Большая интрига - Гайяр (Гайар) Робер - Страница 5

• Предыдущая
• 5/91
• Следующая

Она подняла на него мокрые от слез глаза и отрицательно покачала головой.

— В такой день мне ничего не лезет в горло. Нет, Реджинальд, будет лучше, пожалуй, если я поднимусь к себе и немного отдохну.

Он мельком посмотрел в сторону кладовой и, убедившись, что оттуда никто не выходит, сказал вполголоса:

— Отдохнуть? Как это? И вы могли бы сейчас заснуть, Луиза? И это в день моего приезда? А я-то только и думаю, как бы мне подольше побыть рядом с вами…

— И я тоже, разумеется. Но, видите ли, обстоятельства… Это просто невозможно, вы же сами отлично понимаете. Потом мне надо будет сменить Мари у изголовья покойного. Вдобавок я чувствую себя совершенно разбитой.

— Разбитой?! Нет, нет! Вам необходимо что-нибудь поесть.

— Едва ли я смогу.

— Ничего. Немного рома взбодрит вас. Нет ничего лучше для поднятия жизненного тонуса! Когда нашим морякам приходится выполнять какую-нибудь особенно тяжелую работу, им всегда дают двойную порцию рома, после которой они готовы взяться за любую работу.

Луиза горько усмехнулась и напомнила ему:

— Реджинальд, я не моряк, я всего лишь женщина.

— Слава Богу! — воскликнул он весело и хлопнул в ладоши, чтобы позвать Сефизу и попросить принести рома.

— Предупреждаю вас, что не буду его пить, — заявила Луиза.

— Поступайте, как знаете, но мне-то вы позволите выпить столько, сколько я хочу?

Она ничего не ответила ему. Мобрей взял графинчик из рук Сефизы и наполнил свою рюмку. Ему надо было слегка напиться, быть навеселе, чтобы сыграть первую большую сцену из спектакля, который он уже поставил в своем воображении.

Он выпил залпом, не глядя на нее, и, поставив рюмку на стол, добавил своим ласковым голосом с некоторой долей серьезности:

— Луиза, вы напрасно не последовали моему примеру. Мне думается, что двум влюбленным всегда надо действовать заодно.

Откинувшись слегка назад, прищурив глаза, он вынул из кармана брюк коротенькую курительную трубку и небольшой кисет из зеленой кожи. Открыв его, он набил трубку табаком и сделал знак Сефизе, чтобы она принесла зажженную свечу. Когда он разжег трубку, а Сефиза ушла, он встал и, обогнув стол, подошел к Луизе и прижался к ее спине животом, как если бы хотел сказать ей что-то по секрету. Она повернулась к нему. Но тут он рассмеялся, отшатнулся от нее и занял свое место, посмеиваясь и выпуская клубы дыма. Он смеялся спокойно и беззаботно. А глаза светились каким-то особенно ярким светом. Она вдруг почувствовала, как Мобрей крепко сжал ее ноги. От волнения и нежности прикосновения у Луизы потемнело в глазах, кровь застыла в ее жилах. Обеими руками она стиснула себе грудь.

Луиза спрашивала себя, что он ей сейчас скажет. Она наклонила голову, чтобы как-то скрыть свое волнение, но Мобрей все настойчивее и ловчее действовал своими ногами. Высокие каблуки шевалье были уже почти на уровне ее колен, и он пытался поднять их еще выше. Луиза почувствовала, что силы оставляют ее. Она приподняла голову, глазами умоляя его прекратить, давая понять, что сейчас не время, что лучше подождать, что сегодняшний вечер следовало посвятить молитве. Но в глубине души она не верила самой себе, опьянев от желания.

А Реджинальд продолжал попыхивать трубочкой. В его насмешливых глазах сверкало какое-то пламя, по являющееся у мужчин, которые чувствуют, что они уже победили, уже почти у цели… Рот его был чуть-чуть приоткрыт, он продолжал выпускать дым. Она видела его розовый язык, ловкий и умелый, которым он проводил по белоснежным зубам.

— Луиза, — сказал он наконец, стряхнув пепел в свою тарелку, — мне кажется, что вы действительно очень устали и что вам надо пойти спать.

Лицо молодой женщины слегка омрачилось. Она состроила очаровательную гримасу. Мобрей отлично понимал подобные выражения. Он сравнил Луизу с цветком еще в состоянии бутона, который должен вот-вот раскрыться, достигнув стадии зрелости. Он гордился этим, полагая, что это была его заслуга, что Луиза наконец-то поняла себя, и именно он открыл ей истинную природу ее чувств.

Она вздохнула. Значит, все, что он пытался сделать, чувства, которые он пробудил в ней, гладя ее ноги своими ногами, окончится простым и коротким словом «до свидания» и прощанием без всякой надежды на продолжение. А ведь еще несколько минут назад она думала о том, что этой ночью следовало только молиться, она убеждала себя, что ни о чем другом не помышляет.

Немного поколебавшись, она стряхнула с себя все огорчения и разочарования:

— Вы правы! Мне надо пойти отдохнуть.

Откинувшись назад, он стал покачиваться на стуле.

— Послушайте, Луиза, — сказал он, — ведь Мари будет у постели покойного до самой полуночи. А мы с вами не виделись так давно, и я полагаю, что нам найдется кое-что сказать друг другу. Если вы действительно решили не ложиться спать, я с удовольствием составлю вам компанию на некоторое время. Позвольте мне прийти в вашу спальню через несколько минут.

Ей показалось, что ее сердце готово разорваться, настолько сильно оно забилось. Ей не хватало воздуха, и она снова начала терять над собой контроль. Она тут же представила себе и прочувствовала всю сцену, разыгравшуюся у Мобрея во время его последнего приезда. Она вновь увидела себя лежащей на постели и шевалье, который склонился над ней, а потом навалился на нее всем своим телом.

— О! Реджинальд, — выдохнула она, — Реджинальд… Разве это возможно сегодня вечером?

— Раз вы не говорите, что это невозможно, и раз вы сами задаетесь этим вопросом, то, значит, это вполне реально, — ответил он, рассмеявшись во весь свой белозубый рот. — Я готов поспорить, что в том нервном состоянии, в котором вы сейчас пребываете после сегодняшних треволнений, вам едва ли удастся заснуть. Поговорим сегодня вечером, Луиза, мы только выиграем время…

Она была словно прикована к креслу, потому что шевалье все время держал ее ноги своими. Ей совсем не хотелось вырываться из этого плена, ей так нравились его многообещающие ласки. Она многое отдала бы за то, чтобы им не было конца.

— Вы помните, — внезапно спросил он, — как мы стали хорошими друзьями в тот день, когда я впервые приехал сюда, как мы с вами рисовали пастелью на природе? В этот самый день вы надели на себя платье такого цвета, который я предпочитаю…

— Да, — едва прошептала она, почувствовав, как что-то растаяло в ней при воспоминании об этом счастливом дне.

— И как потом все показалось мне осветившимся каким-то преображенным светом! — добавил он.

Его ноздри задрожали, словно его охватило какое-то сильное волнение, которое он не в силах был побороть.

— Луиза, — сказал он тихим голосом, — поспешите. Идите в свою комнату и ждите меня там. Через некоторое время я приду к вам.

Он высвободил ее ноги из плена. Она встала и пошла вверх по лестнице, ведомая какой-то непонятной силой.

Реджинальд налил себе еще, выпил, вытер губы салфеткой и последовал за ней, высоко неся в руке подсвечник, чтобы лучше видеть ступени.

Луиза повернулась, подойдя к своей двери, и подождала Мобрея. Он шел несколькими ступенями ниже, не ускоряя шага. Когда же он поравнялся с ней, то тихо сказал:

— Мне еще надо забежать в мою комнату, дорогая Луиза. Вот вам подсвечник, а мне хватит и одной свечи.

Не дожидаясь ответа, он взял одну свечу из подсвечника и пошел к себе. Мобрей накапал немного воска на ночной столик, поставил свечу и подождал, пока она прилипнет. Только потом он окинул взглядом свою комнату. В ней ничего не изменилось, если не считать отсутствия одного экземпляра Макиавелли, который забрала Мари. Он вспомнил о сцене, разыгранной перед ней, о споре об этом произведении, которое называлось «Речи о состоянии мира и войны».

Свет свечи, от которой немного пахло хлором, трепетал и деформировал тени на стенах. Комната казалась бы более печальной в этом полумраке, если бы Мобрея не охватили воспоминания. Он присел на постель, вынул свою трубочку и кисет с табаком. Он наощупь набил трубку, примяв табак большим пальцем. Некоторое время он оставался в задумчивости. Затем поднялся и пошел зажечь трубку от пламени свечи. Ладонью он вытер лоб, испачканный гарью от свечи.

• Предыдущая
• 5/91
• Следующая