Выбери любимый жанр

Записки охотника Восточной Сибири - Черкасов Александр Александрович - Страница 147

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

147

Не могу не рассказать здесь одного случая, который я и до сих пор объяснить себе не умею. В 1858 году я служил в Лунжанкинском золотом промысле. В конце июля была страшная засуха и промывки золота не было. Однажды утром, часов в девять, пришел ко мне рабочий Соколов и сказал, что сейчас, проходя мимо одного колка, лежащего недалеко за промыслом, он видел целый выводок глухарей.

День был праздничный, работ никаких не было. Соколов долго приставал ко мне и звал стрелять копалят, но мне не хотелось, потому что и утром было уже жарко. Денщик мой Михаил Кузнецов, природный сибиряк и страстный охотник, как на грех накануне уехал на другой промысел, и мне не хотелось идти на охоту одному. А Соколов как банный лист пристал и звал на копалят; наконец я согласился и пошел с ним. У меня был превосходный английский дробовик Мортимера, с которым я и отправился, а Соколов пошел без ружья, для компании и указания места. Только что зашли мы в колок, как в ту же минуту вылетела копалуха, а за ней молодые, и все расселись по деревам. «Вот фарт так фарт, ваше благородие, — сказал Соколов. — Не успели зайти, как и нашли то, за чем пошли». «Молчи, сядь на пол, а не пугай», — проговорил я и тотчас же стал скрадывать копалуху, которая и хотела улететь. Я выстрелил по ней шагов на 40 крупной дробью. Копалуха слетела, заквохтала и отправилась на другое дерево; во время полета кровь капала у нее изо рта. «Какова же она!» — проговорил Соколов. Я снова ее скрал и выстрелил — копалуха опять полетела и села на дерево. Дело кончилось тем, что я выстрелил по ней еще четыре раза, и последний раз с прицела, всего сажен на десять, когда уже она, распустив крылья, разинув рот и качаясь, сидела на невысокой кляпине, но и тут, упав с дерева, она еще бойко побежала. Соколов поймал ее на полу живую. Отправившись за копалятами, я выстрелил еще шесть раз и ни одного не убил. «Что за оказия, что это за диковина?» — говорил Соколов. Я удивлялся не менее его, оставил копалят и ушел домой. Было еще рано; я выкупался, пообедал, как вдруг совершенно неожиданно приехал мой денщик Михайло. Конечно, в ту же минуту ему было рассказано о неудачной охоте. Михайло звал меня снова за молодыми глухарями. Мне сильно не хотелось, но сердце — не камень, и я снова отправился с новым товарищем, но с тем же ружьем, которое не мыл, и с теми же патронами (я всегда ходил с патронташем) в тот же колок, где утром оставил копалят. Не прошло и четверти часа, как собака снова нашла молодых, которые и уселись опять на деревья. Вдвоем мы убили без промаха всех восемь штук да одного поймала на полу собака. Радость моя была большая, но сомнение за утреннюю охоту и до сих пор остается нерешенным, тем более потому, что, придя домой, я велел ощипать копалуху и, к немалому моему удивлению, нашел в ней тридцать шесть ранок от дроби, а это доказывало, что я не стрелял по ней мимо. Как объяснить такой случай?.. Только Соколов остался убежденным в том, что меня «сглазили», а ружье «испортили злые люди».

Зимою можно стрелять глухарей с подъезда утром и вечером, когда они кормятся на деревьях, но тогда трудно убить их дробью, а самое лучшее — стрелять из винтовки, потому что в это время года глухари бывают чрезвычайно крепки на рану и близко к себе не подпускают. Ездить в объезд лучше на санях — глухари бывают смирнее, но верхом хотя и ловчее для езды, зато невыгодно тем, что глухари редко остаются на деревьях в то время, когда охотник соскочит с коня, чтобы выстрелить; стрелять же с лошади не всегда возможно. Объезжать глухарей нужно исподволь и никогда не следует ехать прямо на них, а все как будто мимо, делая круг все меньше и меньше. Ехать надо шагом и лучше вдвоем, для того чтобы один потихоньку свалился с дровней для стрельбы, а другой, не останавливаясь, ехал — тогда глухари сидят и после нескольких выстрелов; если же лошадь остановится и последует выстрел, то глухари обыкновенно тотчас улетают. Эта охота хороша только в такие зимы, когда снег неглубок и где места довольно ровны. У нас в Забайкалье она мало употребительна, потому что места чрезвычайно гористы, а леса нечищенные. Орочоны ездят за глухарями подобным же образом верхом на оленях, но тоже вдвоем — один остается стрелять, другой же проезжает, не останавливаясь, мимо. Еще раз скажу, что зимою крепость глухаря к ружью удивительна. Однажды я выстрелил в него из винтовки большим козьим зарядом, пуля попала в зад и вышла в грудь, но глухарь полетел и упал сажен за полтораста. Другой раз я ударил по нем на дереве из штуцера конической пулей и развалил ему весь зад, но глухарь тоже улетел, и его нашли на другой день угольщики, почти за версту от того места, где я его стрелял.

Недаром сибиряки говорят, что если винтовка сразу бьет зимой глухаря, то с такой можно смело ходить на медведя.

Самая лучшая охота за глухарями на токах весною. В это время туземцы бьют их сотнями, в особенности орочоны, которые живут постоянно в лесу. Еще в конце февраля, когда глухари лишь только что начнут прилетать на тока, как орочоны разбивают свои дымные юрты около таких мест, где много глухарей, и, посещая тока утром и вечером, добывают их на завтрак. Но в это время охота скучна, потому что глухарей прилетает мало, токуют они вяло, бывают крайне осторожны и стрелять приходится далеко, ибо черствый снег не позволяет скрадывать осторожную птицу. Сидеть же на одном месте и караулить, когда какой-нибудь глухарь прилетит под выстрел, скучно, да и холодно. Но в феврале только голодающие орочоны, привыкшие с пеленок переносить всякую непогоду, бьют изредка глухарей на токах, по большей части стреляя в них чуть не на авось на большое расстояние. Самая же лучшая охота — в конце марта, когда станет гораздо теплее и когда глухари слетаются в большом количестве. Вот о ней-то мне и хочется рассказать читателю, чтоб познакомить его со всеми сибирскими тонкостями этой охоты и привести несколько случаев, доказывающих охотнику, каким образом он должен вести себя на глухариных токах и каким неожиданностям подвергается стрелок на этой охоте. Не могу умолчать, однако, о том, что ранняя стрельба на току нехороша уже тем, что она делает глухарей крайне осторожными и впоследствии недоверчивыми даже к малейшему шороху. На таких опуганных, как здесь говорят, токах глухари в продолжение всего токованья бывают дики до невероятности, щелкают худо и садятся преимущественно на пол, прилетая только утром; если же иногда и пожалуют с вечера, то садятся вдали от тока. Вот почему туземцы, посещавшие тока из крайности в начале этого периода, никогда не бывают на таковых в самый разгар токованья, а охотятся на других, неопуганных.

И к благоразумию их нужно отнести то правило, которого они по возможности придерживаются, то есть они опугивают тока только худые, но хорошие всегда оставляют для более удобного времени. На небольших глухариных токах есть, так сказать, свои хозяева — это старые глухари-токовики, которые прилетают раньше всех на тока и первыми начинают токованье. Слыша их песнь, прилетают другие, молодые; они вторят хозяину и учатся. Часто случается так, что токовик запоздает, то ранее прилетевшие глухари сидят и не токуют без своего вожака. Но лишь только появится опытный пернатый ловелас и начнет свою любовную песнь, как все молодые начинают щелкать, ток оживает и принимает свой особый характер. Поэтому на небольших токах токовиков не стреляют, иначе можно испортить все дело и, пожалуй, уничтожить ток в текущую весну. На больших же токах хозяев много, и там токовики не играют такой важной роли.

Глухариная охота на токах — это первая искра после скучной и долгой зимы, которая поджигает нетерпеливого, горячего сибирского охотника и заставляет его забывать нередко необходимую работу, службу и семью.

До сих пор промышленник был покоен духом и не обращал внимания на свою винтовку, которую уже давно не брал в руки, но с появлением марта он как бы воспламеняется, не раз чистит и промывает свое любимое ружье, которое так долго висело без употребления, стреляет из него в цель, как бы забывая, что оно бьет хорошо, льет пули, приготовляет заряды — словом, готовится бросить дом и поспешить на давно дожидающие его тока, где уже появились глухари и, разгоряченные весенним солнцем, каждый день поют свою любовную песню. Но промышленник все еще как будто не верит себе, не верит оживляющейся природе, не верит давно наступившему урочному времени и нередко спрашивает своих товарищей: «А что, брат, однако, глухари теперь уже щелкают?» Между тем как он сам, ездя по дрова, не раз слышал своими ушами щелканье глухарей и сам же рассказывал о том своим друзьям.

147