Оливье, или Сокровища тамплиеров - Бенцони Жюльетта - Страница 47

• Предыдущая
• 47/92
• Следующая

— Оставайтесь со мной!

От портала собора до ворот дворца, которые открывались уже не в сторону Сены, как во времена Людовика Святого, а на Майский двор, напротив улицы де ла Драпри и перекрестка улиц де ла Барийри и Королевского двора[60], путь не был длинным. Плуабо действительно ринулся к королю. Матье и Оливье какое-то время подождали, но когда прево появился, он был в таком волнении, что мастеру-каменщику пришлось остановить его почти насильно, чтобы переговорить с ним, прежде чем он сел на лошадь.

— Ну? — спросил он. — Какое принято решение? Если бы Плуабо был в нормальном состоянии, он послал бы куда подальше наглеца, который посмел задать этот вопрос — да еще каким тоном! — ему, парижскому прево, но Матье был человеком видным и вдобавок хорошо знакомым... сам же Плуабо в этот момент был сам не свой, его глаза блуждали, он выглядел растерянным и возбужденным.

— Огонь! — крикнул он. — Сегодня вечером оба тамплиера будут сожжены, и я должен поставить костер на Еврейском острове, чтобы наш сир Филипп мог видеть казнь из Дворца... Не знаю, как примет это народ... не будет ли смятения. Королю только что сказали, что отказ Великого магистра от показаний произвел очень большое впечатление на людей... А теперь пустите меня! У меня дел невпроворот!

С помощью Матье он взобрался на лошадь и не услышал слов мастера: «Мне тоже». Но Оливье слышал все.

— Что вы задумали, мэтр Матье? Вы поняли? Король собирается убить их, и я не знаю, кто сможет ему помешать...

— Возможно, мы, люди работающие с камнем и деревом. Нас гораздо больше, чем вы думаете... И если Господь, как я надеюсь, соблаговолит помочь нам! Идемте! Нельзя терять ни минуты!

Оливье последовал за ним, не произнеся больше ни слова, но в сердце его родилось чувство, очень похожее на радость: на его глазах мирный Матье, в руках которого любой камень становился молитвой и устремлялся к небу, чтобы занять место среди своих братьев, превращался в военного вождя. Ошибиться было невозможно: лаконичные резкие команды, полыхающие, как молнии... Он намеревался напасть на королевские войска, взбунтоваться против грозного Филиппа, вырвать из его рук того, кого называл «мэтром Жаком», пожертвовать, если понадобится, собой... и это чертовски возбуждало после столь долгого бездействия!

Забравшись на единственную лошадь, оставленную Реми, они вернулись в Монтрей, но не для того, чтобы там оставаться. В нескольких быстрых фразах Матье отдал самые настоящие приказы: по возвращении Реми женщины должны были сесть в повозку, взяв с собой самые ценные вещи, но отнюдь не громоздкий багаж, который мог бы привлечь внимание. Юноша отвезет их в Сен-Морис, где они оставят повозку монахам, как делали всегда, когда собирались совершить прогулку на лодке. Та, которой пользовались чаще всего, довезет их вниз по течению до Пассиакума[61], где Реми поможет им устроиться в домике Бертрады...

Понимая, что наступила тяжкая пора и всякие споры бесполезны, ни одна из женщин не возразила, только Жулиана осмелилась задать вопрос:

— Значит, мы бросаем наш милый дом?

— Почему бросаете? Вы едете навестить родственницу, которая живет рядом с Мо. И я надеюсь привезти вас сюда, когда буду уверен, что опасаться больше нечего. А вы, матушка, даже и не надейтесь отсидеться здесь! Я хочу, чтобы вы обе поселились у Бертрады.

Он расцеловал женщин, а потом ушел в сопровождении Оливье, который был немым свидетелем этой сцены. На сей раз они двинулись в Париж пешком и направились в тот самый дом на улице Платр, где Матье спрятал двух тамплиеров после беспорядков, случившихся у обители Храма.

На улицах столицы все еще было много народу. Люди останавливались, разговаривали, обсуждали неслыханные события, случившиеся недавно перед порталом собора Парижской Богоматери: можно было не сомневаться, что никто, кроме больных, не отправится спать до развязки этой ужасной трагедии. Вечером на берегах Сены соберется огромная толпа. И несколько человек, которые проскользнули в дом, остались незамеченными. Кое с кем Оливье был знаком: тут были Ковен из Мона, Франсуа из Дофине, Люсьен из Арраса, Жозеф из Аржантейя, Ронан из Бретани — все принадлежали к братству «чужеземных» каменщиков, которые нанимались на строительство того или иного собора или церкви. Все они уже давно работали с Матье, и почти все обучались мастерству в Храме.

Матье раздал им оружие, которое легко можно было спрятать под коротким кафтаном — кинжалы и фронды[62]. Более длинные кафтаны подходили для коротких мечей. А Оливье забрал из своей кельи меч, который служил ему для обучения Реми... Впрочем, от дополнительного кинжала он не отказался. После этого все покинули дом — в случае нужды все знали, где найти ключ — и рассеялись по бурлящим улицам, назначив местом сбора порт Сен-Ландри на северной оконечности острова Сите.

Носящий имя близлежащей романской церкви, порт существовал с незапамятных времен. Некогда он был единственным — в эпоху, когда Париж назывался Лютецией и весь город располагался только на острове Сите. В период бурного роста столицы он был вытеснен Гревским портом, созданным королем Людовиком VII, отцом Филиппа Августа. Тем не менее его по-прежнему использовали для нужд Сите — особенно для разгрузки материалов, которые доставлялись по Сене для строительства собора Парижской Богоматери — пока еще не завершенного, — которое началось полтора века назад, когда все тот же Людовик VII заложил первый камень будущего шедевра, задуманного архиепископом Морисом де Сюлли. Кроме того, порт служил для снабжения капитула соборами части населения Сите.

Добравшись до Гревского порта, небольшой отряд увидел, что народ уже собирается, а на песчаном берегу[63] расставлена стража. К концу дня сюда должны были доставить осужденных, чтобы переправить их на место казни — один из двух островков, расположенных как раз напротив Королевских садов[64]. Не обращая на стражу особого внимания, группа начала переходить мост, как вдруг Ковен из Мона, руководивший стройкой Матье, бросил взгляд на порт, частично закрытый приорством Сен-Дени-де-ла-Шатр и Большой мельницей, установленной прямо на реке, и заметил, что там происходит нечто необычное: какие-то люди натягивали рабочие блузы из белого полотна, которые обычно использовали каменщики, чтобы уберечь одежду от пятен гипсового и известкового раствора.

— Кто это такие? — спросил он мэтра Матье. — Я их не знаю. Всем нашим было приказано не привлекать к себе внимания!

— Пошли, посмотрим!

Бегом они миновали мост и кубарем скатились к порту по склону, по которому обычно поднимали тяжелые грузы. Там они увидели дюжину мужчин с взлохмаченными густыми волосами и длинными бородами: они окружили пустую баржу с очевидным намерением забраться на нее.

— Кто вы? Что вам здесь нужно? — прогремел Матье. — Эта баржа принадлежит мне...

Один из самых рослых мужчин, видимо главарь, подошел к мастеру, остальные толпились за его спиной.

— Не сердитесь, но нам эта баржа очень нужна, и мы торопимся. Вам лучше не мешать нам сейчас!

Тон и повадки этого человека были явно враждебными, хотя главарь, очевидно, не желал ссоры. Но Матье и его люди были не склонны ему уступать.

— Вам тоже! И назовите себя, чтобы мы знали, с кем имеем дело. Меня зовут Матье де Монтрей, я мастер строителей собора Парижской Богоматери.

— Меня зовут Жан д'Омон, я вас приветствую, слышал о вас как о достойном человеке, потому и прошу, чтобы вы нам не мешали...

— Он не будет мешать, — сказал один из лжекаменщиков, выдвинувшись вперед. — И даже, может быть, поможет нам. Мы пришли, чтобы...

• Предыдущая
• 47/92
• Следующая