Нам, живущим - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 42

• Предыдущая
• 42/57
• Следующая

Наступил момент, когда он почувствовал, что полностью понимает функционирование обеих экономических систем, как старой, так и новой, и способен грамотно анализировать любую возможную экономическую систему. Тем не менее, он обнаружил, что внутри него зарождается странная неприязнь к современной системе. Да, теперь он понимал ее механику и осознавал, что математическая теория в основе этой системы верна, и все же она не соответствовала его вкусам. Он решил позвонить Дэвису и пригласить его к себе, чтобы обсудить с ним свои сомнения.

Дэвис вскоре явился и, закурив и глотнув портвейна, открыл беседу.

— Что случилось, мой мальчик? Нашли черного лебедя?

— Почему черного лебедя?

— Это классический пример ошибочности дедуктивного метода. Силлогизм был такой: все лебеди белые; эта птица — лебедь; следовательно, она белая. И вот в девятнадцатом веке кто-то нашел черного лебедя, и идеальный силлогизм пошел ко дну.

— Нет, черного лебедя я не нашел, но проблема у меня возникла.

— Не думаю, что вы нашли бы черного лебедя в сделанных нами заключениях. Вы можете столкнуться с тем, что многие проблемы просто не покрываются законом о капиталовложениях. Но сам по себе закон — это лишь описание принципа действия выдуманной математической сущности денег. Иногда мы сталкиваемся с дилеммами просто потому, что неспособны различить математическую необходимость и объективную реальность. Маркс впал в эту ошибку, и она испортила всю его работу. К примеру и в частности, взять его определение ценности. Вы заметили, что мы говорили о стоимости в деньгах и ценах в деньгах, но ни разу не упомянули ценность?

— Теперь, когда вы об этом сказали.

— Можете ли вы дать определение ценности?

— Пожалуй, не смогу. Но, как мне кажется, я знаю, что означает это слово.

— Маркс считал ценность мерой — числом часов работы, необходимых, чтобы произвести конкретную вещь. Для реального мира его определение бессмысленно, так что он столкнулся со всевозможными затруднениями, которых пытался избежать, латая свое определение. Но определение было ошибочным, так что вся Марксова красивая, монументальная, логичная теория оказалась непригодна. Важен лишь его вклад в качестве агитатора против социальной несправедливости, а искусству экономики он подарил больше заблуждений, чем истин. Похожую ошибку он совершил, предположив, что человек живет своим желудком, а не головой. Так живут животные, а не люди. Верно, что человек должен заботиться о своем желудке, однако в остальном его мотивы могут не иметь ничего общего с экономикой. Отсюда следует, что экономический детерминизм Маркса неприменим. Но я опять отвлекаюсь. Ценность в экономике — это отношения между человеком и предметом или услугой. Это личные отношения, которые выражают, насколько сильно конкретный человек желает получить предмет или услугу. Экономическая ценность предмета или услуги является приближением среднего личных оценок предмета или услуги всех людей, составляющих общество потребителей. Ценность плюс покупательская способность общества потребителей составляют фактический спрос. Цена есть функция спроса и предложения. Ценность может выражаться в долларах и центах в этих сложных функциональных связях, однако ценность — это не цена и не является мерой рабочих часов, это просто слово, выражающее желание отдельного человека обладать предметом или услугой. Я не даю этому слову новое определение, я лишь явным образом утверждаю наблюдаемый факт, что именно это имеют в виду люди, когда говорят о ценности. Продажа происходит, когда ценность для потенциального покупателя превышает ценность для владельца. Обратите внимание на разницу между Марксовой идеей о ценности и тем, что сформулировал я. Маркс пытается измерить ценность затраченным трудом. А очевидный факт реального мира такой, что неэффективный, небрежный или же лишенный воображения работник может батрачить часами, чтобы произвести вещь практически бесполезную, которую никто не купит, то есть вещь, не имеющую ценности. Умный, умелый и изобретательный работник может за короткое время создать вещь, которую будут с руками отрывать по высокой цене. У какой вещи ценность больше?

— Конечно же, у той, что сделана лучшим работником.

— Конечно же. Один старый афоризм весьма точно это описывает: Ценность вещи определяется тем, сколько эта вещь принесет. Даже при нашей текущей системе, когда правительство гарантирует сохранение достаточной покупательской способности, если предприниматель настолько неэффективен, что производит вещи, ценность которых ниже себестоимости, он разоряется. Но я снова отвлекся. Просто я старый болтун. О чем вы хотели поговорить?

— Что вы, мне понравилось это отступление, и оно кое-что прояснило. А относительно моих затруднений — полагаю, что понял существующую финансовую систему, и вижу, что она действует более гладко, чем система моего времени, но некоторые ее особенности я все равно не способен оправдать. Особенно дивиденды по наследственному чеку. По какому такому волшебству каждый гражданин должен просто так получать деньги на свои траты, независимо от того, работает он или нет? Я допускаю, что это нормально в случае вдов и сирот, больных, слепых и калек, но зачем потворствовать лени какого-нибудь болвана-переростка, если он слишком ленив, чтобы обеспечивать себя? Зачем поощрять лень? Вот моя мысль: давайте увеличим дисконт, если требуется, и дивиденды для тех, кто нуждается в деньгах, но сам себя обеспечивать не может, а вот трутень, если не хочет работать, пусть помирает от голода. Зачем же позволять ему кормиться за счет всех остальных?

— Понимаю вашу мысль. Вам докучает, если кому-либо, способному трудиться, позволяется жить, не работая. Но почему вы считаете труд добродетелью?

— Потому что эти бездельники используют товары, которыми могли бы в противном случае наслаждаться работяги.

— Вы знаете кого-нибудь, кому не хватает чего-либо из тех прекрасных вещей, что существуют в мире?

— Мм, нет.

— Тогда как вы можете утверждать, что бездельники потребляют вещи, по праву принадлежащие работягам?

— Ну, это кажется очевидным.

— Вы хотите сказать, что это кажется логичным вам. Но если вы не можете найти примера в реальном мире, может ли такая логика быть верной? Боюсь, вы повстречались с черным лебедем.

— Возможно. Но как можно оправдать безделье трудоспособных людей?

Дэвис сжал губы.

— Этика — это больше вопрос мнения, чем наука. Мораль — это обычаи, а не закон природы. Однако если вам необходимы аргументы из области морали, чтобы оправдать ситуацию, я их вам озвучу. В ваше время кто-нибудь жил, не работая?

— О, разумеется, люди на пособиях.

— Я говорю не об этих людях. Предполагалось, что они хотели трудиться, просто не могли найти работу, а мы уже математически доказали, что они ее и не нашли бы. Я говорю о других, кто мог бы работать, но не желал, а жил все равно хорошо.

— Хм, нет.

— Уверены? Как насчет купономанов, землевладельцев, капиталистов, не занятых управлением? Ничем не занятых сыновей и дочерей богачей? Никого из них не существовало?

— О да, конечно же. Их было, может, несколько тысяч. Но они имели право бездельничать, если того хотели. Они сами или их отцы заработали на такое безделье. Определенно, человек имеет право обеспечить своих детей.

— Все сегодняшние бездельники — это богатые сыновья работящих отцов.

— Вы меня разыгрываете?

— Я не шутил, всего лишь применил фигуру речи. Скажите, какие факторы создают реальное богатство?

— Так, для начала, конечно, труд, а также сырье и земля.

— Какими были факторы, когда мы начали играть в производство и потребление?

— О да, еще капитал, предприятие или управление, изобретение или технические знания, там еще и правительство участвовало, но я не уверен, что оно является фактором производства.

— Является, как вам станет понятно. Давайте рассмотрим эти факторы и попытаемся дать грубую оценку их важности. На всех островах, за исключением райских островов Полинезии, человек должен работать, чтобы жить. Маркс совершил ошибку, решив, что раз этот фактор был открыт первым, он единственный достойный внимания, хотя даже в собственных работах Маркса подразумевалось существование и других факторов. Предприятие важнее работы. Без предприятия, управления, руководства и воображения стала бы невозможной наша современная высокопроизводительная культура. Она есть разновидность творческой работы, и она сложнее подражательной работы трудящихся и абсолютно необходима для высокоскоростных производств. Капитал, а точнее капитализация, есть, по сути, готовность владельца накопленного богатства рисковать этим богатством в надежде получить еще больше. Возвратом являются проценты. Капитал мы более не считаем чем-то достойным восхищения. Капитал существует в достатке, а путем прямой конкуренции через Банк Соединенных Штатов мы снизили проценты до таких значений, что возврат обычно соизмерим с риском. Этим уроком мы обязаны Франклину Рузвельту и его детищам, корпорации финансирования реконструкции и федеральной жилищной администрации.

• Предыдущая
• 42/57
• Следующая