Банкирша - Матвеева Александра - Страница 51

• Предыдущая
• 51/54
• Следующая

Милиционер по-прежнему прижимал к боку папку, которую принес с собой. Он смотрел на меня с хмурым удивлением и не сразу понял, чего я хочу, когда я потянула папку за уголок.

Получив папку, я раскрыла ее, и из конверта, прикрепленного к внутренней стороне обложки, достала пачку фотографий. Перетасовав их, одну протянула капитану.

Снимок был сделан мной в Женеве из окна отеля.

На фоне машины стояли два парня. Я ткнула пальцем в левого, щеголеватого белокурого красавца.

— Алло?

— Елена Сергеевна? Это Бронштейн. Добрый вечер.

— Левушка, голубчик! Вас сам Бог послал.

— Как вы? Я слушаю в машине радио. Только что в «Новостях» передали про покушение…

— Спасибо за звонок. Я уже сама вам звонила. И домой, и на работу. Вас нигде нет.

— Что случилось? Вам нужна моя помощь?

— Да. Левушка, они меня не пускают!

— Кто не пускает? Куда? Ну-ка возьмите себя в руки и объясните толково.

— Да. Сейчас.

Я несколько раз глубоко вздохнула и, кажется, действительно взяла себя в руки.

— Лева, мой телохранитель помещен в реанимационное отделение. Меня к нему не пускают.

— И не пустят. Существует правило. В реанимацию допускается только персонал отделения.

— Но что же мне делать? Я должна его увидеть.

Сделайте что-нибудь. Пожалуйста, помогите мне! Они никого не слушают. И денег не берут.

— Хорошо. Я ничего не обещаю, но попытаюсь.

Позже позвоню. Держите себя в руках.

Не знаю, что он сделал, но мне позвонил сам заведующий отделением и сухо сообщил, что завтра после обеда меня пропустят к их пациенту.

— Не более пяти минут. — И, не слушая мои всхлипы и благодарный лепет, отключился.

Олег повез меня сам. Влад все еще скрывался. А возможно, он покинул Москву, хотя милиция заверила нас, что делает все возможное.

Никто и не сомневался.

Я понимала, как господину Скоробогатову хочется запереть меня в «домушке» под охраной взвода автоматчиков. Но он молчал. И когда я собралась в больницу, тоже ничего не сказал. Только вскинул на меня несчастные серые глаза.

Конечно же, Олег поехал со мной совсем не потому, что не доверял своим ребятам. Просто он надеялся прорваться к Юре. Но Олега не пропустили в отделение. Он остался в коридоре, а я вошла, и дверной замок щелкнул за моей спиной.

Не помню, как и куда я шла. Не помню, как выглядели помещения. Я просто шла, не глядя по сторонам, и остановилась, увидев Юру.

Юра лежал на непонятном высоком ложе и был опутан проводами и трубками. Его неподвижное тело напоминало огромную муху, запутавшуюся в гигантской паутине.

Он был без сознания. Прикрытая простыней грудь поднималась редкими толчками.

Я сделала шаг к изголовью и с болью вглядывалась в знакомое лицо. Оно казалось чужим. Бледное, невероятно худое, с черными провалами глазниц. Изо рта и носа куда-то в сторону тянулись тоненькие трубочки-катетеры.

Юра выглядел беспомощным и беззащитным. И еще очень юным.

Я с щемящей болью смотрела на моего спасителя, и во мне зрел протест.

— Юра, не умирай. Слышишь, мальчик? Вернись ко мне. Пожалуйста. Ты нужен мне. Прошу тебя, Юра!

Я прошептала свою просьбу истово, как молитву.

Женщина-фельдшер положила мне на локоть теплую жесткую ладонь и вывела из палаты.

Олег обнял меня, и я уткнулась лицом ему в плечо.

Мы постояли так какое-то время, и я услышала голос фельдшера:

— Не плачьте, женщина. Может, еще выкарабкается ваш парнишка. Я здесь за двадцать лет чудес навидалась. Да и доктор говорит: «Раз до сих пор не помер…»

Прищурив яркие глаза, полковник Ершов в упор, не скрываясь, разглядывал меня.

Я, в свою очередь, разглядывала полковника. Посмотреть было на что.

Сидящий передо мной мужчина оказался победительно-красив. Темные горячие раскосые глаза, нос без изъяна, смуглая гладкая кожа и неожиданно нежные, пухлые, слегка надутые губы. Над высоким лбом копна жестких волос «перец с солью». Стройная шея, широкие плечи, сильные руки.

Вот это экземпляр! Не ожидала встретить такого в МУРе. Вообще не верила, что подобные водятся в живой природе.

На первый взгляд я определила его возраст в районе сорока, приглядевшись, поняла — ближе к пятидесяти.

Наглядевшись на меня и, очевидно, составив обо мне мнение, полковник скучным, но приятного тембра голосом задал мне стандартные вопросы.

И получил стандартные ответы.

Покончив с рутиной, Ершов отложил ручку и немного отодвинулся от стола.

Я поняла, что настало время «неформальной беседы». Все повадки моего собеседника выдавали в нем большого «знатока» женской души. И похоже, его жизненный опыт приучил полковника относиться к своей внешности как к беспроигрышному аргументу в дискуссиях с дамами (особенно предпенсионного возраста).

Я позволила себе расслабиться, когда полковник начал разговор в манере «крутого интеллигента» (если такие возможны).

— Вы по-прежнему утверждаете, что в Куликова стрелял именно этот человек?

Ершов повернул ко мне фотографию, лежащую перед ним. Я взглянула на нее и кивнула.

— Вы знакомы с ним?

Я снова кивнула. Полковник едва заметно поморщился, недовольный моим немногословием.

— Как давно?

Пришлось открыть рот. Можно было, конечно, показать на пальцах, но я решила заговорить:

— Менее двух месяцев.

Полковник обрадовался, услышав мой голос, и поспешил использовать согласие говорить.

— Где и при каких обстоятельствах вы познакомились?

— В Женеве. Совершенно случайно.

— Как в дальнейшем развивались ваши отношения?

— Никак. Отношений просто не случилось.

— И тем не менее вы уверены, что в Куликова стрелял именно он.

— Уверена. Стрелял именно он, но не в Куликова, а в меня. Юра меня прикрыл.

— Почему?

— Потому что охранять меня — его работа. Юра — профессионал.

— Нет, почему этот человек стрелял в вас?

— Вы полагаете — я это знаю?

— Уверен.

— А я не уверена. Хотя предположения у меня есть.

— Поделитесь со мной?

— Пожалуй.

Я помолчала, собираясь с мыслями. Мой взгляд устремился внутрь меня, туда, где складировались воспоминания о похищении. Глаза же невидяще уставились на графин с водой, стоящий на углу стола.

Я настолько глубоко задумалась, что вздрогнула, когда Ершов неожиданно встал и, с графином в одной руке и стаканом в другой, начал огибать стол.

Он оказался очень высоким, гораздо выше, чем я себе вообразила. Двигался он резко, каждым движением демонстрируя скрытую силу.

Встав передо мной, полковник налил полстакана воды и протянул мне. Я, запрокинув голову, ошарашенно смотрела на длинную руку с не очень чистым стаканом в ней.

Он что, с ума сошел? Предлагать мне теплую некипяченую воду в общественном стакане…

Я была шокирована и не собиралась этого скрывать.

Глаза полковника хищно блеснули, он вернул графин на место и присел на край стола, держа стакан по-прежнему в руке.

Его обтянутое светлыми брюками колено покачивалось в полуметре от моего носа. Мне стало смешно.

Методы полковника Ершова никак нельзя назвать традиционными.

Видимо, по его расчетам, столь опасная близость с его мужественным телом должна была деморализовать меня.

Я решила не разочаровывать великого психолога и задержала на лице обиженно-оторопелое выражение.

— Я слушаю вас, — напомнил о себе полковник, качнул ногой и отпил из предназначенного мне стакана.

Вообще-то я люблю следить за реакцией собеседника, для чего во время разговора смотрю ему в лицо.

В данном случае от этой привычки пришлось отказаться. Полковник был настолько высок, что видеть его лицо я могла, только сильно запрокинув голову.

Но это, во-первых, неудобно, а во-вторых, некрасиво.

Я решила отнестись к нашему разговору как к телефонному, то есть определять реакцию собеседника только по его репликам, сопению и ритму дыхания. Для полного антуража я села так, чтобы видеть телефонный аппарат.

• Предыдущая
• 51/54
• Следующая