Рено, или Проклятие - Бенцони Жюльетта - Страница 14

• Предыдущая
• 14/103
• Следующая

– Разве часовня не служит славе Господа всегда и при любых обстоятельствах? – сурово прервал размышления Рено Пернон. – Разумеется, император Константинопольский не отказался от своих прав на святые реликвии, но я думаю, что отказ последует в самое ближайшее время. Если только ученейший господин Альберт не поделился с ним своей тайной… Но я был бы крайне удивлен, если бы это произошло…

Внезапное появление мадемуазель д’Эркри прервало их беседу. Она пришла сообщить Рено, что он должен быть готов сопровождать госпожу во второй половине дня в королевский дворец.

– Королева прислала записку и просит госпожу Филиппу пожаловать к ней. На этот раз, я полагаю, вы довольны? Тут уж никто не скажет, что вы прислуживаете, как слуга! Госпожа приказала отнести к вам в комнату одежду, в которой вы сможете появиться перед столь знатной особой.

Засыхающему растению дали глоток воды, и Рено ожил. Он сменил штаны из плотной шерсти на штаны из тонкого сукна, надел вместо обычной котты бархатную, отделанную беличьим мехом, и двумя часами позже уже въезжал в ворота дворца, который был расположен неподалеку от Сены. Первое, что увидел Рено, оказавшись в просторном внутреннем дворе королевского дворца, была галерея со сводами, которая придавала ему сходство с монастырем. Но люди здесь встречались самые разные – воины, монахи, дамы и даже нищие; несчастная судьба обездоленных внушала королевской семье такое сострадание, что государь приглашал их в свои личные покои и не только оделял щедрой милостыней, но и усаживал за свой стол и подавал еду собственноручно. Сам дворец был совсем невелик, узким прямоугольником он как бы отсекал овальную оконечность острова Ситэ, и там был разбит чудесный сад с разными фруктовыми деревьями и красивой беседкой, увитой виноградом. Бело-розовой кипенью сейчас в нем цвели груши. Два-три зеленых островка, похожие на рыбок, радовали глаз в искрящихся под солнцем водах Сены. День выдался на загляденье солнечным.

Вообще надо сказать, что дом французских королей, хоть и выстроенный с суровой простотой, которая лишь придавала ему изящества, выглядел приветливым и даже по-детски веселым. Этому впечатлению не мешали ни стражники, которые вышагивали по двору, поблескивая алебардами, ни пышные наряды некоторых придворных. Веселья добавлял гомон, доносящийся со стройки, где каменщики воздвигали что-то невероятное, потому что государь хотел, чтобы Святая капелла затмила по красоте все, что существует на свете.

Рено спрыгнул на землю, помог сойти с иноходца госпоже Филиппе, передал поводья обеих лошадей конюхам и приготовился следовать за дамой, но та его остановила:

– Ждите меня здесь. Не подобает, чтобы вы входили в покои Ее Величества без ее соизволения. Наберитесь терпения.

Разочарованный Рено, которому после того, как он избежал почти неминуемой смерти, так хотелось везде побывать, все узнать и все увидеть, вынужден был лишь поклониться. Однако он спросил, можно ли ему сходить и посмотреть, как строится знаменитая часовня. Ответом ему был равнодушный взмах руки, который отнюдь не согрел ему сердце. Как только он увидел, что Филиппа поднялась на крыльцо дворца, он повернулся и зашагал к стройке. Здесь, зачарованный небывалым зрелищем, он мигом забыл о своем огорчении.

Будущая церковь по величине должна была быть куда меньше собора, однако строило ее великое множество каменщиков, напоминавших трудолюбивых пчел. Они трудились на лесах, которые окружали здание, удивлявшее своим видом уже сейчас. Оно должно было быть двухэтажным. Первый этаж был возведен на мощных опорах, отличался прочными толстыми стенами, в которых были проделаны небольшие стрельчатые окна. Над ним тянулись высоко вверх стрелы из белого камня, между которыми светилось пустое пространство. Где-то высоко-высоко, в голубом небе, эти стрелы с помощью деревянных перекрытий образовывали свод. Будущее здание напоминало гигантский ларчик для хранения святых реликвий, как сразу догадался Рено, но верх его казался до того хрупким, что молодой человек не удержался и посетовал вслух, говоря сам с собой:

– Нет, им не выстоять против зимнего ветра!..

– А они все-таки выстоят, и даже без деревянных перекрытий, которые будут убраны, когда мы все достроим!

Рено обернулся и увидел позади себя мужчину средних лет, высокого и крепкого, одетого в подобие туники из плотного сукна, перехваченной кожаным поясом, на котором висел кожаный кошелек. Румяные щеки, крупный нос, небольшая курчавая бородка с проседью и серые острые глаза. В руках небольшой свиток пергамента и линейка. На голове шерстяная шапочка, из-под которой выбивались непокорные пряди волос. Грубые башмаки перепачканы белой пылью. Взглянув на них, Рено заключил, что мужчина работает на стройке. Уверенность, прозвучавшая в словах каменщика, была так велика, что не могла не произвести впечатления на молодого человека. Но ему было очень трудно отказаться от собственного мнения.

– Я бы не хотел показаться вам упрямцем, – вздохнул он, – но мне кажется, что наверху слишком много пустого пространства, а камня маловато.

– Его больше, чем вы можете себе вообразить. Вы, наверное, не знаете, что каждая из стрел, устремленных в небо, или уже укреплена, или будет укреплена контрфорсом. А пустое пространство заполнят разноцветные прекрасные витражи.

– Витражи? Такие огромные?

– Да, такие огромные. Со всех сторон на них будет падать свет, и они будут играть чудесными красками.

– Тогда и в самом деле это будет что-то необыкновенное! – признал восхищенный Рено. – Думаю, для вас большая радость участвовать в постройке такого чуда.

– Вы правы, для меня это настоящее счастье, тем более что я архитектор, – сообщил мужчина не без гордости. – Меня зовут Пьер де Монтрей… Однако прошу меня простить, так как я вынужден вас покинуть. – И, поклонившись юному Рено, он отправился навстречу человеку лет тридцати, светловолосому, в мягкой белой шапочке. Тот шел медленно, словно задумавшись, – очень худой, очень высокий и, как все высокие люди, немного сутулый. Одет он был в длинный коричневый балахон из недорогой шерстяной материи, поверх которого был наброшен еще и сюрко[10] из той же ткани, подбитый, судя по проймам, кротовым мехом. Он был красив, с тонкими, но без всякой слащавости чертами лица: высокий лоб его уже прорезали морщины, но губы улыбались, а синие глаза сияли. Он шел, потирая руки, чтобы их согреть. Когда Пьер де Монтрей подошел к нему, он дружески обнял архитектора за плечи и только потом взял его под руку, собираясь продолжить путь и побеседовать.

Неожиданно на строительной площадке появился молоденький слуга и стал звать во все горло, стараясь перекричать шум стройки, Рено де Куртене. Рено поспешил к нему, отвесив архитектору и незнакомцу вежливый полупоклон.

– Я тот, кого вы ищете, – сообщил он слуге. – Госпоже де Куси нужны мои услуги?

– Вас зовет не госпожа де Куси, а Ее Величество королева. Извольте поторопиться, королева не любит ждать.

Рено поспешил за слугой. Они вошли во дворец, поднялись по лестнице, миновали Зал совета, потом столовую и оказались перед резной дверью, возле которой стояли два стражника. Эта дверь и вела в покои Бланки Кастильской, матери короля, которую продолжали называть королевой, несмотря на то что этот титул принадлежал теперь Маргарите Прованской.

Рено вошел в просторную комнату, освещенную двумя окнами, смотрящими в сад, и ему показалось, что он оказался в неком святилище. Все здесь было исполнено особого, символического значения: кресло, напоминающее трон, белые лилии Франции, обвивающие башни Кастилии, на чудесных настенных коврах. Но главной фигурой священного пространства была массивная женщина в белом одеянии – белый цвет был цветом траура королевских вдов. Однако она не носила уже платьев из грубого фландрского полотна, как сразу после смерти мужа, платье на ней было бархатным и отделано мехом горностая, а белую муслиновую вуаль перехватывал золотой узорный обруч с сапфирами. В пышных черных волосах Бланки поблескивали серебряные нити. Бланке Кастильской исполнилось пятьдесят шесть лет, но она еще сохраняла свою красоту благодаря стати, бледному лицу и сверкающим умом глубоким темным глазам. Она сидела за столом в высоком кресле, покрытом голубым с золотым узором ковром; ее тонкая, с длинными пальцами рука, которую уже коснулись первые признаки ревматизма, лежала на книге в кожаном переплете с серебряными застежками. Вокруг королевы расположились придворные дамы, но Рено, зачарованному белоснежным великолепием, они показались лишь разноцветным окаймлением, от которого вдруг отделилась Филиппа де Куси и произнесла:

• Предыдущая
• 14/103
• Следующая