Как заполучить чужого мужа - Маслова Полина - Страница 1

• 1/41
• Следующая

Я родилась красивой, но бог знает где. В ужасной дыре, которая называлась «Рабочий поселок». От нас до Москвы — три с половиной часа — сначала автобусом, потом на электричке. Вроде бы близко, но мало кто из местных съездил в столицу больше двух раз в жизни… Не до того было. Огороды. Грязь в межсезонье. Летом — особенно в жару — тишина. И лень. Лень все: ходить, сидеть, даже руку поднять…

Я была как все. Закончила школу, как все. Как все, вышла замуж. Его звали Серега. Он был красивый парень, но совершенный балбес, повернутый на мотоциклах. Собирал по округе старые, ржавые аппараты, возился с ними в своем гараже, как врач-реаниматор с безнадежно больными. Когда он выезжал на очередном спасенном мотоцикле, был праздник. Поначалу мне это нравилось, и было что-то романтичное в наших поездках по шоссе. Я вопила от страха и восторга, всем телом прижималась к Сереге. Поездки обычно заканчивались в поле, заросшем высокой густой травой. А спасенный Серегой мотоцикл ждал нас у обочины. Но потом у нас родился маленький Сережка, и страсть его отца к мотоциклам, постоянное сидение в гараже, устойчивый запах бензина, — все это стало раздражать меня. Из своей жалкой зарплат ты слесаря Серега приносил в дом рублей пятьдесят, не больше. Кормились мы с огорода. Еще я работала в библиотеке в райцентре. Вот и все. Иногда я просыпалась ночью, подходила к зеркалу и, в полутьме вглядываясь в свое отражение, спрашивала: что у меня впереди?.. Мне двадцать пять, и я все еще красива, но здесь — в этой ужасной дыре — что у меня впереди?! Огород, муж, ребенок, которому не на что купить шоколадку, обветренная кожа, потускневший взгляд, два платья, одно выходное…

В нашем поселке никогда ничего не происходило. И все, родившиеся в нем, так и не дождавшись чуда, заканчивали свой путь на одном и том же кладбище в райцентре. За всю историю нашего населенного пункта лишь один человек сумел вырваться из замкнутого круга. Это была простая поселковая девица — Алена. Она имела внешность самую обыкновенную, была тиха и незаметна, как мышь. Отсиживалась на крылечке, пока ее мать-алкашка, баба Валя, принимала шумные компании. Когда-то баба Валя была стюардессой, но после того, как погиб ее муж-летчик, запила, бросила городскую квартиру и приехала в наш поселок — как она говорила, доживать. Но и допивать, конечно. Трезвой ее никто никогда не видел. Она бродила по поселку, иногда по райцентру. Вооружившись театральным биноклем и палкой с длинным гвоздем, подбирала бычки, потом крутила из остатков табака козьи ножки, курила их, стоя на крылечке и кутаясь в старую меховую горжетку, оставшуюся от прежней жизни.

Как ее дочь Алена терпела пьяные оргии и случайных дружков матери, что она чувствовала, стыдно ей было или все равно, как большинству детей нашего поселка, — этого никто не знал. Алена была молчунья, про таких говорят: «в тихом омуте». Свою взрослую жизнь она начала как все. Закончила школу. Выскочила замуж за одноклассника. Родила девочку. Муж пил. Алена работала на почте. Через год после рождения дочери они развелись. И сразу после этого тихая серая мышка вдруг взяла — и уехала в Москву. Баба Валя рассказывала, что Алена якобы поступила в университет, а потом еще и замуж вышла — за москвича! Мало кто верил бабе Вале, считалось, что все эти россказни не более, чем пьяный бред, что на самом деле Алена сгинула в Москве, как великое множество других девчонок, искавших спасения от поселковой тоски. И тут же делался вывод: лучше уж наша тоска, чем тамошнее забвение.

Мне было двенадцать лет, когда по улице поселка вдруг проплыл красный автомобиль. Красный, как алые паруса… Я бросилась к окну, потом выскочила на улицу. Автомобиль остановился возле дома бабы Вали, и из него вышла Алена. Она была на удивление красива, в ней не было ничего, что говорило бы о ее связи с нашим поселком. Одежда, походка, отрешенный взгляд за огромными солнечными очками. У забора стояла баба Валя и смотрела на свою дочь в театральный бинокль.

Я помню, как Алена оглянулась беспомощно — словно принцесса, случайно попавшая к нищим, — увидела собирающихся вокруг ненужных зрителей…

— Настя! — крикнула она. — Настя!

С крыльца к ней уже бежала ее дочь. Помню, на ней был выцветший сарафан и резиновые сапоги. Казалось, этот чумазый ребенок не может иметь никакого отношения к случайно залетевшей в наш поселок красавице. Но красавица подхватила Настю, усадила в автомобиль. Крикнув что-то бабе Вале, Алена села за руль, и автомобиль умчался, как вихрь. Осела пыль на дороге. Снова наступила звенящая тишина. Все разошлись. Только баба Валя, не проронившая ни слова, смотрела в театральный бинокль — туда, где скрылись алые паруса.

Больше никто Алену в поселке не видел. Только иногда до нас доходили слухи, что муж Алены сделался банкиром, и живет она теперь какой-то сказочной жизнью. Баба Валя вдруг разлюбила расспросы о дочери. Стоило спросить ее об Алене, как она умолкала и уходила торопливо, беспорядочно тыкая в землю палкой с длинным гвоздем.

Воспоминания об Алене никогда не оставляли меня. Всякий раз, когда я задавала себе вопрос «что впереди?», всплывал в памяти красный автомобиль. Долгое время он был просто образом, но никак не руководством к действию. Моя ли нерешительность была тому виной или время еще не пришло, но мысль о бегстве из поселка долго не приходила мне в голову. Это случилось вдруг. Я была на работе — сидела в маленькой, пропахшей пылью библиотеке, куда редко ступала нога человека. Сережка был со мной — рисовал что-то выцветшими фломастерами.

— Какого цвета сделаем? — спросил он.

Я на секунду оторвалась от вязания и взглянула на лист бумаги. Там Сережкиной рукой была нарисована машина — карандашный силуэт.

— Ну? Какого цвета? — повторил он вопрос.

— Красного, — ответила я.

Склонив голову к плечу и высунув кончик языка от напряжения, Сережка старательно закрашивал машину красным цветом. И тогда я твердо поняла, что уеду. Уеду в Москву. У меня нет другого выхода.

Я смотрела на сына, на его рисунок и мучительно искала слова. Хотелось сказать моему мальчику: я устроюсь и заберу тебя, вот увидишь, я приеду за тобой на красной машине, мы будем жить в Москве, и все пойдет по-другому, вот увидишь… Но я ничего не сказала. Возможно, из боязни, что ничего не получится. Или по другой причине: лучше сделать, чем дать сто обещаний. Я молчала до тех пор, пока с улицы не раздался рев подъезжающего мотоцикла. Это был мой муж, о котором я, оказывается, забыла. Как ни странно, его появление не сбило меня, не вызвало сомнений в правильности моего решения. Наоборот — он только помог мне.

Серега вошел в библиотеку вместе с запахом кожи и бензина. Он улыбнулся мне победоносной улыбкой деревенского мачо, и я мгновенно почувствовала приступ раздражения.

— Здорово!.. — крикнул с порога мой муж. — Вот пришел поменять «Буратино» на «Три поросенка»…

За этим последовала пауза — он ждал реакции на шутку. Но в этой шутке было слишком много истины. В самом начале нашей семейной жизни, обнаружив, что разговаривать нам не о чем, я еще надеялась, что можно обсуждать прочитанное. Но потом мне пришлось смириться и с тем, что Серега просто не любил читать. Похоже, он действительно не продвинулся дальше «Трех поросят».

Подмигнув Сережке, Сергей склонился ко мне. Нестерпимо запахло бензином. «Уеду», — подумала я и улыбнулась. Мне даже показалось, что запах бензина отступил.

— Слушай… Тут такое дело… — начал Серега. Так нерешительно и робко он говорил только о деньгах.

— Не дали зарплату?

— Дали… Но, понимаешь…

— Опять мотоцикл? Он кивнул:

— Приволокли из деревни… Ржавый, битый, но — движок! Мощность потрясающая!..

Я слушала его молча. Так лучше прощаться. Легче и спокойнее.

Он положил на конторку пятидесятирублевую бумажку. Обыкновенная купюра, но выглядела она как билет. До Москвы. В один конец.

• 1/41
• Следующая