человек хорошей наружности, ловкий и с вашими познаниями. Но теперь мы не станем более говорить об этом. Кстати, хорошим ли латинским языком мы изъяснялись?

— Нет, — ответил я смеясь, — вы мне говорили слова, помещенные в грамматике, а я выбирал все из медицинских книг, так что одно другого стоило.

— Так лучше употреблять фразы из грамматики, нежели ваши, которых ученики не понимают. — И, помолчав немного, он продолжал: — Я думаю, что на следующем перекрестке мы должны остановиться. Впрочем, мы сейчас же узнаем это.

В это время подошел к телеге черный, как цыган, человек и стал говорить с нашим новым знакомым на неизвестном для нас языке, и, что-то сказав, исчез. Через четверть часа после этого доктор вышел из телеги и велел нам следовать за собой, шепнув несколько слов безумцу, которых я не расслышал. Филотас и ребенок остались в телеге.

Расплатившись с извозчиком, мы взяли наши узелки и последовали за таинственным незнакомцем, который через несколько минут, остановившись, сказал нам:

— Я пойду вперед и приготовлю своих друзей к вашему приему, вы же продолжайте идти все прямо, пока не встретите печи, где обжигают гипс, и там меня подождите.

Он перескочил через забор и вскоре исчез из виду.

— Право, Тимофей, не знаю, что и думать об этом, — сказал я. — Хорошо ли мы сделали, что доверились этому человеку? Мне кажется, это большой плут и притом цыган, с которым бы я не хотел жить.

— Что же мы могли сделать лучшего? — ответил Тимофей. — Надобно чем-нибудь в свете жить. Он шарлатан. Это правда, но я не нахожу тут много дурного; большая часть людей верит им более, нежели настоящей медицине, да, впрочем, и лекарства шарлатана вылечат не менее настоящих.

— Правда, что, действуя на воображение, скорее можно вылечить, нежели леча тело. Впрочем, ты думаешь, что он только этим и обманывает?

— Обманывает или нет, я не знаю, а думаю, что он больше ничего от нас не потребует.

— Я в этом не уверен, а впрочем, увидим. Если бы мы не были ему нужны, то он бы нас не взял к себе. Тайну эту мы скоро разгадаем.

Когда мы пришли к печке, о которой он нам говорил, то сели на свои узелки и разговаривали около пяти минут, пока наш новый знакомец не явился, неся с собою что-то завязанное в платке.

— Снимите ваши платья и наденьте вот эти, в которых вы лучше будете приняты в моем кругу. Теперь собирается табор, где есть люди, на которых я не могу совершенно полагаться. Но вам нечего бояться; со мной и моей женой вы в совершенной безопасности, ее маленькие пальчики защитят вас от пятисот человек.

— Ваша жена? Да кто она? — спросил я, надевая новое платье.

— О, это важное лицо между цыганами. Она по происхождению начальница всего табора.

— А вы — тоже цыган?

— И да, и нет. По рождению я не принадлежу к ним, но по жизни и женитьбе — цыган. Но я не родился с ними в поле, могу вас уверить, хотя и провожу теперь большую часть ночей на открытом воздухе; не думайте также, чтобы я вас оставлял здесь надолго: через несколько же дней табор разойдется, и в продолжение многих месяцев никого из них не увидите, кроме моего семейства. Притом я вас звал не для того, чтобы проводить всю жизнь с цыганами, напротив, мы должны быть деятельны. Но вот мы сейчас придем к нашему месту, и вы не говорите ничего, пока не дойдете до моей палатки. Там можете расположиться и делать, что угодно.

Мы свернули с дороги и, пройдя небольшое ущелье и лесок, очутились в довольно пространном месте, где было разбито около тридцати цыганских палаток. Везде раскладывали огни и готовили пищу. Мы прошли мимо десятка таких палаток, не говоря ни слова, по совету нашего спутника, который довел нас до самой большой из них и вошел в нее, оставив нас одних. Мы с Тимофеем стали осматриваться и увидели возле себя Филотаса, одетого так же, как и мы, и Джумбо, занятого раздуванием огня под горшком. Множество цыган проходило мимо нас, и некоторые из них глядели с каким-то странным выражением. Между тем мы очень были рады, когда наш спутник воротился из палатки. Он вел за собой женщину, с которой говорил по-цыгански. — Натте желает сама вас встретить, — сказал он, приближаясь к нам.

• Предыдущая
• 11/80
• Следующая