Имеющие Право (СИ) - Семенова Вера Валерьевна - Страница 44

В сторону Вэла она не смотрела, чтобы лишний раз не мучиться, откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Пропеллеры шумели очень громко и очень ровно, самолет медленно и осторожно потряхивало, как на старомодной карусели, и от этого Эстер внезапно провалилась в сон, которого не запомнила — просто когда она в следующий раз открыла глаза, солнце переместилось из одного иллюминатора в другой. Яркая полоса пересекала щеку и горбатый нос Лафти, который торжествующе храпел. С соседнего кресла она чувствовала неотрывный взгляд.

Вэл смотрел на нее, повернувшись всем корпусом и подперев щеку рукой, чтобы было удобнее. Непонятно, что было в его глазах — из-за темно-карего, почти черного цвета, их выражение до конца прочитать было невозможно. Кроме того, в них всегда преобладала исключительная печаль — даже когда он смеялся, или когда на пике любви прижимал к себе Эстер, содрогаясь всем телом, или когда спокойно, чуть наклонив голову к плечу, разглядывал собеседника, от которого хотел что-то добиться в переговорах. Поэтому Эстер не поняла, для чего он на нее смотрит. Выглядела она явно не лучшим образом, учитывая бледное лицо, стертую помаду и полный беспорядок из слегка отросших волос, рыжие корни которых смотрелись дико в сочетании с темно-фиолетовой краской. Она задергалась, пытаясь выпутаться из пледа, которым непонятно кто ее накрыл и застегнутых ремней безопасности, которыми всегда пренебрегала.

— Хочешь выйти?

— Да… — она схватила бутылку воды со столика рядом и жадно глотнула, чтобы голос звучал нормально. — Я… я пересяду.

— Тебе неприятно сидеть рядом со мной?

— Это тебе… — она сломала ноготь и была готова лягаться, лишь бы побыстрее выбраться из ремней и кресел. — Это ты не хочешь со мной находиться.

— Наедине, — уточнил Вэл со странным выражением.

— Вот именно. Даже говорить не хочешь. Все время уходишь, все эти три недели, только чтобы не видеть… — она наконец перешагнула через его колени, выбравшись между креслами и не замечая, как он ощутимо вздрогнул. — Я все понимаю, я тебя смертельно оскорбила, я обидела так, как только один человек может обидеть другого. Зачем тогда ты сейчас с нами потащился? Зачем тебе это все? Если хочешь что-то сделать для уничтожения Бессмертия, поехал бы с Корви… или вообще… переждал бы на время у Непокорных…

— И не знал бы, что с тобой происходит? Стелла, я очень глупый и, наверно, безумный человек, как утверждает твой приятель, — Лафти при этих словах особенно радостно засопел, отчего у Эстер возникло смутное ощущение, что он подслушивает, — но я не мазохист. Собственные страдания не вызывают у меня такой радости, чтобы я их намеренно вызывал.

— Да ты страдать вообще не способен!

— Наверно, ты права. Я страдать не способен.

Вэл отвернулся. В очередной раз отвернулся, чтобы она не видела его лица. Но прошедшая по щеке судорога ударила ее по сердцу, как передавшийся разряд.

— Почему… — пробормотала она одними губами, — почему ты не хочешь поговорить со мной?

— Потому что я за себя не ручаюсь. Понимаешь, что я имею в виду? Как только мы останемся наедине, я знаю, что попытаюсь сделать. А ты… Стелла, я не могу допустить, чтобы ты думала, будто я пользовался тобой. Как только я тебя вижу, меня безумно тянет только к тебе. К цвету твоих глаз, к запаху твоих волос, к форме плеч. Наверно, поскольку я реагирую только на это, ты — мое второе тело, которое когда-то было у каждого человека. Потому что мне также физически не хватает твоих пальцев и твоей кожи, как не хватало бы моих собственных. Но если ты при этом… при том, когда мы… будешь думать, что я за твой счет самоутверждаюсь, лучше не надо… Я передал тебе Бессмертие… теперь я понимаю, что страшный эгоист, что взвалил на тебя эту ношу, но мне казалось, что ты единственная в мире, кто его достойна… и кто может его нести, не изменившись. Это тоже эгоизм… но мне хотелось, чтобы те черты, от которых я сходил с ума… останутся навсегда на земле.

— Почему ты… только сейчас мне об этом сказал?

— Потому что сейчас, — наконец он взглянул на нее открыто, — мы все-таки не одни. И я смогу держать себя в руках.

Эстер огляделась по сторонам. Лафти бодро спал, а если при том глумливо усмехался — так это было его обычное выражение лица. Шторки в пассажирский салон были задернуты. Самолет летел ровно, и вряд ли у кого-то из стюардов возникнет мысль ежесекундно проверять, как себя чувствует их ценный человеческий груз.

— Зато я нет, — сказала она спокойно.

Она опустилась на пол рядом с его креслом. Какое-то время она просто водила губами по застежке его джинсов. Пальцы Вэла нашли ее затылок и гладили, ероша волосы, но когда она попыталась отыскать пуговицы, он решительно поднялся.

— Видишь ли, Стелла, я всегда дорожил своей репутацией. Если уж ее испортить, то каким-то совсем грандиозным скандалом.

Но особого скандала не получилось — в отгороженной кухне в хвосте самолета никого не было, и дверь запиралась на задвижку. Потом, правда, ее пару раз дергали. Пытаясь открыть, но шума тоже устраивать не стали. В какой-то момент самолет начало заметно трясти, но ощущение падения в воздушную яму, когда все обрывается внутри, было намного слабее того, что в данный момент чувствовала Эстер, поэтому она просто ничего не заметила. Гораздо важней был каждый сантиметр его кожи, свободный от расстегнутой и кое-как стянутой одежды, до которого она могла дотянуться.

— Ты правда думаешь, — в маленьком закутке ему приходилось держать ее на руках, прижатой к стене и надеяться, что от резких движений не упадет какая-нибудь важная конструкция, — что Бессмертные не испытывают любви? Ты поэтому отказалась от Права?

— Ты ведь тоже.

— Смешной у нас союз — тех, кто считает, что любовь не бывает бессмертной. То есть мы уверены, что она привязана к телу?

— Не совсем… Вэл… подожди, я потом скажу….

Она прятала лицо у него на плече, очень стараясь не кричать громко. Но за гулом пропеллеров все происходящее не было слышно. Изумрудный самолет поворачивал, ловя курс на белые шапки ледников, возникающие на горизонте.

Самолет садился на плоской вершине ледника, прямо под лучами заходящего солнца, висящего на уровне края горы. Или, наверно, оно пока не заходило, просто в это время года не собиралось подниматься выше. Но свет был по-закатному красноватым, и на снег ложились длинные синие тени. Таких чистых оттенков, как здесь, в этом странном затерянном уголке мира, Эстер нигде не видела.

— Добро пожаловать на ледник Снайфелльснеса, — вежливо сказал стюард, подавая ей руку.

— Конечно, по-другому это жуткое место называться не может — именно так, чтобы язык сломать. Как можно проводить время в таком климате? — проворчал Лафти за ее плечом. — Да еще приглашать гостей, чтобы они тоже помучились?

Вэл спокойно пожал плечами, замыкая процессию, цепочкой растянувшуюся на снегу — по вытоптанной тропинке их вели вниз, под гору. Глаза опять стали непроницаемыми, а выражение лица — отстраненно-вежливым, хотя где-то на дне взгляда читалось некоторое согласие с Лафти, что если ты имеешь возможность выбирать любой уголок мира, чтобы поселиться, то жить на леднике довольно странно.

Эстер холод тоже терпеть не могла, но в данный момент ей было все равно…

"Ты действительно считаешь, что любовь живет не в душе? Что без тела она существовать не сможет? Что если… — почему-то, как многим молодым людям, ей было и легко, и странно это представить, — если я умру, то где-то там, за чертой… я перестану тебя любить? Ведь у Бессмертных с телами все в порядке, но вряд ли они кого-то любят".

"Я не знаю, Стелла. Смотря что называть любовью. Но я уверен — то, что происходит между мужчиной и женщиной, придумано специально, чтобы людям было легче переносить жизнь".

"То есть любовь не бессмертна?"

"Ты спрашиваешь так, будто надеешься, что я отвечу?"

Эстер в очередной раз обернулась, сбившись с шага.