Очарованный принц - Марш Эллен Таннер - Страница 65
- Предыдущая
- 65/72
- Следующая
Она подошла к кровати, стянула с него сапоги и укрыла пуховой периной. Коннор даже не шелохнулся. Она застыла, не сводя с него глаз, борясь с собой. А потом сделала то, на что никогда не решилась бы, если б он не спал: наклонилась и взяла в ладони его лицо. Ласково сжимая небритые колючие щеки, кончиками пальцев она провела по неподвижным, расслабленным губам. Чувствуя, как часто бьется ее сердце, Джемма легонько поцеловала мужа в лоб.
— Я люблю тебя, — прошептала она. Ей всегда хотелось прошептать это признание кому-то, она и сама не знала, кому — первый и единственный раз за всю жизнь. И не важно, что сейчас это не могло быть правдой, что вместо нее говорило чересчур крепкое вино. Ни к одной живой душе она не обращалась с этим признанием, и теперь ей едва удалось справиться с сердечной болью и слезами, которые выступили в глазах.
Джемма неохотно протянула руку, погасила ночник и, шелестя длинными юбками, направилась в гостиную и устроилась на узеньком диванчике, на котором зачастую ночевала Фиона. Зажмурив глаза, она приказала себе спать, однако прошло немало времени, прежде чем ей удалось успокоиться, дыхание стало ровным, а снедавшее ее возбуждение улеглось…
Коннора мучили беспокойные сны. Он снова преодолевал опасности недавнего путешествия, страдал от голода и холода. Ни один здравомыслящий человек не решился бы отправиться в путь, который он проделал… А потом откуда-то издалека выплыло новое сновидение, которое тронуло самые потаенные глубины его души. Женские руки — такие мягкие и теплые после обжигающего холода и ветра — нежно ласкают его лицо. Женские губы касаются его лба, он ощущает головокружительный аромат ее тела, а она шепчет три слова, которые ему часто приходилось слышать за свою непутевую безалаберную жизнь, и которые (как он только теперь понял) никогда не были полны столь безыскусной правды: «Я люблю тебя».
— Джемма, — прошептал он, но ведь это был всего лишь сон, и в следующий миг руки исчезли, и он остался один.
Коннор проснулся с ужасной головной болью, в расстроенных чувствах. Почему-то он не мог отделаться от ощущения, что прошлой ночью упустил что-то очень важное.
Кое-как выбравшись из постели, он сполоснул лицо ледяной водой из кувшина. Вытираясь, Коннор огляделся и с удивлением обнаружил, что находится не в своей спальне. Невероятно — но он был в старом будуаре матери, том самом, где синие обои и синие бархатные шторы удивительным образом сочетались с сине-зелеными тонами пушистого турецкого ковра, которым украсил эту комнату какой-то из его щедрых предков.
Теперь здесь жила Джемма.
Коннор тяжело плюхнулся на кровать и сжал голову руками. Какого черта его сюда занесло? О Боже, вот теперь-то он вспомнил, и в тот же момент терзавшее его неопределенное чувство обрело название: безумие. Сумасшествие. Такая глупость, которой ему еще ни разу не доводилось совершать!!!
Он не знал, плакать ему или смеяться. Очевидно было одно — впервые в жизни он позволил ситуации выйти из-под контроля. Вот здесь, на этой самой кровати, он рассиживал прошлым вечером, наблюдая, как его строптивая жена раздевается перед ним! И что же он сделал? Разнюнился, как какой-нибудь жидконогий французишка, а потом отключился, как обычный пьяница, — и упустил возможность заняться с нею любовью! Одному Всевышнему ведомо, на какие унижения ему придется пойти, чтобы снова получить такую возможность! Он со стоном откинулся на подушки и закрыл глаза руками. Смутно, словно из тумана, в памяти выплыло все остальное, так беспокоившее его сон: прикосновение рук Джеммы к его лицу, восхитительная гибкость ее движений, запах волос и… ее бесконечные упреки, ответить на которые ему не хватило сил. В общем-то они не волновали Коннора, кроме одного: что он якобы совершенно равнодушен к Гленаррису и что всем будет только лучше, если он уберется к чертям собачьим обратно в Эдинбург, оставив Джемму и все семейство одних.
С радостью, яростно подумал Коннор. Господь свидетель, он предостаточно натерпелся от этой абсолютно невыносимой компании, и в особенности от своей милой супруги! Она была права: ему действительно лучше оставаться в Эдинбурге, где она не сможет его дразнить и издеваться над ним, доводя до безумия. Но прежде чем подчиниться ее требованию, он позаботится о том, чтобы она не забывала, кто на самом деле является хозяином замка и вождем клана и в чьих руках находится власть над их супружескими отношениями, зашедшими в тупик.
Вернувшись к себе в спальню, Коннор увидел, что для него уже готова горячая ванна, а на нетронутой постели разложена свежая одежда. Судя по всему, Джейми не забыл о своих прямых обязанностях, хотя все остальные в замке только и знают, что плясать под Джеммину дудку.
Однако он был совершенно не в состоянии злиться, нежась в теплой воде. Чувство гнева и вовсе покинуло Коннора, когда он через некоторое время спустился вниз и увидел, как великолепно смотрится рождественская ель и все остальные украшения, даже при дневном свете придававшие уют неприветливой зале. Женская рука чувствовалась и в сияющих чистотой оконных стеклах, и в подобранных со вкусом драпировках. Проходя по анфиладе маленьких гостиных, он видел, что мебель в них расставлена по-новому, а на стенах красуются новые обои. Среди челяди то и дело мелькали незнакомые лица, и пригожие горничные в свеженакрахмаленных передниках и наколках приветствовали его реверансами и сердечными пожеланиями доброго утра.
Господь свидетель, но судя по всему, из Джеммы получился куда лучший лэйрд, нежели сам Коннор!
Из столовой донесся ровный гул голосов. Задержавшись на пороге, он увидел, что Джемма сидит во главе стола в обществе Джечерна, Дженет и этой парочки старых вешалок, дяди Леопольда и тети Мод, и отпускает замечания по поводу вчерашней вечеринки, встречаемые дружным хохотом. Даже его кузина Дженет, с вечно кислой физиономией, присоединилась к всеобщему веселью. Коннор даже потряс головой, не веря своим глазам. Вряд ли он смог бы припомнить, когда в последний раз старая дева хотя бы улыбнулась, не говоря уж о смехе, или когда Гленаррис был столь полон жизни. Да будет ли конец тем переменам, которые внесла в это мрачное место его неугомонная жена?
— Ха, гляньте-ка туда! — вскричал дядя Леопольд. — Никак это сам Коннор восстал из мертвых!
Все повернулись к дверям, но Коннор видел одну лишь Джемму. На миг сердце его замерло. Она отставила чашку и посмотрела на мужа. Он прочитал в ее глазах тревогу. Может быть, ему это лишь показалось, но он готов был поклясться, что она всматривалась в его лицо, опасаясь найти следы лишений, перенесенных на пути из Эдинбурга, а когда их не обнаружилось — явно испытала облегчение.
Или ему просто очень хотелось так думать? Возможно, и так, но отчего же он все время ощущает исходящее от Джеммы душевное тепло? Насколько он помнил, его мать была единственной живой душой, которая беспокоилась о нем; и теперь он испытывал огромную радость, поверив в то, что Джемма действительно заботится о нем, что ей важно знать, как он себя чувствует и насколько тяжело далось ему опасное путешествие.
Ему захотелось поговорить с ней наедине, однако это было невозможно. Джечерн уже вскочил из-за стола и подошел к нему, чтобы похлопать по спине. Мод и Дженет хором настаивали, чтобы он присоединился к ним и хоть что-нибудь поел. Коннор неохотно отвел глаза от Джеммы и занял место между двумя дамами.
— Доброе утро! — громко поздоровался он с сидевшим напротив дядей Леопольдом.
— Ась? Что такое? — переспросил тот.
— Я сказал «доброе утро»! — проревел Коннор.
— И нечего так орать! — возмутился дядя Леопольд. — А ну-ка Джемма, — добавил он, обратившись к хозяйке, — накорми этого молодца. Может, он тогда чуток подобреет.
— Я очень в этом сомневаюсь, — в унисон пропели Мод и Дженет.
Коннор присоединился к общему взрыву хохота, и атмосфера за столом заметно разрядилась.
— Вчера вечером здесь было намного больше Макджоувэнов, — заметил Коннор, обводя взглядом собравшееся за столом общество. — Разве, кроме вас, здесь никого больше не осталось?
- Предыдущая
- 65/72
- Следующая
