Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ) - Семенова Вера Валерьевна - Страница 70

— Хоть не стремятся

К власти над миром,

Слушать их все

Правители станут, — продолжал Алларий нараспев, решив наконец, что завоевал безраздельное внимание слушателей.

Знаки их братства

Носить на плащах

Любому почетно,

Но сможет не каждый.

— Если бы кто-нибудь сказал мне раньше, что я, сидя на полу в Эбре, буду слушать стихи сумасшедшего комедианта, в которых говорится о каких-то тайных силах, я бы искренне пожалела этого бедолагу. Хотя не в моих обычаях испытывать к людям жалость, — прошептала Гвендолен одними губами, но Эбер наклонил голову, и уголок его рта слегка дрогнул. — Непонятно только, почему за все это время ни один из наших бывших союзников не выглянул из залы? И где, кстати, наши враги, к которым давно должно было прибыть подкрепление?

— Я бы тоже хотел это знать, — пробормотал Баллантайн. — У меня вообще такое ощущение, что мы во всем мире остались одни.

"К сожалению, не одни, а с тремя лишними свидетелями. А то я бы уже давно знала, что делать дальше, — некстати подумала Гвендолен, но вслух высказываться не стала — настолько ее мысли не вязались с высокими рассуждениями о мировых тайнах. Она ограничилась только тем, что теснее прижалась к ноге Баллантайна, пользуясь тем, что Логан с Дагаддом ни разу не взглянули в их сторону. Это увлекательное занятие заставило ее пропустить изрядный кусок текста, и когда она вслушалась, песнь уже подходила к завершению.

— Возникнет он

От любви великой,

В любви причина

Его паденья,

И вновь принесет

Любовь ему силу.

Понятно теперь вам.

В чем смысл мира?

Это самая непонятная часть предсказания, — добавил Алларий, немного помолчав. — Раньше я думал, что ее сочинял какой-то молодой хранитель, еще не излечившийся от всех человеческих глупостей. Но каждый прикоснувшийся к Чаше приобретает ум и опыт зрелого мужа. А если это правда, то очень обидная. Как может судьба мира зависеть от одного из самых нелепых человеческих занятий?

Логан с Дагаддом согласно закивали, выражая полную солидарность. Гвендолен могла бы многое возразить, но придержала язык. Тем более что говорить без традиционных насмешек ей было бы непросто. И если вдуматься — сильная любовь у ее народа называется проклятием. А та временная, которую она наблюдала у людей, действительно не слишком разумна — и возникает, и пропадает без особой причины.

— А что дальше? — спросил наконец Логан у замкнувшегося в себе Аллария.

— Что дальше — зависит от вас, — ответил тот, рывком поднимаясь. — Я поведал вам все, что мог — может быть, мои рассказы пригодятся. Прощайте.

— То есть как "прощайте"? Ты что, нас бросаешь?

Все настолько растерялись, что снова предоставили высказываться Гвендолен, да и та в свою очередь вскочила с пола, словно желая удержать этого странного человека. Нельзя сказать, чтобы общество Аллария приводило ее в восторг, но без него им придется гораздо хуже — это она понимала совершенно отчетливо.

— Я хранитель. А вы основатели. Мы выходим на сцену в разных действиях.

— Мы ведь… мы не знаем… что нам делать дальше… — пробормотал Логан, на лице которого сменяли друг друга два стремления — решительно схватить Аллария за камзол и удержать насильно, или зажмурить глаза и ничего не видеть вокруг.

— Я тоже не знаю, что вам делать дальше, — резонно заметил Алларий. — Но мне будет интересно за вами наблюдать какое-то время.

Он буднично отряхнул полы плаща и пошел к двери, но на пороге все-таки обернулся:

— Не думаю, что мой совет заключает в себе огромную ценность, но на вашем месте, сьер Баллантайн, я бы занялся переговорами с теми, кто собрался в зале. Они, конечно, большей частью слабы духом, мелкие интриганы и любители покрасоваться, но они еще могут вам понадобиться. А тебе, дева из рода Антарей. будет любопытно присоединиться к тем, кто ждет тебя за воротами — узнаешь много интересного.

— А нам что, отпихнуться?

— А вас ждет Чаша, — Алларий взглянул на Логана с Дагаддом с некоторым изумлением, словно жалея за недогадливость. — Она в доме. Мимо нее вы не пройдете. И не ждите, что все будет просто, — добавил он уже в спину рванувшимся с места книжникам. — Но я вам помочь уже не могу — я теперь не хранитель.

— Напрасно ты не хочешь надевать свои обручья, скальд конунга, — терпеливо произнес Лейвхар, в очередной раз протягивая Гвендолен витые цепи.

— Терпеть не могу золота, — отрезала она. — Оно меня тянет к земле. Будьте счастливы, что я и так всюду таскаюсь с этой вашей железной палкой.

— Скальд конунга не может появиться перед правителем страны без приличествующих украшений, — Лейвхар пожал плечами внешне спокойно, словно соглашаясь с тем, что все слагатели стихов полубезумны, а избранная его конунгом должна быть исключительной во всем, даже в своих странностях. — Теперь нам придется добыть для тебя раба, чтобы он носил твои обручья за тобой. Иначе все подумают, что наш конунг скуп и не может вознаградить тебя за хвалебные песни.

— Или что твои песни недостойны вознаграждения, — с легкой обидой встрял в разговор Улли.

— Не искушайте меня складывать песнь, за которую Данстейну захочется отобрать у меня свои побрякушки обратно, — сквозь зубы сказала Гвендолен, отворачиваясь. — Постой, что значит — добыть раба?

— Первый, кто встретится нам на улице, станет твоим рабом, скальд конунга, — хладнокровно заявил Лейвхар. — Для здешних жителей, не носящих меча, это хорошая участь.

— Прихлопнуться можно! — Гвендолен настолько растерялась, что выдала вслух одно из любимых выражений Дагадда. — Людям с севера точно нельзя долго находиться на солнце.

Но Лейвхар продолжал смотреть на нее прямо и невозмутимо, не опуская ладоней, с которых свисали ненавидимые Гвендолен золотые ожерелья — одни очень тонкой работы, словно собранные из мелких зерен, а некоторые толстые и грубые, призванные доказать, что их владелец способен не моргнув глазом таскать на себе стоимость целой шхуны с командой.

Шипя от отвращения. Гвендолен застегнула на шее пару украшений и просунула руки в черненые браслеты, показавшиеся ей кандалами. Лейвхар оглядел ее с ног до головы и удовлетворенно кивнул.

— Теперь нынешний правитель Зальбагар не сможет сказать, что наш конунг мало ценит дар своего скальда. Пошли.

"Странно, зачем я вообще им понадобилась, — шагая по ступенькам и с мрачной обреченностью уставившись ему в спину, подумала Гвендолен. — Лестница, по которой нас ведут, явно потайная. А разоделись все как для официального визита, живого места не найти, все в золоте. Нынешний правитель Зальбагар — это новый преемник Хаэридиана, что ли? Что-то я такое слышала, будто тот его специально вызвал из Ташира, чтобы посадить у власти вместо себя".

Они остановились у плотных занавесей, наглухо задернутых, и сопровождающий их невысокий лысоватый слуга прижал палец к губам и отодвинулся в сторону. Лейвхар поманил к себе Гвендолен и осторожно раздвинул щелку в ткани.

Конечно, привыкшая бродить по карнизам чужих домов не станет смущаться, когда ей предлагают подглядеть. Тем более что Гвен действительно было интересно, где они оказались.

Небольшой зал, казалось, наполовину состоял из низкого ложа на резных золоченых столбиках, заваленного подушками — обычное устройство эбрийских домов здесь выглядело особенно роскошным, как лучшее оружие вандерских воинов, то есть как самая ценная вещь в жизни. На ложе кто-то явно находился, но Гвендолен не сразу выхватила его взглядом среди дорогих переливающихся тканей.

Невысокий мужчина с резкими чертами лица, на вид сравнительно молодой, но с намечающимся животом, раскинулся на подушках, подпирая голову одной рукой в перстнях — на некоторых пальцах их было надето по три сразу, так что было непонятно, как они вообще сгибались, — а другой рассеянно перебирая кудри смуглой полураздетой женщины, свернувшейся клубочком в его ногах. Через какое-то время Гвен разглядела, что женщин вокруг ложа было как минимум шесть.