Записки охотника Восточной Сибири - Черкасов Александр Александрович - Страница 144
- Предыдущая
- 144/159
- Следующая
Конец марта — самое горячее время глухариного токованья. Теперь-то вот мне и хочется познакомить читателя с глухариным током и с его любовной песнью.
Тока — это постоянные места в лесу, куда собираются глухари и копалухи для спаривания. Зная множество токов, я мог заметить, что места эти действительно постоянны и выбираются преимущественно на более ровных покатостях предгорий, почти всегда неподалеку от речек или ручейков, иногда же на самых берегах речки, так что в марте месяце, когда лед еще крепок, глухари часто токуют на самой речке, на льду. На высоких хребтах я не знаю ни одного тока. Эти сборные пункты по большей части бывают в редколесье.
Постоянство глухариных токов достойно замечания. Раз образовавшийся ток делается током навсегда. Только особые причины могут заставить глухарей бросить ток и приискать новый. Пугайте и стреляйте сколько хотите и этим глухарей не отгоните; сегодня распугали, разогнали — приходите завтра: глухари опять на току, только они делаются несколько суровее и недоверчивее. Я знаю некоторые тока, которые носят это название гораздо более сотни лет; прадеды и правнуки каждогодно бьют на них глухарей и отпугать не могут. Конечно, ток току разница, на один ток прилетают 5–6 глухарей, а на другой — десятки, даже сотни; такие тока получают славу и знакомы всем охотникам, живущим около этой местности. Но кочевые туземцы знают такие тока на громадном пространстве. Чтобы доказать читателю еще осязательнее о постоянстве токов, я расскажу следующий факт. В 1860 году я был командирован в тайгу для розысков золотоносных россыпей. Слоняясь по глухой тайге, по непроходимым дебрям и трущобам в 1863 году, мне удалось напасть на следы золота и открыть богатую золотоносную россыпь по реке Малому Урюму, впадающей в Черный Урюм, который, сойдясь с Белым Урюмом, составляет реку Черную и впадает в реку Шилку с левой стороны, а эта последняя, соединившись с рекой Аргунью, составляет верховья Амура. Речушка Малый Урюм берет свое начало из отрогов Яблонового хребта, который и составляет водораздел — Ленской от Амурской системы. Следовательно местность эта довольно северна и прилегает к южной границе Якутской области. Нечего и говорить, что при открытии россыпи в таком удаленном крае трудов и лишений было много. В последнем случае множество глухарей, водящихся в этом уголке Сибири, часто выручало нас от беды и иногда доставляло сытные завтраки, не хуже знаменитых палкинских обедов. Впрочем, в тайге всякую всячину ешь с аппетитом, и недаром есть на это здесь поговорка: «в тайге все хорошо, было бы только горячо да много». Открыв россыпь, мне на первый раз пришлось завести в тайге оседлость, то есть выстроить в лесу небольшое зимовейко наподобие простой русской черной бани, в котором я и поселился, а при надобности мылся и парился с рабочими. В тайге рад-радехонек и этакой хате!..
Роздых на охоте в сумерки
Но я заболтался, вспомнив былое… Дело в том, что около моего дворца было много глухарей, которые не боялись рабочих и часто прилетали посидеть и покушать к самому зимовейку, так что мне не раз приходилось убивать их из крошечного, пузырем затянутого оконца или стрелять из дверей. Неподалеку от зимовья, в лесу, по берегам речушки Малого Урюма был глухариный ток, о котором мы узнали только в марте, потому что на него стало летать много глухарей. Впоследствии, когда уже открылся промысел, завелись разные постройки, собралось до 400 человек рабочих, пошли разрезные работы, заложенные выше и ниже тока по речке не далее 150 сажен в оба конца, весною глухари не покинули тока и прилетали в большом количестве. Конечно, мы пользовались удобным случаем и стали посещать ток каждый день. Такие случаи редки. Помянутый ток от моего промысловского дома был не далее 200 сажен. Мы ходили на него чуть свет, глухарей слеталось много, иногда до 20 и более штук. Редкий день проходил так, чтоб мы не убили 3, 4 или 5 штук, словом, не давали им покоя. Но глухари так крепко держались этого тока, что как бы не обращали внимания на постоянную убыль своих собратий, на каждодневное беспокойство и продолжали летать с замечательным постоянством, настойчивостью и даже упорством. Бывало, сидишь на току и ждешь глухарей, чтоб побольше слетелось, как вдруг поднимутся рабочие и, заложив лошадей, целыми десятками, друг за другом, как гуси, потянутся в лес за бревнами, по речке, мимо самого тока и токующих глухарей. Сделается досадно, думаешь: «Вот черт их понес сюда, как нарочно! Перепугают, проклятые, всех глухарей!» Особенно досадно было в первый раз! Но, смотрим, глухари на них не обратили никакого внимания а пропустив их, снова начали токовать и слетать на землю. Охотников нас было человек пять, и дело кончилось тем, что мы, таскаясь почти каждодневно на ток, при всех вышесказанных препятствиях убили в ту весну на этом току 76 глухарей. Между тем, как я уже сказал выше, на току никогда не собиралось более 15 или 20 штук.
Из этого я вывожу такое заключение, что глухари единично, должно полагать, летают на ток не каждый день, а если и посещают тока каждодневно, то разные, а не держатся преимущественно одного тока, иначе было бы невозможно убить такую пропасть глухарей, видев их в сборе в гораздо меньшем числе. А быть может, что глухари, которым удалось сегодня удовлетворить своему сладострастью, пропускают день или два, не летают на ток, а там, когда опять почувствуют позыв к спариванию, снова спешат к самкам. Мысли эти входят в голову потому, что мы пробовали расходиться в одно утро по разным токам, лежащим друг от друга на близком расстоянии, и результаты выходили одинаковы: число посещающих глухарей было почти одно, между тем как оно должно было бы увеличиться тут или там. На описываемый мною ток, несмотря на развитие промысловых работ, глухари прилетали две весны, но все в меньшем и меньшем количестве. Последний год прилетело только три глухаря, тогда, когда уже весь лес на току был вырублен; они садились на мелкую поросль около тока, но мы, настойчиво преследуя глухарей, убили и этих трех остальцев. Чтобы показать читателю число токов в нашем крае, я приведу в пример эту же местность. Если урюмский промысел принять за центр и провести от него неровные радиусы в разные стороны, то на этих радиусах, из которых самый длинный будет девять верст, я знал одиннадцать токов.
Теперь поговорю о самом токовании и любовной глухариной песне, о которой я раньше надоел читателю. У всех птиц, живущих в многоженстве, потребность к спариванию проявляется гораздо сильнее, чем у тех, которые ведут настоящую брачную жизнь. Таков и описываемый мною глухарь. Лишь только придет это урочное время, некоторые глухари прилетают на ток с вечера, иногда еще за солнце, то есть тогда, когда оно еще светит, и садятся на деревья. Вечером на пол спускаются очень редкие. Как только усядется глухарь, он несколько минут остается неподвижным и наблюдает вокруг себя все с необыкновенной внимательностию; в это время малейший шум заставляет глухаря тотчас обратить на него свое внимание, а если он заметит пошевелившегося охотника, немедленно улетает на другое дерево, и нередко на далекое расстояние. Если же все спокойно, подозрения нет, он обыкновенно делает особое движение шеей, как будто у него начинается рвота, издавая при этом какой-то особый, известный только охотникам звук, который можно сравнить с хрипением, с частым кашлем, несколько похожим даже на хрюканье. Охотники говорят, что глухарь зобает, и это считают за хороший признак сильного токованья на утро. Но и вечером в нашем крае глухари токуют почти так же, как и утром, хотя и не с таким азартом; другие же только сидят тихо, и в таком положении застает их ночь. Насчет зобанья глухаря многие шутники откалывают преуморительные остроты и, со смехом начав разговор, нередко прогоняют готовящихся к токованию глухарей, сидящих на близстоящих деревьях. В самом деле, в этом случае глухаря так и хочется сравнить с дьячком приходской церкви, который, придя на клирос и осмотревшись кругом на прихожан, начнет прохаркиваться и прокашливаться перед своим козлиным пением.
- Предыдущая
- 144/159
- Следующая