Обманчивый блеск мишуры - Марш Найо - Страница 2

• Предыдущая
• 2/51
• Следующая

— Например?

— Например, возьмите хоть этот дом. И слуг. Особенно, наверное, слуг. Начиная со времён Тюдоров и вплоть до первого десятилетия девятнадцатого века Холбедз принадлежал моим предкам Билл-Тосменам. Фактически их род считался в этих местах самым древним и уважаемым. Его девизом искони было простое слово “Уникальность”, то есть отсутствие ровни. Предки следовали не только духу этого девиза, но и его букве: они отвергали сословие пэров и вели себя так, будто в их жилах текла королевская кровь. Может быть, я тоже кажусь вам надменным, но, уверяю, что по сравнению с ними я — скромная фиалка у обросшего мхом камня.

— Почему же столь гордый род оставил Холбедз?

— Потому, дорогая моя, что семья разорилась. Они вложили все, что имели, в Вест-Индию и потеряли все до последнего пенни при отмене рабства. Могу только сказать, что так им и надо. Поместье было назначено к продаже с торгов, но находилось в весьма скверном состоянии, по каковой причине никто им не соблазнился, а поскольку время тогда не внушало надежд на светлое будущее, то Холбедз просто кинули на произвол судьбы агонизировать в руинах.

— Вы его выкупили?

— Два года назад.

— И восстановили?

— Именно этим я сейчас и занимаюсь.

— За бешеные деньги?

— Вот именно. Впрочем, надеюсь, результаты не вызывают у вас возражений?

— Никаких. Ну, что ж, пока все, — сказала Трой Аллен.

Хилари встал и устремился взглянуть на свой портрет.

— Потрясающе! Я в восторге, что вы не изменяете так называемой пластической живописи. Право, было бы очень неприятно оказаться сведённым к набору геометрических фигур, какими бы привлекательными они ни казались с абстрактной точки зрения.

— Да?

— Да. Хотя, конечно, Королевская антикварная гильдия, или КАРГа, как её прозвали, без сомнения, сочтёт этот портрет авангардным. Как насчёт коктейля? На часах уже половина первого.

— Можно мне сначала привести себя в порядок?

— Разумеется! Вы, вероятно, предпочитаете сами управляться со своими инструментами, но если нет, то Мервин, я уверен, с удовольствием вымоет ваши кисти. Он, если помните, до того, как угодить в тюрьму, был художником-оформителем.

— Прекрасно. В таком случае мне остаётся только отмыться самой.

— Когда будете готовы, присоединяйтесь ко мне.

Трой сняла рабочий халат, поднялась по лестнице, прошла в свою восхитительно тёплую комнату, оттёрла руки в ванной и начала приглаживать коротко остриженные волосы, глядя при этом в окно.

За парком, частично облагороженным садовниками, тянулись болота. Под свинцово-серым небом они словно перетекали одно в другое, безразличные ко всему, даже к своей косматой мантии из низкого кустарника, и гнетуще пустынные. Между двумя тёмными холмами виднелся короткий участок дороги, ведущей к тюрьме. Ветер нёс ледяную крупу.

“Не хватает только собаки Баскервилей, — подумалось Трой, — и слава Богу, что хозяину пока не Пришло в голову устранить этот недостаток”.

Прямо под её окном приткнулась покосившаяся оранжерея, которая когда-то, должно быть, тянулась вдоль всего восточного крыла. Хилари уверял, что скоро она будет снесена, но пока что развалины не радовали глаз. Сквозь разбитые стекла торчали верхушки молодых ёлок, все остальное покрывал слой грязи, а с одной стороны крыша полностью обвалилась. Хилари сказал, что когда Трой в следующий раз навестит Холбедз, она будет взирать на лужайки и кипарисовую аллею, ведущую к фонтану с каменным дельфином. Интересно, смогут ли эти новшества хоть сколько-нибудь смягчить гнетущее впечатление от зловещих холмов в отдалении?

Между будущим садом и болотами тянулся распаханный склон, посреди которого крутилось и размахивало рукавами на декабрьском ветру потрёпанное пугало, похожее на жалкий призрак Арлекина.

В поле зрения показался человек в зюйдвестке; наклонивший голову навстречу ветру, он толкал перед собой тачку.

“Винсент, — решила Трой. — Садовник и шофёр… А он чем прославился? Мышьяк? Кажется, да. И, по-моему, все это правда. Или нет?” Пугало бешено раскачивалось на своей палке. Ветром вперемешку со снежной крупой уносило два клочка соломы.

Трой жила в Холбедзе всего пять дней, но уже успела проникнуться броским великолепием дома и его несколько вызывающей атмосферой. Когда она появилась здесь, чтобы написать портрет владельца, Хилари обронил два-три намёка на необычность обслуживающего персонала. Сперва Трой решила, что это всего лишь неудачный розыгрыш, однако вскоре поняла свою ошибку.

За ланчем им прислуживали Казберт, к которому Хилари обращался как к дворецкому, и второй лакей, Найджел.

Казберт был лысым человеком лет шестидесяти, с громким голосом, большими руками и постоянно потупленным взором. Обязанности свои он выполнял безупречно, как и его помощник, но в целом оба держались несколько напряжённо, вернее, натянуто. Они как бы старались стушеваться, как можно меньше попадаться на глаза, причём создавалось впечатление, что стоит обратить на них внимание, и они тут же затрясутся от страха. Их манеры так и подмывало назвать вороватыми. Трой не смогла решить, насколько в таком впечатлении повинны намёки хозяина, а насколько её непосредственные наблюдения, но в любом случае ей было непросто привыкнуть к слугам, набранным из числа убийц.

Казберт, например, убил любовника своей жены, симпатичного молодого парня. Хилари пояснил, что благодаря наличию смягчающих обстоятельств смертную казнь заменили пожизненным заключением, которое, в свою очередь, сократили до восьми лет за примерное поведение.

По словам Хилари, Казберт — безобиднейшее создание в мире. Просто молодчик, которого он накрыл в постели со своей женой, обозвал его рогоносцем и плюнул в лицо. Тут любой бы не выдержал.

Бывшего художника-оформителя Мервина осудили, кажется, за то, что он убил вора с помощью так называемой “детской ловушки”. “Знаете, — говорил Хилари, — его, честное слово, совершенно напрасно обвинять в случившемся. Он же не собирался никого убивать, а просто хотел задержать того, кто попробует проникнуть в дом. Человек всего-навсего неверно оценил потенциальную энергию старой железки, пристроенной на верхушке двери. Вполне понятно, что приговор просто сразил Мервина, и бедняга повёл себя настолько неудовлетворительно, что был переведён в Вэйл”.

Двое остальных слуг тоже совершили по убийству. Повара звали -Уилфредом, но среди своих он носил прозвище Киски-Ласки за любовь к кошкам.

“Он, собственно говоря, и учился на повара, — рассказывал Хилари, — просто оказалось, что он мужчина не на все сто процентов, потому и попал в тюрьму. А там ему в один несчастный день попался стражник, который терпеть не мог кошек и плохо обращался с ними. Из-за этого они с Уилфредом подрались. Первым напал Уилфред. Получилось так, что тюремщик сильно ударился головой о стену камеры и умер. Меру наказания, понятное дело, значительно утяжелили”.

Второй лакей Найджел долгое время работал конюхом, а затем формовщиком восковых изделий, пока не свихнулся на религиозной почве. Хилари говорил, что бедняга попал в секту каких-то фанатиков, не выдержав тягот жизни. Однако никакого облегчения не последовало, вот его разум и не выдержал, и в припадке умоисступления Найджел убил одну особу, о которой до сих пор говорит не иначе как о “грешной леди”. Его отправили в Бродмур, где — хотите верьте, хотите нет — он исцелился.

— Надеюсь, я не покажусь ему грешной? — спросила Трой.

— Нет-нет, даю вам слово. Вы относитесь к совершенно другому типу женщин, да и Найджел полностью пришёл в себя. Он стал очень уравновешенным человеком, только иногда плачет, когда вспоминает о своём преступлении. Кстати, у него дар скульптора. Если на Рождество будет снег, я попрошу его слепить что-нибудь для нас из снега.

Наконец, в поместье служил садовник Винсент. После завершения разбивки парка предполагалось нанять целый штат садовников, а пока обходились одним Винсентом и временными рабочими.

• Предыдущая
• 2/51
• Следующая