Московии таинственный посол - Самвелян Николай Григорьевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/56
• Следующая

Когда Федоров вышел, Острожский сказал:

— Конченый человек! Против ветра пытается идти. А ветер не только нас, смертных, но и вековые деревья сгибает…

— Жаль старика! — согласился Вышенский. — Человек-то он хороший.

В туманные дни вершину колокольни при костеле не разглядеть. Сто метров. Шестьсот пятнадцать ступенек по трудной витой лестнице. Звонарю нужно хорошее сердце.

Костелу видно далеко. До Карпат и до Острога. И он верно несет свою сторожевую службу, завещанную ему святым престолом в Риме и королем Казимиром, похороненным в Вавеле.

Костел видел, как однажды ночью два всадника подъехали ко двору графа Челуховского. И повозки запылали.

Налились кровью, гневно замерцали, отражая пламя, окна-глаза костела. Он понимал, что однажды могут поджечь и его самого.

Металась по залу дворца светлая пани Регина. Она боялась, что пламя перекинется на дворец. Бегали с ведрами слуги.

В ограде костела прятались посланные Острожским люди. Это они и совершили поджог. Собственно, повозки эти никому не вредили, но Константин не любил влиятельных людей.

Костел все это видел. Но он был нем и не мог предупредить ни графиню Челуховскую, ни ее слуг об опасности. А сам граф, как всегда, был в отъезде.

Вдали, на востоке, видны были мощные башни Острога. Там был главный враг — князь Константин. Это он расшатывал здоровье Королевства Польского.

Недавно из ворот Острога выехал воз, груженный нехитрым скарбом печатника Ивана. Он возвращался во Львов.

Костел следил за печатником. Вот он приехал. Поселился на тихой улочке, в двухэтажном домике. Снял весь второй этаж. Побывал у бургомистра. Распродал книги, отпечатанные в Остроге. Снял помещение для новой большой типографии.

Костел видел, как однажды вернулся и блудный сын — ученик Гринь. Долго отсутствовал, жил у купцов Мамоничей в Вильно, но все же пришел с покаянием, и печатник его простил. Даже поселил в своем доме.

Печатник, хоть и не собрал денег на оборудование большой типографии и тем более на академию, духом не пал. По ночам жег в своей комнатке огонь, сидел до утра над большими листами бумаги, что-то чертил. Виделся он в эти дни только с Гринем и Лаврином Пилиповичем, известным художником и гравером. Вместе они захаживали выпить пива в харчевню «У башни». Иной раз допоздна бродили по улицам, поднимались к Высокому замку. Костел сердился. Не только потому, что печатник, взобравшись на замок, мог глядеть на него сверху вниз, — костелу не нравилось, что московит так спокойно разгуливает по городу, как будто он здесь хозяин.

Впрочем, однажды московит чуть было не поплатился за свою беспечность. Темной ночью, когда бесы украли луну и улицы окутала египетская тьма, московит возвращался домой от Пилиповича. Даже зоркие глаза костела различали лишь силуэты и контуры предметов. Но все же костел заметил, как распахнулось одно из окон третьего этажа, сверкнула вспышка, а затем долетел звук выстрела аркебузы.

Печатник остановился, снял шляпу, пробитую пулей. А затем неожиданно выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в окно. По соседней улице уже бежала стража. Печатник не стал ее дожидаться. Через проходной двор он ушел к площади Рынок.

Если бы костел мог внезапно заговорить, закричать, он указал бы страже, где искать московита. Но он был обречен все видеть и молчать.

А через месяц печатник внезапно собрался и укатил.

Повозка выехала через иезуитскую «фортку» — по направлению к Карпатам. А дальше? Куда направится он? К мадьярам? Чехам? В Вену? Может быть, даже в Рим?

Костел так напряженно следил за повозкой, что тревога передалась даже постоянному обитателю колокольни — седому ворону.

Ворон поднялся в воздух и долго летал над крышами домов, надсадно каркая. И это напоминало брюзжание злого старика.

Император Рудольф был императором вполне законным, взошедшим на престол согласно всем нормам и монархическим канонам. А законные властители не любят изобретений и новшеств: чтобы не стало хуже, не надо стремиться и к улучшениям. Желание удержать все так, как при отце и деде, законные властители впитывают с молоком матери.

«Мы подумаем. Мы рассмотрим».

Да, конечно, пушка, которую предложил русский инженер из Львова, великолепна. Но и цена, запрошенная за изобретение, слишком велика. Кроме того, у императора и у эрцгерцога есть к изобретателю несколько вопросов. Один из них: почему он не предложил свою пушку и ручную бомбарду королю Баторию?

— Я могу ответить на этот вопрос честно и прямо, — заявил гость. — Родом я из Московии. Король Баторий стремится к войне с Московским государством. Я не хотел бы дать королю возможность с помощью моих пушек и бомбард настолько усилить свою армию, чтобы она могла нанести поражение войскам царя Ивана.

— Смело! — сказал король.

— Достаточно откровенно! — заметил эрцгерцог. — Вы хорошо владеете немецким языком и латынью.

— Мне довелось учиться в молодости. Я не тратил времени попусту.

— Похвально! — сказал король.

— Ваш ответ вызывает уважение! — добавил эрцгерцог. — Но почему вы не предложили свое изобретение московскому царю? И почему вы уехали из Москвы? Вас преследовали?

— Нет, меня не преследовали. Я уехал из Москвы, полагая, что за пределами Московского государства смогу полнее осуществить свои замыслы.

— Какие? — спросил король.

— Они не еретичны? — поинтересовался эрцгерцог.

— Нет, они не еретичны. Я занимаюсь печатанием книг.

— Русских?

— Да, русских.

— А почему, — спросил эрцгерцог, — вы, в таком случае, решились предложить свое изобретение нам?

— Ваша держава не имеет общих границ с моим отечеством. Война между Веной и Московией исключена. Я не боюсь, что изобретение будет использовано во вред моему народу.

— Ответ еще более откровенный, чем предыдущие, но несколько обидный для нас. Следовательно, если бы у нас была общая граница с Московией, вы не приехали бы к нашему двору?

— Вероятно, вы правы, — спокойно ответил изобретатель. — Но общих границ нет и воевать с моей страной вы не собираетесь, только потому я здесь, в Вене.

— Еще нам хотелось бы знать, почему, обладая столь выдающимися талантами в артиллерийских науках, вы решились использовать их не в молодости, а в возрасте уже преклонном? Почему, другими словами, вы не придумали свою пушку раньше?

— Ваше высочество, изобретения случаются не по заказу, а в момент, когда счастливая мысль посещает изобретателя. Но ваш вопрос с несомненностью изобличает проницательный ум. Имея значительный опыт в военном деле, я до нынешней поры не желал использовать свои таланты для усовершенствования орудий смертоубийства.

— Какая же крайность заставила вас теперь отступить от своего правила?

— Мне нужны деньги.

— Для выпуска книг?

— Да, для выпуска книг и открытия школ.

— Странно: вы продаете пушки, чтобы открыть школы…

— Другого выхода у меня нет.

— Мы подумаем…

Большего от императора и эрцгерцога добиться не удалось. Вечером, возвратившись в отведенную ему комнату, Федоров обнаружил, что в его вещах рылись. Наверное, искали более детальных чертежей. Он понял, что в Вене его постараются обмануть. И тогда ночью, разобрав пушку и выбросив самые ценные детали в Дунай, старый печатник бежал из императорской столицы. Он боялся, что за ним снарядят погоню.

Но Рудольф, когда ему доложили о побеге, лишь рукой махнул:

— Ничего. Нам эта пушка все равно не по карману. Слишком дорого запросил русский инженер…

В Богемии повсюду были чистые и удобные постоялые дворы. По ночам Федоров лежал без сна, ворочался под легкими дорогими пуховиками. Что оставит он после себя, кроме долгов? На что потратил свою жизнь?

• Предыдущая
• 36/56
• Следующая