Викинг - Маршалл Эдисон - Страница 1

• 1/76
• Следующая

В середине IX века в Ирландию вторгаются даны, но норвежцы не спешат уступать им своих территорий, и в 853 году конунг Олав Белый захватывает Дублин, который, как показали археологические раскопки, был основан все теми же викингами, и создает там свое «королевство», которое просуществует более двух столетий. Именно с этого «плацдарма» и происходит постепенная колонизация норвежцами западных областей Англии.

Осенью 865 года в Восточной Англии высаживается несметное число датских викингов, во главе которых стоят сыновья знаменитого Рагнара Кожаные Штаны — Ивар Бескостный и Хальвдан. Через год они совершают поход в глубь страны на Йорк. Считается, что сыновья приехали отомстить за своего отца, который погиб в змеином колодце правителя Йорка. Но как бы там ни было, а 1 ноября 866 года даны входят в Йорк.

Так Западная Англия оказывается под властью норвежских викингов, а Восточная — датских.

Вот об этом периоде эпохи «викингов» и пойдет речь в очередном томе нашей серии, в который включен знаменитый роман «Викинги», известный россиянам по одноименному голливудскому фильму с Кирком Дугласом в главной роли.

Счастливого плавания на викингских драккарах!

Земля осталась далеко позади. Дул свежий ветер, сияло чистое небо, синие волны темнели под вскипающими барашками.

Голова дракона на носу корабля то ныряла в волну, то высоко поднималась вверх на следующем гребне.

Седой человек с горящим взором, сидевший у мачты, бережно положил арфу и достал из-за уха остро отточенное гусиное перо. Окунув кончик в сажу, смешанную с водой, он написал свое имя — Алан — на верху свитка пергамена.

Он вывел его не по латыни, как писали все ученые люди в то время, а по-английски.

Затем его перо двинулось дальше, выводя букву за буквой. «Его повествование о правдивых приключениях Оге Дана».

Он взглянул в лицо Хёвдингу:

— Оге Кречет, через полгода может не быть в живых ни тебя, ни меня, — сказал он, — и, конечно, нас разлучат.

— Тем больше причин для того, чтобы ты пел, а мои люди и я тебя слушали, — ответил Оге.

— Ты уже слышал все мои песни, и я хочу успеть сложить новые до того, как ты нас покинешь. С той поры, как мне пришлось петь для всех, сердящихся без причины, я вынужден менять и смешивать материал, из которого слеплены мои песни, пока наконец не отличу быль от небылицы.

Еще не родившиеся барды услышат их и сами станут продолжать, и твоя несчастная душа будет смущаться, не зная, ходил ли ты с Рагнаром в морские походы или сражался на суше с Роландом.

Ты молод, ты едва разменял двадцать шестую зиму и легко помнишь правду, но если ты проживешь вдвое больше, а тем более, втрое, тогда то, что ты забудешь, напомнит воображение.

И я приказываю тебе сесть поудобнее на эту медвежью шкуру с чашей меда в руке и каждый день вспоминать историю своей жизни.

Это поможет скоротать время гребцам в дни, когда мы не сможем идти под парусом, а записывая твой рассказ, я изменю свое мнение об этих водах, которые мне, честно говоря, не нравятся.

— Если бы ты писал рунами, они поведали бы то, что я сказал, но я не уверен, что христианские буквы не изменят смысл моих слов.

— Английская грамота происходит от твоих рун. Я запишу твои слова так, как ты их молвишь. Начни с тех времен, когда ты был рабом на Длинном Проливе, там, где пел белый лебедь.

— Я был рабом Рагнара Лодброка — Рагнара Кожаные Штаны. А его слава известно всему миру…

— Хороший пергамент, такой же, как тот, который я унес из горящего Барденийского Аббатства, долговечен, — перебил его Алан. — Я смыл целую историю о Самосатенской Ереси, написанную на плохой латыни четыре века назад, дабы записать твои похождения. Четыре века спустя даже слава Рагнара может оказаться забытой. Освежи и укрепи память людям.

— Рагнар был двоюродным братом Харальда Норвежского и наместником Хорика, короля данов. Его земли простирались на четыре морских перехода от усадьбы Хорика в Шлезвиге, да еще у него были обширные владения на Скагерраке. Он и сам жил как король, и пировал в огромном зале, увешанном коврами, с сотнями своих данов. А рабов и слуг у него было без счета. Среди его доблестных сыновей были Ивар Бескостный, Бьёрн и Хастингс Юный, прозванный так для того чтобы отличать его от Хастингса Жестокого. Я не всегда был свободным. Китти, женщина из Лапландии, рассказывала мне, что через тридцать лет после смерти Карла Великого…

— Остановись, Оге Кречет, — закричал Алан, — предоставь Реке Памяти течь так, как ей хочется, и нарисуй нам всем вид побережья. Покажи нам события прошлого так, как Норны показывают будущее. Иди дорогой Берсерка. Кричи и грызи свой щит!

Вы не поверите, но молодой раб с заклепанным ошейником может познать смех.

Его одели мне на шею, когда я был еще мальчишкой. Он был достаточно широк и позволял мне расти, и пять фунтов его веса добавлялись к каждой ноше.

Честно говоря, мой смех был громче, чем гром Тора в последнюю летнюю грозу, потому что смеялся я редко. А мое сердце взлетало, как на крыльях дикого лебедя.

Когда мне сравнялось шестнадцать зим, как утверждала Китти, в крови моей разгорелся огонь — огонь юной жизни.

В то утро меня освободили от тяжелой молотьбы в пыли на солнце и отправили на бычьей упряжке с едой и пивом для Рагнара и трех его сыновей на холмы, куда они отправились на охоту. А в ящике у моих ног…

Я рассказываю слишком быстро! Откуда скальду знать, где начало и конец истории? Нужно вернуться почти на девять месяцев назад. Я нашел тогда замерзавшего сокола необычной породы. Это была самка, белая в коричневую крапинку, больше и яростней, чем самый крупный из соколов моего хозяина, за которых платили серебром по весу. Ее принесло на наше побережье сильным юго-западным ветром, и я подумал, что Один, бог ветров и воинов, решил улыбнуться и мне, рабу.

Мортон, французский барон и свинопас Рагнара, посоветовал мне натаскивать ее отдельно. Иначе, сказал он, я могу никогда не приручить ее.

Урывая немного времени от работы и гораздо больше от сна и еды, я научил соколицу охотиться и подчиняться мне, как будто я сын короля.

Я дал ей гордое имя Стрела Одина. Я вставал до рассвета и ложился затемно. Мое сердце щемило от радости, которую она мне дарила. В тот день я решил дать ей полетать на глазах у Рагнара, едва смея мечтать о славе, которую она могла бы снискать.

Вышло так, что Рагнар с Иваром и Бьёрном преследовали стаю куропаток в долине, поросшей кустарником.

Я шел с сыном Рагнара Хастингсом, и к его великому удовольствию мы выследили на заросшем камышом озере уток-нырков, одни из которых плавали, а другие летали взад и вперед.

В то время я любил Хастингса меньше всех остальных сыновей Рагнара. И, конечно же, я сказал бы об этом богу Тору в своих молитвах, так как, по его закону, закону рабов, работавших в поле, я должен был любить своего хозяина и его сыновей. И все-таки, Хастингса я ненавидел сильнее других сыновей Рагнара Лодброка. И я не могу объяснить, почему. Мы с ним были почти одного возраста, его рука была не так тяжела, как у некоторых других, хотя он громче смеялся над моей неуклюжестью и неловкостью.

Но я забыл об этом, едва завидев дичь. По правде сказать, мы с ним были разгорячены так, будто только что осушили изрядный бочонок крепкого хмельного эля.

Я испытывал сильное искушение сказать ему, что у меня в ящике, чтобы он смог разделить мою гордость за соколицу, как я — за его чудесного сокола, второго после сокола Рагнара. Он скоро освободит их от кожаных клобучков, и мы увидим их стремительный взлет, миг, когда они заметят добычу, а затем разделим с ними их жгучую радость.

• 1/76
• Следующая