Призраки не лгут - Кеплер Ларс - Страница 5

Комиссар был почти уверен, что нашел Розу Бергман. Она сменила свою фамилию на девичью фамилию матери, а второе имя сделала основным.

Комиссар посмотрел на часы: пора. Он застегнул пиджак, вышел из номера, миновал стойку администратора и оказался на улице поселка.

Дом престарелых Бловинген оказался группой домиков, покрытых желтой штукатуркой, с ухоженным газоном, по которому тянулась дорожка, и скамейками для отдыха.

Йона открыл дверь одного из домиков и пошел по коридору с лампами дневного света на потолке и с закрытыми дверями канцелярии и кухни, едва удерживаясь, чтобы не побежать.

Она не должна была найти меня, не должна была меня узнать; что-то пошло не так.

Йона никогда не говорил о том, как он пришел к своему одиночеству, но причины этого одиночества он не забывал ни на минуту.

Его жизнь сгорела, как магний, полыхнула – и ничего не осталось. Белая вспышка – и тлеющий пепел.

В гостиной, уставившись в цветную картинку на экране телевизора, стоял невысокий мужчина лет восьмидесяти. Шла утренняя передача; телеповар подогревал в сотейнике кунжутное масло, рассказывая о разных способах обновить традиционные блюда из раков.

Старик обернулся, прищурился на Йону и скрипучим голосом спросил:

– Андерс? Это ты, Андерс?

Комиссар ответил со своим мягким финским акцентом:

– Меня зовут Йона, я ищу Майю Стефансон.

Старик таращился на него слезящимися глазами в красных кольцах.

– Андерс, мальчик мой, послушай-ка. Помоги мне выбраться отсюда. Здесь одно старичье.

Старик стукнул сухим кулачком по подлокотнику дивана, и тут в комнату вошла медсестра.

– Доброе утро, – сказал Йона. – Я приехал навестить Майю Стефансон.

– Вот и хорошо. Однако должна предупредить, что у Майи прогрессирует слабоумие. Стоит недоглядеть – и она уходит отсюда. Прошлым летом до самого Стокгольма добралась.

Сестра провела Йону по недавно вымытому коридору с приглушенным светом, открыла какую-то дверь и ласково позвала:

– Майя!

Старушка застилала постель. Когда она подняла глаза, Йона тут же узнал ее. Это она увязалась тогда за ним возле церкви Адольфа Фредрика. Это она показала ему карту из “кукушки”. Она сказала, что Роза Бергман передает ему привет.

У Йоны тяжело забилось сердце.

Только эта старуха знает, где находятся его жена и дочь, а вот о его собственном существовании ей не должно быть известно. Комиссар спросил:

– Роза Бергман?

– Да. – Старушка подняла руку, словно школьница.

– Меня зовут Йона Линна.

– Да. – Роза улыбнулась и с усилием шагнула навстречу.

– Вы передавали мне привет.

– Миленький, да я не помню. – И Роза уселась на диван.

Комиссар проглотил комок и подошел ближе.

– Вы спросили, почему я притворяюсь, что моя дочь погибла.

– Не надо вам так делать, – с упреком сказала старуха. – Это очень скверно.

– Что вы знаете о моей дочери? Вы что-нибудь слышали?

Но старушка только улыбалась с отсутствующим видом, и Йона опустил глаза. Он пытался мыслить трезво; подойдя к небольшим напольным часам и наливая кофе в две чашки, он заметил, что у него дрожат руки.

– Роза, это важно, – спокойно сказал комиссар, ставя чашки на стол. – Очень важно…

Роза несколько раз моргнула, а потом испуганно спросила:

– Вы кто? Что-то с мамой?

– Роза, помните маленькую девочку по имени Люми?

Ее мать звали Сумма, вы помогали им…

Йона замолчал, встретив беспокойный, полусумасшедший взгляд старухи.

– Зачем вы меня разыскали? – спросил он, уже понимая, что спрашивать бесполезно.

Роза Бергман уронила чашку на пол и расплакалась. Вошла медсестра, стала успокаивать ее.

– Идите, я выйду за вами, – тихо сказала она Йоне.

Потом они вместе шли по коридору, приспособленному для инвалидных колясок.

– Когда у нее обнаружилось слабоумие? – спросил комиссар.

– У Майи оно прогрессирует быстро… Первые признаки мы заметили прошлым летом, так что – примерно год назад… Раньше про такое говорили – “впадает в детство”, и для большинства это почти правда.

– Если она… если у нее вдруг прояснится в голове… пожалуйста, дайте мне знать, – серьезно попросил комиссар.

– Иногда такое бывает, – кивнула медсестра.

– Сразу звоните мне. – И комиссар дал ей свою визитную карточку.

– Комиссар уголовной полиции? – удивилась женщина и прикнопила карточку над канцелярским столом.

Выйдя на свежий воздух, Йона глубоко, словно вынырнув из воды, вдохнул. Может быть, Роза Бергман хотела сказать ему что-то важное. Может быть, кто-то дал ей какое-то поручение. А старуха впала в маразм раньше, чем успела его выполнить.

Он так ничего и не узнает.

С тех пор как он потерял Сумму и Люми, прошло двенадцать лет.

Их последние следы растаяли вместе с разумом Розы Бергман.

Теперь все кончено.

Йона забрался в машину, вытер слезы, немного посидел с закрытыми глазами и повернул ключ зажигания. Пора было возвращаться домой, в Стокгольм.

Он уже успел проехать три мили к югу по шоссе Е 45, когда позвонил начальник Государственной уголовной полиции Карлос Элиассон.

– У нас убийство в интернате возле Сундсвалля, – напряженно сообщил он. – Тревожный звонок поступил утром, в самом начале пятого.

– Я в отпуске, – едва слышно ответил Йона.

– Тогда милости прошу на вечеринку с караоке.

– Как-нибудь в другой раз.

Дорога шла через лес. За деревьями серебристо поблескивало озеро.

– Йона, да что с тобой?

– Ничего.

В кабинете кто-то позвал: “Карлос!”

– Мне пора на заседание, но я хочу… Я поговорил с Сусанной Эст, и она утверждает, что полиция Вестерноррланда не будет официально обращаться в Государственную уголовную полицию.

– Так зачем ты мне звонишь?

– Я сказал ей, что мы пришлем наблюдателя.

– Мы же никогда никуда наблюдателей не посылаем?

– А теперь вот пошлем. – Карлос понизил голос. – К сожалению, это очень щекотливый момент. Вспомни капитана хоккейной сборной, Янне Свенссона… газеты без конца писали о некомпетентности полиции.

– Потому что так и не нашли…

– Об этом молчи, это первый крупный провал Сусанны Эст с тех пор, как она стала прокурором. Я не говорю, что газетчики правы, но ты в тот раз был очень нужен полиции Вестерноррланда. Они сами оказались слишком медлительны, слишком держались за инструкции и упустили время… обычное дело, но газетчики такое любят.

– Я больше не могу говорить. – Йона решил закончить разговор.

– Ты знаешь, я не стал бы тревожить тебя, если бы речь шла просто о смертельном случае. – Карлос вздохнул. – Но об этом деле, Йона, будут писать газеты… убийство страшное, чудовищно жестокое, кровавое… телу девочки придали особую форму.

– Как это? Что значит “телу придали форму”?

– Она лежит на кровати, закрыв лицо руками.

Йона молчал, держа левую руку на руле. За окнами мелькали деревья. Карлос дышал в телефон, в кабинете слышались голоса. Йона, не говоря ни слова, свернул с Е 45 на Лусвеген, дорогу, ведущую на восток, к побережью. Комиссар направился в Сундсвалль.

– Йона, пожалуйста, поезжай туда – и все… Помоги им, подтолкни к самостоятельному расследованию… Хорошо бы – пока о деле не начали писать газеты.

– Так я больше не наблюдатель?

– Нет, наблюдатель… Просто будь там поблизости, наблюдай за ходом расследования, подкинь тамошним полицейским идею-другую… Только помни, ты сейчас не можешь участвовать в оперативной работе.

– Потому что я под служебным расследованием?

– Главное – держись в тени.

Севернее Сундсвалля Йона повернул на восемьдесят шестое шоссе, уходящее в глубину полуострова параллельно реке Индальсэльвен.

Через два часа он оказался у затерянного в лесной глуши интерната.