Ванесса - Арсан Эммануэль - Страница 39
- Предыдущая
- 39/44
- Следующая
Несколько минут мужчины молчали. Возможно, они думали, как прекратить эту дуэль. Вместо того чтобы обрушивать на противника град научных терминов, доказывать очевидное, подчиняясь непонятной силе и обольщаясь надеждами, которым не суждено сбыться, почему бы им не поговорить о любви, поговорить честно, открыто и доброжелательно? Или распахнуть окно и ощутить душистый ветерок, шевелящий кроны деревьев? Почему бы им, как часто делали Гвидо и Мехди, не пойти, взявшись за руки, на улицу и не восхититься мастерами древности, извлекавшими пользу даже из самых неудобоваримых вещей? Почему не посмеяться ласково над древними, перевозившими в своих галерах кувшины с верблюжьим дерьмом, чтобы с его помощью воскурить богам фимиам?
Наконец Гвидо нарушил молчание:
— Конечно, аммоний не благоухает, но из него получается отличное удобрение.
— И неплохие бомбы, — добавил Незрин. — Люди похожи на Амона и на аммоний: они способны на все — злое и доброе.
— Они творят зло, потому что недостаточно умны, — заметил Гвидо.
Незрин вздохнул:
— Вернемся к разговору о вашем веществе, ацетилхолине. И о том, как вы хотели применять его для улучшения человеческих способностей, которые, как вы считаете, используются неадекватно.
Незрин поудобнее устроился в бархатном кресле, сложил руки, взглянул на потолок, точно профессор, уставший от лекции.
Он обратился к Гвидо, не глядя на него:
— Не стану спорить с вами о физиологическом происхождении медиатора. Я недостаточно компетентен в этом вопросе. О его существовании и составе кое-что уже известно. Но его действие по-прежнему остается неясным. Мы совершенно не знаем, как и почему срабатывает ацетилхолин. Проще говоря (вы ведь не любите усложнений), он производится определенными клетками коры головного мозга и имеет наркотические свойства, сходные со свойствами опиума.
Гвидо почувствовал, что не может не вмешаться:
— Что ж, давайте поговорим об ацетилхолине, который вам так нравится. Это вещество умнее, чем вы думаете. Оно способно влиять на свой собственный синтез, как бы это ни шокировало вашу железную логику. Более того, оно в какой-то мере освобождает нервные волокна. Точно Моисей, который вывел свой народ из примитивного мира пирамид.
— Это и есть хваленая свобода, которой вы столь преданы? Но когда вы работали с гамма… простите, с ГАМК, вам недостаточно было воссоздать его свойства или выделить его природным способом. Нет, вы не могли первым синтезировать ацетилхолин. Другие уже сделали это за сто лет до вас. Поэтому вам нужно было шагнуть дальше, что вы и сделали. Впрочем, вы не стали, как Сганарель, «менять все это». Вы изменили лишь один элемент в молекуле ацетилхолйна. Лишь один. Отделили одну группу СНз от азотного радикала.
Не теряя своего аристократического хладнокровия, Незин достал из нагрудного кармана ручку, отвернул манжеты с сапфировыми запонками и быстро начертил прямо на белоснежной скатерти сложную формулу. Холеным пальцем он ткнул в группу СНз в правом нижнем углу.
— Пожалуй, вы сами обрекли себя на это вынужденное путешествие — ваш гений вызывал у коллег лишь громкие похвалы и тайную зависть.
Незрин вздохнул и снова пустился в долгие рассуждения:
— Ацетилхолин, конечно, умели разлагать на элементы и до вас. Но его могли расщепить только Полностью. Вычленить отдельные элементы не удавалось. Более того — даже в живом организме ацетилхолин эстераза не может непрерывно распадаться, превращаясь в необходимый для поддержания жизни сложный эфир, который представляет для вас особый интерес. Действие других, конкурирующих ингибиторов, замедлителей химических реакций, не столь невинно, как эффект этого фермента. Например, воздействие алкилфосфатов, как вы, конечно, знаете, вызывает смерть подопытных животных.
Гвидо вежливо зевнул, чем вызвал улыбку Незрина.
— Я буду лаконичен, — заверил тот. — Мне неизвестно, какой именно нуклеофилический активатор вы использовали, чтобы запустить реакцию расщепления молекул и образования нового вещества, формулу которого я только что записал. Конечно, это был не атропин. И, видимо, не норадреналин… Может быть, ацетил арсан?
Гвидо не удивился, а Незрин продолжал:
— Гораздо важнее знать, каким химическим агентом вы заместили группу СНз, которую вам удалось отделить. Этого я, разумеется, тоже не знаю, и, по правде говоря, меня это не беспокоит. Достаточно и того, что известны результаты вашей работы.
Гвидо кивнул, словно поощряя дельное замечание ученика.
Незрин сделал вид, что не заметил снисходительного кивка:
— Новое вещество вы назвали ЕА-12 Единорог. Буквы и цифры — вероятнее всего, часть шифра, известного вам одному. Ключ от него вы, конечно, никогда не доверите такой болтливой персоне, как я. Я никогда и не спрошу о нем. Мне интересно другое: почему Единорог? По-моему, название «Химера» более соответствовало бы назначению. Не стану говорить о том, для какой цели вы рассчитываете его использовать, но его воздействие должно быть просто потрясающим. Вещество, которое вы создали, обладает чудесными свойствами.
— Вера в чудеса происходит только от недостатка воображения, — пробормотал Гвидо, разглядывая свои туфли.
— Что ж, будем надеяться, что крысы способны оценить его лучше меня, — криво усмехнулся Незрин. — Иначе они бы подивились, за что им выпала сомнительная честь быть избранными для вашего эксперимента. Они и не догадываются, что их реакция на ацетилхолин в целом сопоставима с человеческой. Потому что вас в конечном итоге интересует человек, мистер гуманист! Вы думаете, что крысы — удачное творение природы, в отличие от человека.
Впервые за время беседы Гвидо рассмеялся.
— Прежде чем менять человека, вы занялись животными. И каких удивительных перемен вы добились! Если бы это сказочное существо, охранявшее девственную чистоту, этот Единорог, чье имя ваша извращенная фантазия дала новому препарату, мог видеть все непотребства, творимые грызунами, он бы закололся своим собственным рогом. Потому что, как только крысам был введен препарат ЕА-12, они начали безостановочно совокупляться. Самцы эякулировали по пятьдесят раз подряд. Пятьдесят оргазмов в день! Более того, они проявляли при этом полное безразличие к облику, запаху и другим характеристикам партнера. Полное равенство! Они приходили в такое неистовство, что бросались не только на самок, но и на первых попавшихся самцов. Если бы на этом все заканчивалось, еще куда ни шло. Они попытались насиловать котов. Это может показаться смешным…
— Так смейтесь!
— Думаю, это будет слишком жестоко, доктор Андреотти, — холодно сказал Незрин. — После Пятидесяти совокуплений ваши донжуаны падали мертвыми. От перевозбуждения или от других свойств вашего препарата. Я не знаю. Вы, видимо, тоже. Потому что вы повторяли опыты снова и снова, постоянно меняя дозу и условия проведения эксперимента. Сотни и сотни крыс всех пород вкусили яд безграничной любви. Но ни одна не дожила до утра.
Незрин закончил свою речь и был удивлен, когда Гвидо нарушил молчание. Но голос итальянца доносился словно издалека и казался бесплотным. Он произнес знакомые Незрину слова:
— Я никогда не совершал беззакония.
Я никогда не причинял людям зла.
Я не поднял руки на человека.
Я никогда не лишал человека того, что он желает.
Я никогда не заставлял людей плакать.
Я не убивал.
Когда Незрин снова заговорил, в голосе его что-то изменилось.
— Я не сомневаюсь в чистоте ваших помыслов, доктор Андреотти. Если бы вы оставались независимым исследователем, если бы вами управляло только ваше сознание, если бы вы были единственным, кто может судить о значении и направлениях вашей работы, я бы никогда не осмелился надоедать вам. Но тогда вы не приехали бы сюда. Вы здесь, в Сивахе, потому, что не свободны. Кто-то послал вас.
Гвидо хотел что-то возразить, но Незрин решительно продолжал:
— Вы не можете именовать себя беспристрастным ученым мужем, если отдаетесь в распоряжение организации, чьи цели и деятельность служат нуждам определенного правительства. Это делает вас могущественным, но подобное могущество не принесет блага ни государству, ни нации. Вот почему я встревожен и осмелился потревожить вас.
- Предыдущая
- 39/44
- Следующая
