Совсем рядом - Мартынов Георгий Сергеевич - Страница 11

• Предыдущая
• 11/13
• Следующая

— И вы шли на это?

Он пожал плечами, словно хотел сказать: «А что же делать!».

— А какие опасности грозят при обратном переходе? — спросил я.

— Возвращение в свой мир всегда совершенно безопасно. Вернувшийся может оказаться только там, где находился до перехода в соответствующий момент времени. Ты же сам оказался дома, там, где был прошлый раз в эту секунду. Иначе быть не может!

— Да!—сказал я.—Свалиться на плечи матери я никак не мог, ведь этого не было.

— Именно,—сказал он,—этого не было. Разные события в один момент произойти не могут.

— Вы сказали, что шли на риск, меньший, чем первый ваш человек,—сказал я.—Мне кажется, что это не так. Прошло двадцать восемь лет. Допустим, что за эти годы было землетрясение и на этом месте образовался залив. Или был выстроен город. Или, — продолжал я, увлекшись,—завод, и вы попали бы в доменную печь.

— У нас,—сказал он вместо ответа,—есть книга, написанная одним из тех, кто встретился триста лет назад с вашими людьми. Кстати, их было трое. Эта книга—его воспоминания. Так вот он писал о точно такой же путанице в вопросах времени, какую я наблюдаю сейчас у тебя. Ты говоришь, что на этом месте мог быть завод. Куда же он делся за эти двадцать восемь лет?

Я смешался, только тут вспомнив, что первый пришелец, перешедший к нам, был здесь на двадцать восемь лет ПОЗЖЕ, чем мой собеседник.

— Можно, конечно, допустить, что сейчас здесь завод, как ты сказал, а через двадцать восемь лет его не будет. Он бесследно исчезнет. Но согласись, что это невероятно.

— Я сказал глупость.

— Именно потому, что через двадцать восемь лет здесь оказался, то есть окажется,—поправился он, — берег моря, мы и считали, что я почти ничем не рискую. Вот если бы наше время текло в одном направлении с вашим, тогда подобная опасность была бы вполне реальна. Люди могут превратить пустынный берег в город, но никак не наоборот.

— Да, конечно,—сказал я.—Сам не понимаю, как я мог спутаться.

— Это естественно,—сказал он.

Мы снова замолчали. Казалось, говорить больше не о чем. Но у меня могло бы оказаться множество вопросов, и если я молчал, то только потому, что было почему-то неудобно спрашивать. .Как-то само собой получилось, что инициатива в разговоре принадлежала ему.

Я посмотрел на часы. Они показывали ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ ПЯТОГО.

Я чувствовал, что устал. Два часа мы сидели тут прошлый раз, два часа я провел в их мире, и вот мы сидим тут вторично. И сидим почти не шевелясь.

Мне захотелось лечь. Но я помнил, что прошлый раз я не ложился. Не будет ли это совмещением событий, по его выражению? Спросить казалось мне нелепым. Не хотелось повторять недавний промах. А желание лечь становилось все сильнее. Может быть, тут сказывалось бессознательное желание сделать именно то, чего, по его словам, делать нельзя. У человека часто появляются такие желания, и с ними трудно бороться, особенно в моем тогдашнем возрасте.

Я решил лечь. Что бы потом ни случилось.

Вы догадались, конечно, что исполнить это желание мне не удалось. Я не забыл о нем, как в прошлый раз, когда решил встать и пойти домой. Я помнил, что хочу лечь. И не лег!

Что-то мешало мне. Не то чтобы неведомая сила удерживала меня в сидячем положении. Нет! Просто я никак не мог сделать нужного усилия. А может, и делал это усилие, но мышцы отказались мне повиноваться. Вероятно, так бывает с людьми, у которых парализованы руки или ноги. Хочешь пошевелить и не можешь.

Я подумал, что если бы, оказавшись дома, решил там остаться, ноги сами вынесли бы меня на улицу, без участия моей воли. И пожалел, что не проверил, было бы так или не было. Он, видимо, заметил и понял мои усилия, потому что сказал:

— Это бесполезно. Твои мышцы делают-то же, что делали в прошлый раз.

— Но почему же тогда, — воскликнул я, — мы думаем иначе, говорим совсем о другом? Почему язык нам подчиняется?

Он посмотрел на меня, и я увидел в его глазах смятение. Признаюсь, что в этот момент я почувствовал гордость. Как-никак, но ведь он был ученым, а я вчерашним школьником. И тем не менее мне, а не ему пришла в голову эта мысль. Язык приводится в движение мышцами, такими же, как все остальные мышцы нашего тела. И если, как он сказал, наши мышцы повторяют то, что делали в прошлый раз, то почему же мы имеем возможность совсем иначе двигать языком? Мы должны были говорить точно то же, что говорили тогда.

Он заговорил медленно, обдумывая каждое слово:

— Наши миры отделяет друг от друга непостижимое нашему уму. Мы люди трехмерного мира и трехмерного мышления. Пространство иных измерений или пространство, где измерений нет, одинаково недоступно.научному анализу. Для нас они однозначны. Все, что происходит в наших мирах, подчиняется закону трехмерности. В том числе и наши движения. Но мы не можем сомневаться в том, что физическое перемещение в ином измерении возможно. Мы оба только что испытали это на практике. А практика, опыт—это подтверждение объективной истины. Может быть, наш разговор, тот факт, что мы производим языком и гортанью иные движения, чем в первый раз, что-то изменяет, приводит к каким-то последствиям, происходит совмещение различных действий в одно время. Но где? У нас, в мире трехмерном, ничего не изменяется. По крайней мере, не изменяется зримо. Должны и конечно смешиваются колебания воздуха, производимые нашими голосами. Те звуковые волны, которые мы возбуждаем сейчас, и те, которые были прежде, когда мы говорили, в эти же мгновения, прошлый раз. Но мы этого не замечаем. Почему? — Он замолчал, а потом сказал совсем другим тоном:—На твой вопрос я не могу ответить. Я не понимаю этого. То, что я сейчас говорил, только первые мысли, которые, может быть, что-то объясняют, а может быть, ничего. Разгадка — дело будущего. Для вас — прошлого.

— То есть, как это прошлого?

— Ну вот!—сказал он с досадой.—Я сам начинаю путаться. Для вас, разумеется, это также дело будущего.

Здесь я, обратите внимание, непроизвольно, без причины, не желая этого, неожиданно ВСКОЧИЛ. Точно какая-то пружина меня подбросила.

ОН УЛЫБНУЛСЯ И, ПОТЯНУВ МЕНЯ ЗА РУКУ, ЗАСТАВИЛ ОПУСТИТЬСЯ НА ПРЕЖНЕЕ МЕСТ0!

— Помнишь?—спросил он.

Я кивнул головой. Я хорошо помнил!

Все, что как-то изменяло физическое положение наших тел, в точности повторялось. Если бы кто-нибудь тогда и теперь следил за нами, для него не было бы ни малейшей разницы в нашем поведении. Ни малейшей!

Но мы говорили о другом. Мы иначе шевелили языком и губами!

Туманные рассуждения моего собеседника о каком-то четвертом, чуть не сказал «потустороннем», измерении, в котором наши голоса могли что-то изменять, до моего сознания не доходили, да и до сих пор не доходят. Я ничего не понимал тогда, ничего не понимаю и теперь, спустя четверть века. '

А вы понимаете что-нибудь?.. Но ведь это было! Происходило в действительности, в зримом и реальном мире!

Я заметил, что уже несколько минут наблюдаю за неведомо откуда взявшимся на безоблачном небе маленьким облачком, которое СЛОВНО ЛЕНИВО ПРИБЛИЖАЛОСЬ К СОЛНЦУ И НА МИНУТУ ЗАКРЫЛО ЕГО!

Я ничего не сказал об этом новом (котором по счету?) подтверждении тождества событий в окружающем нас мире. На моего собеседника это не произвело бы впечатления. К тому же, он мог в первый раз не заметить облачка.

Молчать я не мог и спросил первое, что пришло в голову:

— Я так и не знаю, откуда к вам попала газета?

— По ее дате ты мог узнать, — ответил он, — что она попала к нам двадцать восемь лет назад. Я уже говорил, что первый наш человек был здесь ночью. Газета лежала на земле, возле него. И он взял ее. Вот и все!

—Да!—сказал я.—Вот и все! Как просто! Вы узнали, что у нас будет страшная война, могли определить, когда она началась. И могли явиться к нам раньше, чтобы предупредить о ней.

— Ты хочешь сказать «позже»?—поправил он. — Допустим, что мы так бы и поступили. Что бы тогда изменилось? Когда мы узнали о том, что у вас была война, она уже давно закончилась. И стала историей, историческим фактом. То, что уже произошло, изменить нельзя. Допустим, — повторил он, — мы совершили бы переход не сейчас, а годом позже, для вас годом раньше, и сообщили бы о будущей войне. Предсказали бы ее. Война все равно произошла бы.

• Предыдущая
• 11/13
• Следующая