Выбери любимый жанр

Христианское юродство и христианская сила (К вопросу о смысле жизни) - Экземплярский Василий Ильич - Страница 8


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

8

III.

Если посмотреть на жизнь, отрешившись от всяких теорий, то, несомненно, придется признать, что идеал са­моотверженного служения общему благу чаровал и чарует сердца многих, бесконечно далекая цель — благо бу­дущего человечества — все же оказывается достаточно яркой для того, чтобы освещать своим светом жизненный путь для многих и притом лучших людей всех эпох и сообщать смысл личной жизни человека, его жертвам и под­вигам. Мне кажется, что нет в нашей жизни ничего более способного развеять тяжелые думы о человеке и чело­веческой истории, как именно мысль о тех самоотверженных работниках на благо будущему, немногие имена которых сохранила история. Голос сердца и совести всегда будет видеть в служении общему благу высокую, ис­тинно достойную цель человеческой жизни и благословлять всех, идущих по этому пути. Нет сомнения, что и для христианской совести идеал служения благу будущего человечества не чужой, тем более не враждебный Еванге­лию. Когда Христос умирал на Кресте, Он являлся Спасителем для всех времен. И когда Он заповедал: идите и научите все народы, проповедуйте Евангелие до края земли, то Он указывал прямую цель служения Своих уче­ников будущему. Теперь я и хочу остановиться на вопросе об отношении христианского сознания к мысли о бла­ге будущего человечества как цели жизни и о смысле ее 8 служении этому благу.

Так как в мою задачу не входит излагать и разбирать оптимистические системы философии, но выяснить отно­шение христианского сознания к началу самоотверженного служения будущему, то я не буду останавливаться на критической оценке этого высшего идеала жизни, высшего слова человеческой совести и разума. Насколько вера в прямолинейный прогресс человеческой истории гадательна; насколько самые понятия "общего блага" и "чело­вечества" туманны и спорны; насколько незаконно требовать, чтобы человек отказывался от близлежащего из-за любви к туманной дали, обо всем этом я говорить не буду. Это все ясно и само по себе и очень обстоятельно раскрыто представителями пессимистической оценки жизни. Остановлюсь лишь на одной этической стороне в уче­нии об идеале общего блага как цели жизни.

Мне кажется, что никто рассудочно не может представить ни какое-то будущее человечество, ни какое-то об­щее благо, ни какой-то бесконечный прогресс. И если идеал служения общему благу осмысливает жизнь многих и притом лучших людей, то не в силу своей высшей разумности, своего согласия с голосом рассудка и свидетельством истории, но по мотивам нравственного порядка, по голосу совести. Сердце человека во все времена влекло его к самоотречению и служению другим, и если ставят побуждением для такого самоотречения общее благо, то лишь расширяют сферу приложения этого неумирающего голоса совести, этой жажды жертвы и подвига. С этой точки зрения, казалось бы, не в этической стороне идеала служения общему благу можно видеть источник сомнения в его ценности. А между тем живой источник сомнений вытекает именно из глубин запросов совести. В самом де­ле. Современному человеку предлагают взойти на высокую гору — вершину запросов человеческой совести — и посмотреть с нее, подобно Моисею, на землю обетованную для будущего человечества и, подобно Моисею же, умереть после этого взгляда для личной жизни и жить для других. Хорошо, пусть я сделаюсь из слепого зрячим, посмотрю, увижу и пленюсь. Но если предварительно меня не обратят в соляной столб, то рискуют потерять ме­ня навсегда. Ведь с высокой горы одинаково хорошо видны и тысячелетие впереди, и тысячелетие позади. И если оглянуться назад, то перед глазами окажется безбрежное море человеческого горя и слез, и страданий, и греха, и будут слышны стоны умирающих и вопли погибающих. То же видотся и по сторонам, то же впереди, и лишь на горизонте каком-то далеком мерещится царство света и радости, утвержденное на слезах и крови предшествую­щих поколений, участники которого пируют в жизни и радуются ей, радуются ровно настолько, насколько не ви­дят предшествующего горя, не слышат вековых рыданий. И человеку говорят: смотри, как там светло и радостно, какие они все, э™ люди будущего, умные, добрые, красивые. Полюби их крепкой любовью, как мать любит свое дитя, живи для них и умри для них с радостью. А те другие, спросите вы: их слезы останутся неискупленными, гре­хи непрощенными, силы, здоровье и жизни преждевременно угасшими? Неужели так уж естественно любить тех, которые радостны и счастливы за счет чужого горя и страдания? Не может ли, напротив, свет жизни таких людей показаться тьмой, радость их скорбью, смех их позором земли? Великий поэт призраков Ницше видел и радовал­ся своему сверхчеловеку — этой вариации понятия будущего человечества, но одного слова было достаточно, что­бы радость переходила в отчаяние. Слово это "было", этот "скрежет зубовный", это последнее отчаяние от созна­ния безвозвратности прошлого, невозможности его вернуть и переменить. А для христианского сознания в этом "было" еще имеется такая страница, перед которой действительно меркнет солнце и содрогается земля. Не сам ли Ницше говорит, что человечество не смеет жить после того, как Святейшее Существо истекло кровью под на­шими ножами. Что значит все человечество по сравнению с одним Сыном Человеческим, распятым на Кресте? Для христианского сознания нет оправдания этому преступлению, виновными в котором все себя признают. Хотя иудеи распяли Христа, но весь языческий мир, принявши веру в Него, исповедал, что нет иного спасительного пу­ти, кроме крестного. И насколько христианин верит в свое спасение Крестом Христовым, настолько он сознает свой долг нести крест Христов в мире всегда, и всегда отвратительны для сознания торжество и радость в мире, купленные ценой крови и страданий. Христианская совесть — а может быть, и еще шире: совесть вообще, видя­щая Крест позади себя с истекающим на нем кровью Страдальцем — не может успокоиться до тех пор, пока не увидит с высоты своей того же знамени Сына Человеческого — Креста Христова — сияющим в небесах в Царстве Отца, в том Царстве, где нет ни печали, ни слез, ни воздыханий, еще больше: нет времени, как говорит ап. Иоанн: "времени не будет" (Откр. 10:6), нет страшного "было", нет туманного "будет", но лишь одно "есть", один Сущий, все и во всех, когда смерть будет упразднено жизнью, а время вечностью. Только то учение, только та религия мо­жет говорить о самоотречении и служении другим, а в том числе и будущему человечеству, которая имеет залог победы над смертью, над прошлым и залог жизни вечной.

Идеал всеобщего блага — идеал высокий и чудный. Но, говоря словами нашего русского мыслителя, этот иде­ал, подобно многим мировым явлениям, не имеет источника света в себе, но нуждается в лучах иного, большего светила, будучи освещен которыми, он может и сам, подобно планетам, освещать путь людей, светить им своим тихим, умиротворяющим светом. И только в лучах света Христова источник жизненной силы самого идеала всеоб­щего блага. Как было отмечено мною, я свою задачу ограничиваю речью лишь о христианском отношении к жиз­ни. Если и касаюсь идеала общего блага, то лишь настолько и потому, что наше время с особенной определен­ностью выдвинуло этот идеал как евангельский, назвало это будущее счастье человечества Царством Божиим на земле и говорило о нем так, как будто это и было то самое Царство, о котором благовествовал Христос. А меж­ду тем в христианском кругозоре мысль о будущем человечестве и дело служения ему освещаются новыми луча­ми личного бессмертия и вечной жизни в Царстве Отца.

Если посмотреть на учение и жизнь Христа в целом, то, бесспорно, прежде всего, нужно сказать, что долг служения будущему человечеству ярко напечатлен в деле Христовом и в Его заветах миру. В своих чтениях "Еван­гелие перед судом Ницше" мне уже пришлось встретиться с упреком христианству в узости кругозора, в черес­чур внимательном отношении к отдельным людям, из-за которых для Евангелия будто бы осталось незамеченным человечество, люди вообще. Здесь я напомню об одной только Голгофе, чтобы ясно стало, как в сферу служе­ния миру Самого Христа входило истинное благо всего человечества, его спасение. Именно на Голгофе ярче все­го выразилась та великая любовь, которая, не минуя ближнего, простиралась в бесконечную даль веков. На Гол­гофе, в неразрывной связи, конечно, с последующим Воскресением Христа, было положено начало тому велико­му строительству дома Божия на земле из живых душ человеческих, которое уже продолжается века и конец кото­рого вне поля нашего зрения. Если бы только "ближние" были в кругозоре Христа, то, казалось бы, не три года общественного служения Христа были достаточными для того, чтобы послужить современникам. И когда умирал Христос на земле, как мало было видно человеческому глазу спасенных Им, какое множество оставалось вне сферы учительства и милосердия Господа! И однако Христос знал, что "дело, которое дал Ему Отец совершить, Он совершил" (Ин. 17:4), что путь пройден весь до конца и что жизнь и смерть Господа были тем живым семе­нем, которое должно было произрастить плод мног — Церковь Христову, которую Он приобрел Своей Кровью. С высоты Голгофы Христу видна была даль веков, Его сердце обнимало Своей любовью все будущее человечес­тво, и как у Голгофы витали все чаяния прошлого, жившего верой в избавление, так от нее же лился свет, несу­щий миру любовь и тепло до края земли и навеки. И само собой понятно, что каждый христианин есть, в извест­ном смысле, не только ветвь, растущая на лозе истинной, но и продолжатель в мире дела Христова, служитель Его, участник великого домостроительства. Такими были, прежде всего, апостолы. Проповедовали они Христа ми­ру, готовили себе преемников и радовались, что слово Христово распространялось по земле, и верили, что Царс­тво Божие на земле будет расти до великого дня откровения в мире славы Христовой. Верили и работали на ни­ве Божией. Сказать поэтому, что Христос и Сам есть краеугольный камень строительства Божьего на земле, и ученикам Своим заповедал продолжать это же строительство, сказать это значило бы высказать азбучную еван­гельскую истину.

8
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело