Последний день матриархата - Машков Владимир Георгиевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/43
• Следующая

Саня оказался провидцем – весь тот день пошел у меня наперекосяк.

Эти милые, дружеские разговоры мы вели на уроке алгебры. Калерия Васильевна бросала на нас вопросительные взгляды, то есть взгляды, в которых было много вопросов. Но я уже давно разучился отвечать на вопросы.

Поскольку наше поведение было вызывающим, Калерия Васильевна и вызвала меня к доске.

Я глянул на доску, на которой было написано условие задачи, и взял в руки мел. Но что-то меня смутило. Я перечитал условие задачи и понял, что меня смутило. Я никогда не решал подобных задачек. Наверное, Калерия Васильевна в эти дни объясняла новый материал, а я на уроках не слушал и дома мне некогда было заглядывать в учебник.

С тех пор как папа совершил первый мужской поступок, я не открывал учебников. А ребята ушли далеко вперед.

Я положил мел на место в знак того, что признаю свое поражение в битве с задачкой, и повернулся к Калерии Васильевне.

– Кирилл, ты нездоров? – с надеждой спросила классная.

– Нет, я чувствую себя превосходно, – я не принял спасательного круга, который мне великодушно бросила Калерия Васильевна.

– Может, дома что случилось? – классной очень не хотелось ставить мне двойку.

– Это было ближе к истине, но я не ухватился за соломинку, которую мне предлагала учительница. Прятаться за чужую спину – занятие, недостойное мужчины.

– Я не знаю, как решить задачку, – четко и ясно сказал я, – потому что не учил уроков.

Я отрезал Калерии Васильевне все дороги к отступлению. Класс ждал, чем закончится наш диалог.

Учительница взяла ручку и открыла дневник. Она была в явном затруднении, какую оценку мне ставить. Раньше все было просто – кроме пятерок других отметок у меня в дневнике не водилось.

– Что с тобой? – прошептала классная и дрожащей рукой вывела двойку.

А что со мной? А ничего! С независимым видом я сел на свое место. Класс зашушукался. Саня чуть не приствистнул от удивления.

Я очень расстроился, что получил два балла. Но вспомнил, как вела себя по-мужски в подобных случаях Наташа. Она делала вид, что ничего не случилось, и сохраняла полное спокойствие. Теперь я понимаю, чего ей это стоило.

Едва прозвенел звонок, я первым выскочил из класса, чтобы избежать разговора с Калерией Васильевной. Во дворе меня догнала Лялька. Синяк давно исчез с ее симпатичной мордочки, и вообще она вся сияла.

Девочка протянула мне пачку сигарет:

– Передай, пожалуйста, своей даме сердца, – лукаво произнесла Лялька.

– Что это? – я пропустил мимо ушей ее ехидное замечание.

– Возвращаю долг и с лихвой, – объяснила Лялька. – Некогда она со мной по-братски, то есть по-сестрински поделилась.

Я взял пачку и сунул ее в карман.

– Кстати, как она поживает? Можешь ей передать, что я на нее больше не сержусь, я ее прощаю.

И, прежде чем я нашелся, что ответить, Лялька уплыла. У Ляльки была удивительная походка. Как бы скоро она не шла, казалось, что она плывет. Поэтому всякий останавливался и глядел ей вслед.

Я не был исключением и тоже глядел, как Лялька пересекала двор в окружении мальчишек.

Значит, некогда Лялька выпросила у Наташи сигареты, чтобы прогреметь на всю школу. А теперь соперница сама ушла, признав свое поражение. Лялька вновь стала некорованной королевой класса.

А мальчишки, которые совсем недавно вились вокруг Наташи, забыли о ее существовании. Прошло всего четыре дня, и уже никто ее не помнит.

Наверное, один я помню. Оказалось, что и Саня не забыл Наташу. На втором уроке – а это был английский – Саня шепотом рассказывал мне, что вчера они с Игорем Александровичем вновь объехали родственников и знакомых Наташиных родителей. Правда, применили другую тактику. Саня заходил и спрашивал, где Наташа. Мол, он ее давний приятель, проездом в этом городе. Но никто ничего им не мог скаать, кроме того, что мама вместе с Наташей уехала в отпуск.

Кончились наши разговоры тем, что англичанка вызвала Саню, и мой друг схватил «пару». Следом за ним поднялся я, и новая двойка украсила мой дневник. Сперва англичанка растерялась, не зная, какую отметку мне ставить. А когда увидела двойку, выведенную дрожащей рукой Калерии Васильевны, больше не колебалась и поставила мне двойку.

Ее примеру последовали и другие учительницы. Короче говоря, после пятого урока у меня было пять двоек. Больше двоек я сегодня уже не получу. Не потому, что все уроки кончились. Оставался еще урок пения. Но учительница пения никогда не ставила даже троек, не говоря уже о двойках.

– Полоса, – попытался меня утешить Саня, но я не хотел слышать ничьих слов и сразу после звонка выбежал из класса.

Во дворе мне тоже не ходилось, и я свернул за угол школы. Там, за высокими кустами, возле изгороди, было укромное местечко, где любили подымить старшеклассники. Преимущество этого местечка заключалось в том, что если тебя накроют, ты всегда мог оправдаться, сказав, что курил не в школе.

Я вспомнил мудрые советы о том, что курение успокаивает, нащупал в кармане Лялькину пачку сигарет и стал отважно продираться сквозь кусты.

При моем появлении два долговязых парня (акселерация все-таки существует!) испуганно спрятали руки за спину, но, увидев, кто перед ними, снова задымили.

– А, гордость школы, – насмешливо приветствовал меня парень и погладил свои усики.

– Проваливай, пока цел, – второй парень, нервный, его физиономию украшали прыщи, со мной не церемонился.

Он подошел ко мне слишком близко, и это было его ошибкой. Я продемонстрировал прием, которому меня обучил Наташин отец, и прыщавый растянулся на земле.

– Угощайся, – уважительно произнес усатый и протянул мне сигарету.

Усатый услужливо зажег спичку. Прыщавый поднялся и, отряхиваясь, обиженно буркнул:

– А еще гордость школы.

Я затянулся, как заправский курильщик, и почувствовал, что все поплыло у меня перед глазами. Мне показалось, что я очутился в космосе. Во всяком случае, невесомость я ощутил.

Уплыли куда-то долговязые парни, может, перебрались на другой корабль, и вместо них появилась Наташа.

– Наташа! Где ты пропадаешь? – радостно пробормотал я.

– Какой ужас! – услышал я испуганный голос и совершил бы мягкую посадку в кусты, если бы меня не поддержали.

– Какой ужас! – повторил знакомый голос, и я увидел, что передо мной не Наташа, а Калерия Васильевна. – Я думала, что ты ее перевоспитаешь, а перевоспитала тебя она.

В третий раз по школьному коридору двигалась необычная процессия. Правда, немного укороченная. Долговязые парни успели смыться.

Вслед за Наташей и Лялькой по этому тернистому пути шел я.

Я старался высоко держать голову, но спотыкался, и тогда меня поддерживала классная. Честно говоря, меня огорчало лишь одно – в коридоре не было ни души и никто не был свидетелем моего триумфа.

Нет, один свидетель все-таки появился. Да это же Саня в задумчивости бредет по коридору. У моего друга даже рот раскрылся от удивления, когда он увидел меня.

В учительской я положил на стол улику – пачку сигарет. Учительницы ахнули, а Елизавета Петровна прошептала:

– Кирилл, неужели это ты?

Конечно, директор меня узнала, но то, что совершил я, было настолько на меня непохоже, что Елизавета Петровна и задала такой странный вопрос, на который и не ждала ответа.

Я вспомнил, где стояла Наташа, когда ее привели сюда с пачкой сигарет, и занял то же место. И точно так же принялся смотреть в окно, будто все происходящее в учительской меня не касается. Может, мое независимое поведение вывело из терпения учительниц, которые с журналами под мышкой стали расходиться по классам. И на меня посыпались упреки, и я, чтобы не согнуться под их тяжестью, про себя их комментировал.

– Грубит учителям! (Когда это было?)

– Двоек за один день нахватал столько, сколько не получал за семь лет! (Что есть, то есть!)

– А теперь вот закурил! (Сдаюсь, все улики против меня!)

– А еще гордость школы!

– Надо принимать экстренные меры!

• Предыдущая
• 30/43
• Следующая