Край земли - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 36

• Предыдущая
• 36/54
• Следующая

Подход к становищу отличный: всего каких-нибудь два метра остается прошлепать по воде, а если катер мало нагружен, то и того меньше.

Площадка, на которой расположены домики становища, поражает прежде всего тем, что она на протяжении целого километра великолепно вымощена крупным камнем. Мостовая так хороша, что главная улица Архангельска, несомненно, может ей позавидовать. На поверку оказывается, что мостовая эта естественная. Соорудило ее море: накатило на берег огромное количество камней, утрамбовало их прибоем и сгладило, как хороший каменотес. Растянутая вдоль берега полоса мостовой, однако, не широка – не больше пятидесяти метров; за мостовой начинается полоса песка, представляющая собой дно озера, образующегося в период интенсивного таяния горных снегов.

Нас поразило, что в самой середине этого высохшего озера, так же как и по его краям, разбросано несколько совершенно разбитых карбасов и стрельных лодочек. Оказывается, за несколько дней до нашего прихода с моря налетел крепкий шторм. Сила ветра была так велика, что волны перехлестывали через все становище. Подхватив лежавшие на берегу карбасы и стрельные лодки промышленников, вода перебросила их через становище в озеро, превратив при этом в груды истерзанных щепок. Промышленники ежеминутно ждали, что та же участь постигнет их жилища, дрожавшие и скрипевшие под ударами ветра и воды. Для промышленников это было бы совершенно непоправимым бедствием, так как домов в становище всего три, все они переполнены, четвертое строение – бывшая часовенка – для жилья не годна и служит артели складом промыслового снаряжения и продовольствия.

В центре становища стоит наиболее обширный и лучше всех построенный дом, поставленный здесь когда-то художником А. А. Борисовым. Вероятно, это самое северное ателье в мире. Направляясь к этой полярной студии, мы были встречены несметной ордой дико лающих и беснующихся собак всех мастей и размеров. В большинстве это крупные и лохматые лайки – единственная порода, которую стоит здесь держать ради езды.

Приехавший с нами Тыко Вылка, оправив на себе неизменную кожаную безрукавку и зажав подмышку откуда-то взявшийся большой портфель – признак его председательского достоинства, – важно направился к крайнему дому, где помещалась контора артели. А мы, преодолев сопротивление собак, наскочивших на нас сплошной мохнатой стеной, протискались к борисовскому дому.

В этих краях, куда не каждый год заходит по два судна, от души рады каждому свежему человеку. Можно спокойно итти в дом к совершенно незнакомым людям, не боясь того, что, по русской пословице, вы, как непрошеный гость, окажетесь хуже татарина.

При входе в дом несколько дверей одна за другой открываются перед нами. За первыми сенями-тамбуром следуют вторые, внутренние сени. Здесь привыкли беречь тепло. Его не приходится слишком щедро выпускать на волю, коли каждое полено на счету. Дрова ведь привозят из Архангельска.

Половину просторной светлой горницы занимает огромная русская печь. Около печи возятся две хозяйки – жены двух из живущих в этом доме промышленников.

В красном углу под образами виднеется темная груда подушек и одеял, наваленных на узкую койку. При нашем приближении груда одеял зашевелилась и с койки поднялся человек. Перед нами вырос во всем своем величии самый настоящий Зевс. Широкое, крепко сшитое тело, огромный рост. Большая голова с широкой кудрявой бородой и львиной гривой волос. Это старейший матшарский промышленник Князев. Болезнь приковала его к койке, но ради нашего приезда и он, покряхтывая, спустил ноги и сунул их в гигантские валенки.

Обе хозяйки хлопотали вовсю, и скоро на столе появились давно забытые нами яства: пышный белый пирог с гольцом, свежий белый хлеб, сухие, крепкие как камень баранки и малосольный голец, заменяющий здесь семгу.

Занимая нас разговором, хозяйки присели к столу. Бросаются в глаза истомленные бледные лица обеих женщин. Невольно спрашиваем:

– Очень трудно здесь жить?

–  Первые две зимы было очень тяжело, а потом ничего.

– А без города не тоскуете?

– Опять-таки трудно было сначала, а потом ничего. Конечно, много легче, если изредка в город съездить ну, хотя раз в год. А только не всегда это возможно осуществить, потому что все в зависимости от парохода, а пароход нас не балует – не каждый год два раза зайдет. Но, между прочим, за делом скучать и не приходится. Ведь работы-то на нас приходится слава тебе господи, дай бог всякому.

– Многовато?

– Да, немало. Впрочем, и тут жаловаться не следовает, потому очень понятно, что в зависимости от работы и достаток. Ведь не век же здесь вековать, а к отъезду чего поболее припасти всегда не мешает. Я вот в том годе в городе была, а сей год уже и не особо охота. Ведь у нас там, особливо в деревне, хуже нашего здешнего живут…

Тут хозяйку перебил сын Князева, Михаила, ражий плечистый парень лет восемнадцати.

– Ну, это выуж напрасно насчет того, што в городу хуже здешнего.

Сосед Михайлы, молодой белобрысый промышленник стал поспешно дожевывать запихнутый в рот огромный кусок пирога, но, так и не дожевав, с полным ртом поддержал Михайлу.

– Это верно, Михайла, конешно, правильно выразился. Рази есть возможность ставить вровень нашу здешнюю жись с городской и даже с деревенской. Им там все, а нам одно мучение и, главное, што во всем недостаток из-за прижиму терпим.

– Какого прижима?

– Вполне понятно, какого – госторговского. Разве это справедливость? С нас за все втридорога, а нам за все полцены. За песца первого сорта вон всего пятьдесят пять целкачей дают, а небось, сказывают сами их за границей по сто десять сбывают. Рази это правильно?… Ну, а нам-то все подороже. Вот, к примеру, почем сейчас в городе мука-то идет?

– Ежели вас интересует твердая государственная цена, то я не сумею вам сказать, да это и не так интересно, потому что все равно мы в городе на норме сидим – фунт в день на брата хлеба получи и баста. А что касается спекулянтов базарных, то у них, кажется, рублей по сорок пуд идет.

Парень широко открыл глаза и поперхнулся пирогом.

– То-есть как же фунт?

– А так, фунт на день. А у вас сколько на человека полагается?

– У нас… вволю.

Окружающие засмеялись. Старик Князев поскреб бороду и раздельно бросил парню:

– Ты, Лешка, брось чепуху-то нести. У нас еще, видно, слава богу. Голодом не сидим.

– То-есть как это не сидим? Што хлеба вволю, так уже по-вашему и слава богу? А што Госторг по рублю на рупь на нашем горбу выбивает, это по-вашему тоже слава богу?

Я сделал попытку вступиться за Госторг.

– Видите ли, товарищ, вы неправы. Госторг завозит вам сюда с большим трудом товары и отпускает их в конце-концов почти по тем же ценам, по каким мы получаем их у себя в городе. Как вы думаете, ради чего Госторг все это вам сюда везет? Ради того только, чтобы доставить вам возможность побольше чайку пить, чем мужику в России, да побольше сахару наваливать? Ведь и Госторг за те продукты, которые он получает от государства для вас, должен принести государству какую-то реальную пользу. Такой пользой со стороны Госторга является предоставление в распоряжение государства твердой иностранной валюты, нужной нам для покупки за границей машин, идущих на оборудование строящейся советской промышленности. Ведь нельзя же требовать от Госторга, чтобы он платил вам дороже, чем он сам продает песца за границей, а ведь не мне вас учить, как трудно пушнину продать иностранцу. Небось, не раз нюхались с норвежскими контрабандистами насчет сбыта скрытой от Госторга пушнинки?… Знаете, как он придирается к каждому пятнышку и какую цену дает…

Парень неуверенно промычал:

– У нас такого не бывает.

Князев сумрачно промолчал.

Нам не дали окончить разговора, в дверь почти неслышно вошёл самоедин. Его присутствие я обнаружил по острой струе едкого запаха тюленьего жира, ударившей в нос. Самоедин потоптался на месте и не спеша протянул:

– Ты, Лекся, на контор ходи, присидатель кликал.

• Предыдущая
• 36/54
• Следующая