Полынь – сухие слёзы - Туманова Анастасия - Страница 45

• Предыдущая
• 45/76
• Следующая

– Я тоже всё это знаю, – устало сказал Никита. – Тем не менее, сделай, как я прошу. Только не забудь: Никита Закатов из Болотеева.

– Тогда уж позвольте присоветовать… – Афанасий сощурил жёлтые глаза, скосил их на цыган. – Коли вы этой Катьке знакомые, вы уж её не перед трактиром, а на заднем дворе подождите, потому, если она к вам выйтить возжелает, так чтоб другие цыгане не видели.

– Её муж… тоже в хоре? – Никита постарался спросить это как можно равнодушнее, но половой понимающе усмехнулся:

– И господь с вами, барин, мужа там в помине нету. Она, Катька эта, второй месяц тут, и никакого супруга окрест не наблюдается. Так что, может, и выгорит дело ваше. А всё ж меня послушайте, на задний двор подите.

– Спасибо за совет, так и сделаю. Ступай.

Афанасий исчез. Закатов не глядя бросил на стол несколько монет, встал и быстро вышел из зала.

На дворе было темным-темно. Над чёрным городом опрокинулось ледяное осеннее беззвёздное небо; прилетевший с реки северный ветер сразу же прошил холодом до костей, и Никита плотнее завернулся в шинель. Глухо скрипели, стучали ветвями старые деревья вокруг трактира, из туч выглядывал и тут же пропадал мутный край луны, где-то со стороны ярмарки захлёбывалась гармонь и несколько пьяных голосов воодушевлённо и вразброд ревели «Камаринского». На окраине тоскливо завывала собака. Никита ждал, казалось, целую вечность, кутаясь в шинель и отогревая озябшие ладони под мышками. Из трактира доносился гам и цыганское пение, вопли, хмельная ругань, но дверь чёрного хода не открывалась. Мимо шмыгали кошки, что-то шуршало в куче мусора, отвратительно пахло тухлой рыбой и помоями, и с каждой минутой Никита терял надежду. Он не сомневался в том, что Афанасий выполнил его просьбу, но Катька?.. Захочет ли она вспомнить, придёт ли? Уже смолкла бесприютная гармонь на пристани, перестала выть собака, уже луна, устав метаться между тучами, погрузилась в огромное чёрное облако и скрылась, утопив город в темноте, а Никита, прислонившись к холодной, бревенчатой стене, всё стоял неподвижно и ждал. И вздрогнул от неожиданности, когда протяжно скрипнула дверь и совсем рядом хрипловатый знакомый голос чуть слышно позвал:

– Барин… Никита… Здесь ты?

Закатов хотел сказать: «Я здесь», но голос не послушался его. Он не мог даже с места двинуться и стоял столбом до тех пор, пока Катька, совершенно невидимая в потёмках, не подошла к нему вплотную. Он не мог её разглядеть, как ни таращил в непроглядной тьме глаза, только видел смутно белеющие зубы и слышал этот знакомый голос, от которого останавливалось дыхание:

– Никита… Чаворо миро, ту сан? Да пхэн же, ту сан?[11]

– Мэ…[12] – хрипло отозвался он. – Это я.

– Дэвлалэ…[13] – ледяные руки на ощупь легли ему на плечи, Катька прижалась к нему, вся содрогаясь – то ли от холода, то и от волнения, её волосы защекотали лицо Никиты, кисти шали скользнули по руке, когда он неловко обнял её.

– Я тебя искал… Я тебя всё время искал… – хрипло говорил он, одной рукой обнимая худые, дрожащие плечи цыганки, а другой гладя её растрёпанные косы. – Видишь, я не забыл по-цыгански, я всё помню…

– Господи, Никита… Господи, мальчик… – монотонно, не слушая его, говорила она и всё сильней прижималась к его шинели. – И кто б подумать мог… Господи, господи…

Скрипнула дверь, на крыльцо шагнула приземистая мужская фигура.

– Катькэ, кай сан?[14] – послышался сердитый голос. Цыганка замерла, прижавшись к Никите, и, казалось, перестала даже дышать. Он тоже стоял не двигаясь, моля бога о том, чтобы из туч не показалась луна. Тот, кто звал Катьку, ещё некоторое время стоял на крыльце и недовольно сопел, потом окликнул ещё раз, ответа не дождался, сердито сплюнул и вернулся в трактир. Хлопнула дверь. И сразу же Катька потянула Никиту за руку.

– Идём… Идём отсюда скорей, покуда не увидели… Ну же, ну!

Никита не сопротивляясь шёл за ней, ступая наугад по грязи. Скрипнув, открылась калитка, выводя их в кривой проулок, ведущий вниз, к ярмарке, и Никита увидел впереди тускло горящие оконца своей гостиницы.

– Идём ко мне, тут недалеко, в «Плезире», – шепнул он. Какое-то мгновение Катька колебалась; холодные пальцы в руке Никиты дрогнули, камень кольца царапнул его ладонь. Но в следующую минуту цыганка кивнула и, резко повернувшись, сама зашагала к гостинице.

Открыв комнату, Никита шагнул к столу, поставил свечу. Медленно, словно боясь, повернулся… и вздрогнул: Катька, неслышно подойдя, уже стояла рядом с ним и пристально смотрела в его лицо.

– Господи… и впрямь ты, – глухо сказала она. – А я не верила… Изменился. Мальчик был, а теперь… И красивый какой стал! Вот ведь, воистину, повезёт кому-то…

Закатов молча смотрел в её лицо: худое, тёмное, большеглазое. Смотрел – и не мог заставить себя улыбнуться, сказать в ответ что-нибудь весёлое. Катька первой отвела взгляд; медленно прошлась, осматриваясь, по маленькому грязноватому номеру, присела на кровать, стянула с плеч шаль.

– Тепло у тебя… Я посижу немного, можно? Так устала сегодня…

– Ты не голодна? – спохватился он. – Я сейчас прикажу принести… и чаю тоже…

– Не надо, есть не хочу, – по-прежнему глядя мимо него, отозвалась Катька. – А вот самовар… да, вели, пожалуйста. Знобит почему-то…

Никита поспешно вышел из номера. Когда он вернулся, Катька всё так же неподвижно сидела на кровати, глядя в окно. Он подошёл, сел рядом.

– Как ты жила всё это время? Я спрашивал у твоих, мне сказали – вышла замуж и уехала. И – ни слуху ни духу…

– Да… вышла.

– И что, тебе плохо было с мужем? – против воли Никиты в его голосе прозвучала надежда, и Катька невесело усмехнулась.

– А кому с мужем хорошо? Понятно дело, не сахар… Ушла вот.

– У тебя есть дети?

– Нет.

– И ты сейчас… совсем одна?

– Никита, Никита, маленький мой, да что ж ты спрашиваешь? – вдруг прошептала Катька, всем телом поворачиваясь к нему, и Закатов увидел на её лице влажные дорожки слёз. – Что ж ты спрашиваешь, зачем?! Ох, и что же я за дура, зачем только пошла с тобой… Зачем только чёрт нас свёл…

– Катька, Катя, что ты такое говоришь… – Никита поймал её руку, прижал к губам. – Ведь это счастье, что мы встретились, это же такое чудо, я тебя столько лет… повсюду… Замучил всех цыган на ярмарках, всех расспрашивал про тебя…

– Глупый, глупый, зачем… – шептала она, отворачиваясь.

– Господи, Катя, как же ты не понимаешь?! Я ведь… Я всё время помнил про тебя! – Никита умолк, сам испугавшись того, что вырвалось. Катька молча смотрела на него широко открытыми, мокрыми от слёз глазами.

– Господь с тобой, Никита… Что ты говоришь-то… – с усталой, безнадёжной, резанувшей его по сердцу улыбкой отмахнулась она. – Что ты выдумал себе, маленький мой? Да ведь я и стара для тебя, погляди!

– Катя, постой, послушай меня… – торопливо заговорил он. – Послушай, ты же не венчана со своим мужем?

– Нет. Ну и что ж? Цыгане-то, сам знаешь, редко венчаются…

– Но ведь других помех быть не может! – Он взял её за руки, настойчиво заставил повернуться к себе. – Катя, выходи за меня. Я… очень прошу тебя. Выходи.

Она вдруг безудержно рассмеялась, закинув голову, и этот тихий бесконечный смех и бегущие по Катькиному лицу слёзы напугали Закатова ещё больше, чем собственные слова.

– Отчего ты плачешь? Катя, милая, расскажи мне, что случилось? Если ты совсем не рада мне – что ж… Я провожу тебя сейчас, куда ты сама хочешь, и расстанемся… Но если я могу помочь… Скажи же мне, Катя, скажи, отчего ты плачешь?

– Ох, дылыно, саво тыкно, дылыно, дэвла[15], прости меня… – простонала она, невольно подаваясь к Никите, – и через минуту уже плакала, уткнувшись в его грудь, содрогаясь всем телом, а он неловко, неумело гладил её острые плечи, худые лопатки, перепутанные волосы… От Катьки пахло ресторанным чадом, вином, дешёвыми духами, дождём и мокрыми улицами, и Никита сам не замечал, что всё сильнее и сильнее прижимает её к себе, прячет лицо в её волосах, вдыхая этот сырой и пряный запах, от которого кругом шла голова и таким простым и лёгким казалось всё.

• Предыдущая
• 45/76
• Следующая