Колодцы ада - Мастертон Грэхем (Грэм) - Страница 12
- Предыдущая
- 12/49
- Следующая
— По-моему, — сказал Дэн, — нам придется сделать еще несколько анализов и даже покопаться в самом колодце. Откуда-то же вода должна идти, и для того, чтобы защитить город, мне надо знать, откуда. Может быть, ты поедешь сегодня попозже днем вместе с нами, чтобы помочь? Я советовался с Картером, он обещал, что поможет, чем может.
— Во сколько мне надо там быть? — спросил я его.
— Поспи сначала. Я поеду, как только закончу здесь в лаборатории. Давай договоримся на полтретьего у дома.
— Хорошо, — сказал я и повесил трубку.
Я взглянул на Шелли — тот смежил веки, будто все эти дела его утомили.
— Не напускай на себя такой вид, — сказал я, отправляясь в спальню. — Целая банда ископаемых обосновалась в городской воде, и пока похоже, что от них у людей появляется рыбья чешуя. Ты, как кот, хочешь покончить с рыбьей чешуей или нет?
Я разделся, расправил скомканную, как я оставил ее утром, постель и залез под одеяло. Я был так утомлен, что через пять минут уснул.
Когда я спал, я видел престранный сон, а может, сны. Я стоял на берегу моря, ночью, и луна проливала свой свет на поверхность воды. Потом я плыл, качаясь на волнах, и вода подо мной была соленой и ужасно холодной. Луна пропадала и появлялась, как далекий чужой маяк.
Скоро я стал погружаться под воду. Мне не было страшно и почему-то не надо было дышать. Вода каким-то образом заменяла воздух, и я чувствовал холодный освежающий поток, проходящий через мои легкие. Вокруг ничего не было видно, вода была темной, и я чувствовал, как прохожу сквозь течение, сквозь холодные сверкающие косяки селедок и окуней. Но вот что придавало необычность сну, так это то, что я знал, куда направляюсь, знал совершенно определенно. Я знал, что если я поплыву налево, то наткнусь на подводную гряду камней. Достигнув ее, я буду в миле от конечной цели моего плавания.
Прямо перед собой я видел бледные лучи луны, играющие в воде. Затем я увидел возникающие из глубины скалы, и заторопился, и поплыл быстрее. По ночам плавать в океане было опасно, и я это знал. Там было полно стремительных хищников. Я уже почти достиг вершины скалы, когда почувствовал вибрацию воды. Я набрал в рот побольше воды и поплыл так быстро, как мог. Кто-то почувствовал мое присутствие и уже гнался за мной. Кто-то злобный вышел на охоту, чтобы уничтожить меня. Я попытался нырнуть поглубже, извиваясь в воде и пытаясь избежать его челюстей, но почувствовал, как что-то больно и с дикой силой схватило меня за ногу.
Я проснулся. Сначала я не мог понять, где я. Я не понимал, что я на суше и дышу воздухом, а не водой. Я сел на кровати, весь в холодном поту. За окном было холодное бледное утро, и коровы мирно паслись на холмистых склонах фермы. Я вышел из спальни и пошел в гостиную, где, потрескивая, горел камин. Стоя голым посреди комнаты, я проглотил еще одну порцию «Джека Дэниела».
Закашлявшись, я вернулся в спальню. Но кровать меня больше не привлекала. Я не отдохнул, но смятые простыни были слишком похожи на поверхность неприятного и вселяющего ужас ночного океана.
Я позвонил в лабораторию. Дэн ушел поспать, поэтому к телефону подошла Рета — она еще работала с пробами воды. Она удивилась, что я не сплю.
— Когда я один, я плохо сплю, — сказал я ей. — Если надумаешь, приходи — поможешь мне отдохнуть. Во имя безопасности общества, конечно.
Она мягко рассмеялась. Она могла бы быть независимей и холодней, чем Шелли, да и в три раза умней нас вместе взятых, но опускалась до ответов на такие вот не вполне приличные предложения. Мне это нравится в девушках. Особенно, когда они ловят меня на слове. Но Рета, конечно, этого не сделала. Она была занята спасением мира от племени доисторических омаров. Она сказала:
— Дэн очень беспокоится насчет того, что происходит. Он думает, что это заболевание, которое долгие годы было законсервировано. Как в Лондоне, когда там раскопали массовые захоронения умерших от черной смерти три столетия назад и двое рабочих заболели чумой.
— Он так думает? — спросил я ее.
— Он не уверен. Мы проведем еще несколько анализов с мышью, но уже ясно, что это больное животное.
Я потер глаза.
— Об этом заболевании кто-нибудь раньше слышал?
— Я проверяю, — сказала Рета, — но сложно прийти к какому-либо заключению. Однако кое-что я обнаружила.
— Например?
Она полистала блокнот.
— Ну, например, я звонила сегодня знакомому палеонтологу. Он сказал, что экспедиция Курье в 1954 году нашла в Центральной Африке семь или восемь окаменевших животных и что двое из них, хотя были раньше млекопитающими, родичами оленей, имели черепа и передние конечности, как у ракообразных. Было впечатление, что они превратились из млекопитающих в ракообразных или, возможно, наоборот.
— Доказано было что-нибудь?
— Ничегошеньки. Были какие-то незначительные споры в Уэндельском институте, но в конце концов африканскую находку определили как мистификацию или абсолютно случайную мутацию. На самом-то деле она просто не подводилась ни под одну из известных теорий развития млекопитающих, и проще было ее опорочить и забыть.
Я отпил немного виски и поинтересовался:
— Это все?
— Еще одно, — сказала Рета. — В Катеке, в Индии, в 1925 году была вспышка так называемой проказы, но английский доктор, который лечил большинство пациентов, написал отчет, в котором говорилось, что это была вовсе не проказа. Он писал, что это была форма окостенения, — ну, ты знаешь, что-то вроде костяных наростов. Он решил узнать, что вызывает это окостенение, и в конце концов решил, что источник болезни — местная питьевая вода. В том году были сильные муссоны, и реки вышли из берегов и залили колодцы и систему каналов.
— Как он описал это окостенение? — спросил я. — В какой форме это проявлялось?
— Он сделал больше, — ответила Рета. — Он приложил чудесное описание с рисунками.
— Он сделал рисунки?
— Конечно, — сказала она. — И что самое ужасное, его отчет потеряли лет двадцать назад. Взяли из библиотеки Гарвардского университета и не вернули.
Я потянулся за сигарой и закурил.
— Какая жалость, черт возьми! Я бы хотел посмотреть эти рисунки, даже если это не то, что было у Оливера Бодина.
— Знаешь, я тоже посмотрела бы, — сказала Рета. — Но мне все-таки удалось достать кое-что. Я позвонила своему преподавателю, он на пенсии и живет в Майами. Он видел этот отчет, когда был студентом. Он думал, что этот врач, Остин, сошел с ума, и не уделил отчету особого внимания. Но он помнит один необычный отрывок.
— Какой? — спросил я.
— Из описания пациента, к которому Остин ездил на реку Маханади в 1925 году. Остину пришлось проехать пятьдесят миль сквозь стену дождя и грязи, прежде чем он нашел эту деревню, и он сильно устал, когда все-таки добрался туда. Так что его впечатления могут быть искажены из-за усталости. Какая-то старуха отвела его в отдельно стоящую хижину на краю деревни. Хижина была погружена в полумрак, окна занавешены, а на двери висел полог. На кровати кто-то лежал, но Остину сложно было что-нибудь разглядеть, а старуха настаивала, чтобы он не приближался к больному и не осматривал его. Остин писал, что различил в темноте тяжелую закостеневшую голову и руку, которая в сечении была скорее овальной и имела тускло отсвечивающую кожу. Также он писал, что голос пациента был хриплым и его сложно было понять.
— Продолжай, — сказал я ей. Описание ракообразного пациента вызывало у меня беспокойство. Прикрывая глаза, я видел перед собой закостеневшие бедра и ягодицы Оливера Бодина и панцирь в ванной.
— А больше ничего и нет, — сказала Рета, — за исключением того, что Остина затошнило от «вони гниющей рыбы, которая была так сильна, что я думал, что задохнусь».
— Точно, — тихо сказал я. — Точно то же самое сказала Элисон о воде, которую я взял из их колодца, и то же почувствовал помощник Картера в доме Бодинов. А затем и я это почувствовал. Сильный, забивающий все запах рыбы.
Рета сказала:
- Предыдущая
- 12/49
- Следующая
