Загадочный супруг - Марш Эллен Таннер - Страница 60

• Предыдущая
• 60/76
• Следующая

Она подняла голову, и перо застыло над письмом. В сущности, ей не хотелось ехать домой. Пока еще нет. Ей хотелось, чтобы это длилось вечно. Никогда в жизни не была она так счастлива. И в самом деле, перед глазами Таунсенд, когда набирало силу лето Великого страха, были не бунты, не феодальное рабство и убийства, а зреющие виноградные лозы Сезака, ясное небо и река, катившая по их владениям свои чистые и глубокие воды.

Она понимала, что просто закрывает глаза на все происходящее во Франции, притворяется, будто за стенами Сезака ничего не существует, но этого она в письме не написала. Не хотела пугать родных, дать им понять, что она отгоняет от себя мысль об опасности. Ей хотелось сохранить в памяти эти несколько драгоценных дней, которые, если смотреть правде в глаза, могут очень скоро закончиться. Она столько вынесла, что поняла: Таунсенд прежних дней и счастливые дни девичества безвозвратно ушли. Но, молодая, охваченная своей первой, всепоглощающей любовью, она сейчас думала лишь о том, как строить жизнь для себя и Яна, ничто другое ее не интересовало.

«Я учусь виноделию», – писала Таунсенд, – решив, что сложные вопросы лучше отложить или вовсе оставить без ответа.

«Вас удивит, отец, как легко мне понять это теперь, после наставлений, полученных от вас и Париса относительно винокуренного завода в Бродфорде. По правде говоря, перегонка лавандового масла намного сложнее, чем выжимание сока из винограда и превращение его в вино.И должна вам признаться, что у меня великолепный учитель».

– Ты и вправду так считаешь?

Это был Ян. Положив руку ей на плечо, он склонился, чтобы прочесть написанные ею строки. Он только что вернулся с полей, и Таунсенд ощущала чистый запах пота и кожи, земли и воздуха, пропитавший его одежду. И слегка шевельнулась, когда его загорелая щека коснулась ее щеки.

– Ты поел? – спросила она, обернувшись. Его похожие на темные сапфиры глаза впились в нее.

– Нет. Но должен сознаться, что жажду сейчас отнюдь не ужина. На шее Таунсенд забилась жилка.

– Вот как? – выдохнула она.

Он отнял у нее перо, отложил в сторону, сжал руками ее локти и поднял ее со стула. Лучи предвечернего солнца потоком лились в высокие окна за их спиной, когда он откинул назад ее голову и поцеловал.

– Приласкай меня, – прошептал он, оторвавшись на миг от ее губ.

Она чуть было не расхохоталась.

– Опять?

– Это было страшно давно, – возразил он. – Несколько дней назад.

– Часов, – поправила она. – И убеждена, что мысль об этом возникла у тебя в ту минуту, как ты переступил порог.

В действительности было иначе. Желание вспыхнуло в нем, когда он вошел в гостиную и застал Таунсенд за письменным столиком, увидел спадавшие на спину небрежно заплетенные золотые косы и сосредоточенно наморщенный гладкий лоб. И в особенности, когда наклонился прочесть, что она пишет, и ощутил свежий запах ее тела.

– Просто не могу тобой насытиться, – проговорил он, неся ее на руках к ней в спальню. – Ты пробуждаешь во мне голод и жажду. Каждый раз, когда я обладаю тобой, я все сильней и сильней хочу тебя.

Он усадил ее на кровать, опустился на колени и ловкими пальцами расстегнул лиф ее платья, высвободив спрятанные под корсетом гладкие, округлые соски, и прильнул к ним губами. Таунсенд затрепетала. Она погрузила пальцы в его волосы, подняла его голову и заглянула глубоко в глаза.

– Отказа не потерплю, – шутливо предупредил Ян. – Как бы убедительны ни были доводы.

Таунсенд улыбнулась ему, лицо ее светилось любовью.

– А я и не собираюсь спорить, – сказала она и поцеловала его.

– Бессовестная кокетка, – пробормотал Ян, когда они наконец оторвались друг от друга.

– Вина целиком твоя, – отпарировала Таунсенд. И, снова откинувшись на подушки, притянула его к себе. – Это ты научил меня приемам любви. Поэтому я всегда хочу тебя и ничего не могу с собой поделать.

Глаза Яна приблизились к ее глазам.

– Докажи, что это правда, – прошептал он. И она доказала. Ее прикосновения, поцелуи заставляли его стонать от желания, пока свет, звуки, все вокруг не померкло и порыв страсти не привел обоих к неизбежному завершению.

Лето зрело, блистало зеленью. Золотые солнечные дни следовали за редкими и короткими часами дождя, который время от времени налетал с запада, – погода сулила Сезаку ранний сбор винограда. На протяжении жарких недель лета Таунсенд вместе с Яном объезжала виноградники, слушая, наблюдая, набираясь опыта.

По словам Яна, нельзя было еще суверенностью сказать, даст ли урожай этого года обычное вино или отменное. Это зависит от усердия виноградаря и капризов четырех стихий – земли, воды, воздуха и огня. «Усердие, – говорил Ян, – означает хорошую почву и хорошие саженцы, иначе хорошего вина нечего и ждать». В первых двух обстоятельствах Ян был уверен, что касается последнего, – нет. Во всяком случае, пока. Правда, сезакским винам уже более тридцати лет, и это прекрасно, хотя даже господин Серо признает, что в последние годы жизни Генриетты Боревэ при легкомысленном управлении Эрве Бретона виноградники не имели должного ухода.

Таунсенд узнала, что и от самого хорошего урожая можно ожидать любых сюрпризов. Никогда в точности неизвестно, когда следует начинать сбор. Что-нибудь столь незначительное, как лишний солнечный день – или даже несколько часов, может дать не просто хорошее вино, а превосходное. Но, с другой стороны, может хлынуть дождь или налететь гроза с ветром и градом, и весь урожай будет погублен.

– Сезак слишком мал, чтобы соперничать с винодельнями Бургундии и Бордо по тоннажу, – не раз говорил ей Ян. – Но я намерен сделать упор на качество сезакского вина. Я хочу, чтобы у нас грозди собирали выборочно, по мере созревания. В четыре-пять приемов, а то и больше. Сознаю, что иду на финансовый риск, но это единственный способ быть уверенным в том, что наши лозы дадут вина лучших сортов. Пусть Нюи Домен обеспечивает необходимые нам количества для отправки наших вин в заморские колонии.

Таунсенд слушала эти объяснения, спокойно сидя в седле. В этот день она была верхом на своей низкорослой кобылке, которую Эмиль привез из Версаля неделю назад, когда они с Китти приехали в Сезак. Час был ранний, солнце лишь чуть-чуть поднялось над кронами деревьев, однако жара уже чувствовалась. Таунсенд была в шляпе с большими полями и вуалью, чтобы защититься от солнца, и в плотно обтягивающей фигуру амазонке из голубовато-серого муслина. Впрочем, из-за жары и потому, что много времени проводила на виноградниках, она привыкла одеваться попроще, почти как крестьянка: соломенная шляпа, вязаная косынка, бумажные юбки поверх простых, ничем не подбитых нижних юбок. И все больше напоминала Яну ту шаловливую девчонку, которую он встретил в норфолкской глуши, и все меньше смелую красавицу-англичанку, покорившую Версаль.

Только когда речь заходила о вине и лозах, удавалось Яну ненадолго забыть о том, как очаровательна его жена. Он твердо вознамерился научить Таунсенд всему, чему научился сам у Антуана де Лакано на обширных виноградниках Нюи Домена. Причина тому очевидна – Таунсенд явно разделяла его мечты и не гнушалась тяжелой работы. Ян с самого начала понимал, что она никогда не удовольствуется тем, чтобы по примеру прочих жен вести дом, брать уроки греческого, латыни или фортепьяно. Он бы и не потянулся к ней, будь она как все. И принялся обучать ее виноградарству помимо всего прочего из эгоистического желания, чтобы она всегда была рядом – ведь работа на виноградниках вынуждала его проводить долгие часы вне дома.

И теперь, сидя в седле бок о бок с Таунсенд, он указывал хлыстом на золотистые гроздья, аккуратными рядами тянувшиеся перед ними, и говорил о том, что хочет создать сорта, которые намного превзойдут те столовые вина, которыми, главным образом, и известна долина Лауры. Ему хотелось, чтобы сезакские вина не имели себе подобных среди тех, что хранятся в погребах, прорубленных в окрестных известняковых холмах.

• Предыдущая
• 60/76
• Следующая