Великий Рузвельт - Мальков Виктор Леонидович - Страница 31

• Предыдущая
• 31/144
• Следующая

Бесспорно. Рузвельт уже в конце первого срока пребывания в Белом доме начинал сознавать тщетность расчетов достигнуть чего-либо с помощью пожарных полумер и штопанья общественных «дыр» средствами, приносящими лишь временное облегчение тем, кто больше всего страдал от опустошений, связанных с почти полным расстройством экономики. Признание давящей тяжести нерешенных проблем и несоразмерности принятых мер с масштабами бедствия сквозило в каждой фразе его знаменитой речи, произнесенной 20 января 1937 г., в торжественный день церемонии по случаю вторичного вступления на пост президента. Он говорил: «Я вижу десятки миллионов граждан страны – значительную часть ее населения, которые в этот самый момент лишены большей части того, что, даже исходя из самого низкого на сегодняшний день уровня жизни, считается совершенно необходимым. Я вижу миллионы семей, ежедневно живущих на столь скудные доходы, что это становится уже семейным бедствием. Я вижу миллионы людей, чья будничная жизнь в городах и на фермах протекает в условиях, признанных недостойными цивилизованного общества еще полстолетия назад. Я вижу миллионы людей, лишенных образования, отдыха и возможности изменить к лучшему свою участь и участь своих детей. Я вижу миллионы людей, не имеющих средств на покупку продукции ферм и заводов и тем самым тормозящих возможность миллионов других производительно трудиться. Я вижу, что треть нации живет в плохих домах, плохо одета и плохо питается» {23}.

Статистика и специальные исследования показывали, что в некотором смысле дело обстояло даже хуже, чем представлял себе это президент. Экономический кризис 1937–1938 гг., обрушившийся внезапно и совершенно «некстати», как разрушительный повторный толчок землетрясения, грозил уничтожить до основания все, что с таким великим трудом удалось восстановить в 1933–1936 гг. Сильнейшие удары нового кризиса подавляли чуть окрепшие ростки благополучия. Оказалась замешана и политика. Однако объяснять ненадежность достигнутых к середине второго срока президентства Рузвельта результатов реформ отсутствием политической воли было бы верхом наивности. Справедливо между тем говорить, что президент стал заложником тактики лавирования и приспособленчества, которую он избрал, пытаясь не допустить раскола общества перед лицом сложнейших внутренних и внешних задач. Один решительно настроенный сторонник «нового курса» нашел, что именно в этой тактике лавирования таится источник бессилия либерализма, поверженного неисчезнувшей нищетой. «…Мы слишком охотно, – писал он, – идем на компромиссы с нашими врагами, полагая, что таким образом завоюем их симпатии и вынудим их быть справедливыми» {24}. Так думали очень многие новые демократы, всерьез полагавшие, что страна переживает мирную революцию при исключительно благоприятных условиях.

Рузвельт придерживался всегда более сдержанных оценок. Он не видел в «новом курсе» разрыва с традицией «Американского пути», считая вместе с тем, что выживание реформ во многом зависит от энтузиазма тех, кто обеспечил своими голосами ему победу в 1932 и 1936 гг. Печальная судьба прогрессизма и вильсоновского либерализма начала века всегда оставалась у него перед глазами. Не повторить ее означало для Рузвельта сохранение прямой и опосредованной связи с теми пластами электората, которые составляли его одновременно наиболее массовую, активную и организованную часть.

Бурные и драматичны сцены у зданий муниципалитетов, осаждаемых сотнями бездомных людей, или у ворот предприятий, захваты помещений законодательных собраний штатов участниками рабочих манифестаций, голодные походы безработных не вызывали такой тревоги в верхних этажах государственного здания, как поступающая информация о новых явлениях в организованном рабочем движении. Мятежный дух, который овладевал им снизу доверху, заставлял даже самых «надежных», с точки зрения предпринимателей и властей, конформистски настроенных лидеров переосмысливать идейные установки гомперсизма и заняться поисками новых ориентиров. Многие в руководстве АФТ чувствовали себя в растерянности, обманутыми и даже брошенными на произвол судьбы. Длительное время рекламируемое ими «процветание» рушилось, как карточный домик, как многоярусное сооружение при девятибалльном шторме, погребая под своими обломками красивые, но несбыточные обещания о царстве «социального мира» и «равенстве возможностей».

Один из самых последовательных пропагандистов мифа о «новом капитализме» в профдвижении США, вице-президент АФТ Джон Фрей, в разгар кризиса сделал следующую запись в своем блокноте: «Каждый сейчас хочет возврата процветания. Но появились огромные различия во мнении, каким оно должно быть. Предприниматели и банкиры, возможно, мечтают о том замечательном времени, когда богатство создавалось в невиданных еще размерах, а число миллионеров и мультимиллионеров возрастало за одну ночь. Что же касается тружеников, живущих на заработную плату, то они хотят такого процветания, которое дало бы им гарантию от безработицы и улучшило бы условия труда. И уж совершенно ясно, что рабочие не хотят возвращения такого процветания, которое было у нас в 1924–1929 гг., потому что оно создало предпосылки пугающей всех депрессии и породило невероятные страдания, вызванные безработицей. Если вернутся прежние времена, мы вновь столкнемся с подобной или еще худшей депрессией. Условия, порождающие перепроизводство, будут означать возврат еще большей нужды или голода. Сегодняшнее процветание, которое ведет к перепроизводству, затовариванию и голоду завтра, совершенно неприемлемо» {25}.

В письме от 12 сентября 1932 г. Фрей размышлял уже о том, каким должно быть обновленное рабочее движение США. «Цена, которую трудящиеся платят за некомпетентность, невежество и бесчеловечность капитанов финансов и промышленности, невероятно велика… Я не сомневаюсь, – писал он, – в способности тред-юнионистского движения выдержать шторм. Но я также убежден, что, когда наступят лучшие времена, мы должны проводить более наступательную и далеко идущую политику, чем прежде. Рабочий должен научиться полагаться только на себя и на свою организацию и ни на кого больше. Мы нуждаемся в новом трудовом законодательстве, особенно в таком, которое определяет и гарантирует права рабочих. Однако наиболее принципиальные вопросы не могут быть разрешены законодательным путем. Только опираясь на организацию, только путем продуманных боевых действий мы сможем найти путь к спасению» {26}.

Кто бы мог подумать двумя годами раньше, что такой верный сторонник гомперсистской ортодоксии, доктрины непротивления капиталу, как Фрей, способен возвысить свой голос до столь решительного тона? Правда, когда волна социального протеста поднялась еще выше, он, испугавшись размаха рабочего радикализма, заговорил иначе и даже обвинил рузвельтовских либералов в разжигании классовой ненависти. Это было уже явное преувеличение: партия Рузвельта не преследовала подобных целей. Совсем напротив: ее усилия с самого начала были направлены на то, чтобы сбить накал страстей, заблокировать и заглушить развитие политического радикализма в низах общества, прежде всего в рабочем движении.

Законодательство «первых ста дней» вопреки мнению некоторых историков о преобладании в нем чисто экономических задач над всеми другими призвано было создать прежде всего психологический перелом, внести успокоение, проще говоря, выпустить пар из котла, давление в котором достигло критического уровня. И надо сказать, что желаемый эффект, хотя и не полностью, был достигнут. В самом деле, многократное увеличение расходов на помощь безработным, создание системы общественных работ, меры помощи фермерам привели к снижению накала массового движения безработных во многих промышленных центрах {27}, к приостановке фермерских выступлений общенационального характера и стихийных бунтов молодежи. Однако желанной общей «передышки» не получилось. Напротив, рабочее движение в целом продолжало развиваться по восходящей линии, причем эпицентр активности сместился на территории действующих предприятий, в ведущие отрасли американской промышленности. Стачечная борьба, борьба за организацию профсоюзов становилась главной формой движения. Отныне его судьба находилась в руках тех, кто своим трудом поддерживал жизненный тонус нации, движения «рядовых», отвергнувшего старые методы борьбы, а вместе с ними и старых лидеров.

• Предыдущая
• 31/144
• Следующая