Пятнадцатилетний капитан(ил. А.Мейер ) - Верн Жюль Габриэль - Страница 19

Жизнь на борту снова вошла в колею, хотя еще долго все оставались под впечатлением страшной и неожиданной катастрофы.

В первый день Дик Сэнд буквально разрывался на части, чтобы всюду поспеть и быть готовым ко всяким неожиданностям. Негры усердно исполняли все его распоряжения. На борту «Пилигрима» царил образцовый порядок. Можно было надеяться, что и дальше все пойдет хорошо.

Негоро не пытался больше оспаривать власть Дика Сэнда. Казалось, он безмолвно признал его капитаном. Он по-прежнему много времени проводил в своем тесном камбузе и редко выходил на палубу. Со своей стороны, Дик Сэнд твердо решил посадить Негоро под арест в трюм на все время плавания при малейшей его попытке нарушить дисциплину. По первому знаку молодого капитана Геркулес схватил бы кока за шиворот и отнес бы его в трюм. Это не заняло бы много времени. Старая Нэн, которая умела готовить, могла бы заменить его в камбузе. Очевидно, Негоро понимал, что без его услуг прекрасно могут обойтись, и, чувствуя, что за ним зорко следят, не желал навлекать на себя никаких нареканий.

Хотя к вечеру ветер усилился, «Пилигрим» мог идти под теми же парусами. Крепкие мачты корабля, железные поковки на них, хорошее состояние всей оснастки позволяли нести эти паруса даже и при более сильном ветре.

К ночи на кораблях обычно уменьшают парусность, убирая верхние паруса – брамсели, бом-брамсели и топсели. Это очень разумно, так как тогда кораблю не страшны внезапные шквалы. Но Дик Сэнд решил не принимать этих мер предосторожности: погода не предвещала никаких неприятных неожиданностей, а молодой капитан намеревался провести всю эту первую ночь на палубе и лично следить за всем. Кроме того, ему не хотелось уменьшать скорости судна, пока они не выбрались из этой пустынной части океана.

Мы уже упоминали, что лаг и компас были единственными приборами, которыми Дик Сэнд мог пользоваться для приблизительного определения пути, пройденного «Пилигримом».

Молодой капитан приказал бросать лаг каждые полчаса и записывал показания прибора.

Что касается компасов, то на борту их было два: один был установлен в нактоузе,[39] прямо перед рулевым. Его картушка, которую днем освещало солнце, а ночью две боковые лампы, в любой момент указывала курс судна, то есть направление его движения.

Второй компас был укреплен в перевернутом положении к потолку каюты, которую занимал раньше капитан Халл. Таким образом, капитан, не выходя из каюты, всегда мог знать, ведет ли рулевой корабль точно по заданному курсу или, напротив, по неопытности или вследствие небрежности позволяет ему излишне рыскать.

Собственно, все суда, совершающие дальние плавания, обычно имеют не меньше двух компасов, а также двух хронометров. Время от времени приходится сличать показания этих приборов, чтобы удостовериться, исправны ли они.

«Пилигрим», как мы видим, не отставал в этом отношении от других судов, и Дик Сэнд приказал своему экипажу очень беречь оба компаса, которые были ему так необходимы.

Но в ночь с 12 на 13 февраля, когда юноша нес вахту у штурвала, случилась досадная неприятность. Компас, висевший в капитанской каюте на медном кольце, сорвался и упал на пол. Заметили это только на следующее утро.

Каким образом сорвалось кольцо? Никто не мог этого объяснить. Оставалось только предположить, что оно было уже изношено и при толчке бортовой или килевой качки обломилось. Ночью как раз было довольно сильное волнение. Но так или иначе, второй компас разбился, и починить его было невозможно.

Дик Сэнд очень огорчился. Теперь он вынужден был полагаться на показания компаса в нактоузе. Несомненно, никто не был виноват в том, что второй компас разбился, и все же это могло иметь весьма неприятные последствия. Дик Сэнд принял все возможные меры к тому, чтобы оградить последний компас от всяких случайностей.

Если не считать этого происшествия, на «Пилигриме» все обстояло благополучно.

Видя, что Дик спокоен, миссис Уэлдон снова поверила в счастливый исход путешествия. Впрочем, она никогда не поддавалась отчаянию, ибо прежде всего полагалась на милость неба и черпала душевную бодрость в искренней вере и молитве.

Дик Сэнд распределил время так, что на его долю выпали ночные вахты у штурвала. Днем он спал пять-шесть часов, и, по-видимому, этот недолгий сон восстанавливал его силы – особой усталости он не чувствовал. Когда молодой капитан отдыхал, у штурвала стояли Том или его сын Бат. Благодаря помощи Дика они мало-помалу становились неплохими рулевыми.

Миссис Уэлдон часто беседовала с Диком. Он очень ценил советы этой отважной и умной женщины. Каждый день он показывал ей на карте пройденный «Пилигримом» за сутки путь, определяя его лишь по направлению судна и средней скорости его хода.

– Вот видите, миссис Уэлдон, – говорил он, – при таком попутном ветре перед нами скоро откроются берега Южной Америки. Я не решаюсь утверждать, но очень надеюсь, что мы окажемся тогда близ Вальпараисо.

Миссис Уэлдон не сомневалась, что «Пилигрим» держит правильный курс и что попутный северо-западный ветер несет его к намеченной цели. Но каким еще далеким казался берег Америки! Сколько опасностей подстерегало судно на пути к суше, даже не считая тех перемен, какими грозят и небо и море!

Беспечный, как все дети его возраста, Джек опять начал играть и бегать по палубе, возиться с Динго. Он замечал, конечно, что Дик уделяет ему теперь меньше времени, чем прежде, но миссис Уэлдон объяснила сыну, что не следует отрывать Дика от работы, и послушный мальчик не приставал к «капитану Сэнду».

Так текла жизнь на борту «Пилигрима». Негры все лучше усваивали свое новое матросское ремесло и неплохо справлялись с делом. Старый Том выполнял обязанности боцмана, и, несомненно, сотоварищи сами выбрали бы его на эту должность. В те часы, когда молодой капитан отдыхал, Том был начальником вахты, и вместе с ним дежурили Бат и Остин; Актеон и Геркулес составляли вторую вахту под начальством Дика Сэнда. Таким образом, каждый раз один стоял у штурвала, а двое других несли вахту на носу.

Хотя судно находилось в пустынной части океана и здесь можно было не опасаться столкновения с встречным кораблем, Дик Сэнд требовал от вахтенных внимания и бдительности. С наступлением темноты он приказывал зажигать ходовые огни: зеленый фонарь на правом борту и красный на левом – требование, конечно, вполне разумное.

Иногда в течение тех ночей, которые Дик Сэнд проводил у штурвала, он совсем изнемогал, чувствовал непреодолимую слабость. Рука его поворачивала штурвал почти инстинктивно. Усталость, с которой он не хотел считаться, брала свое.

В ночь с 13 на 14 февраля Дик вынужден был отдохнуть несколько часов. У штурвала его заменил старик Том.

Небо сплошь затягивали облака; к вечеру похолодало, и они спустились очень низко. Было так темно, что с палубы нельзя было разглядеть верхние паруса, терявшиеся во мраке. Геркулес и Актеон несли вахту на баке.

На корме слабо светился нактоуз, и этот мягкий свет отражался в металлической отделке штурвала. Фонари ходовых огней были обращены к горизонту, и палуба судна оставалась погруженной в темноту.

Около трех часов ночи со старым Томом, утомленным долгой вахтой, случилось что-то похожее на гипнотический сон: глаза его, слишком долго смотревшие на светящийся круг нактоуза, вдруг перестали видеть, и он оцепенел в сковавшей его дремоте.

Он не только ничего не видел, но если бы даже его сильно ущипнули, он, вероятно, тоже ничего не почувствовал бы. И потому он не заметил, что по палубе скользнула какая-то тень.

Это был Негоро.

Подкравшись к компасу, судовой кок подложил под нактоуз какой-то тяжелый предмет, который он держал в руке. Несколько секунд он смотрел в нактоуз на освещенную картушку, а затем бесшумно исчез.

Если бы Дик Сэнд, сменивший поутру Тома, заметил предмет, положенный Негоро под нактоуз, он поспешил бы убрать его.

Это был железный брусок, под влиянием которого показания компаса изменились. Вместо того чтобы указывать направление на магнитный полюс, которое лишь немного отличается от направления на истинный полюс, стрелка указывала теперь на северо-восток. Отклонение это достигло четырех румбов,[40] то есть половины прямого угла.