История русской риторики. Хрестоматия - Аннушкин Владимир Иванович - Страница 48

• Предыдущая
• 48/102
• Следующая

Чувство слышания (о чем мы, во-первых, говорить будем) на тот конец нам это естества дано, как славнейшие утверждают мужи, дабы чрез благородные и способные науки, которые мы слухом перенимаем, получить себе великое знание. Из всех чувств один слух к просвещению разума и к проницанию во многия вещи особенно служит, чем самим бываем, что и самые безглазые, как Аристотель в книге о чувствах пишет, и от самого рождения будучи слепые, разумнейшими быть могут, нежели те, которые глухими и немыми родились. Ибо слух гораздо более нам к премудрости и знанию вспомошествует, нежели видение, а сие оттуда можно познать, что хотя бы мы во учении и успели, однако всякая вещь яснейшею и известнейшею бывает чрез слух, нежели чрез чтение. Ибо не без причины столь превозносили древние живое слово, потому что сама речь учащего наук и искусств аки душа. Хотя довольно примеров к подражанию и из чтения, по мнению Фабиеву, почерпнуть можно, но живая оня (так! – А. В.), как называют речь, а наипаче учительская, более и совершеннее питает разум. Хотя бы ты чрез чтение что ни есть и понял, однако глубже вселяется в понятие то, что чрез произношение, чрез сановитость, чрез телодвижение говорящий представляет. Что самое великий оный православия нашего поборник Иероним сими словами подтверждает: не знаю, какое скрытое действие в себе имеет живое слово и в слух ученика устами учителя произнесенное тверже разит.<… >

Но что ты представляешь, что законами и премудростию управляемо бывает общество, а не купно и витийством? То, с позволения твоего сказать, что не весма ты остро и правильно от тех вещей отделяешь витийство, которые (как и тебе небезызвестно) без него никоим образом быть не могут. Ибо кого ты почтешь первым законодавцем к благосостоянию гражданства и кто обуздал народ непрекословно повиноваться законам? Не бессмысленный ли кто ни есть и нимало не одарен красноречием? Но как же столь удобно согласовать тому, который, по своему невежеству, не может представить ни одной причины: почему суть добрыми законы? или самовольно не просвещенный народ и жаждущий вольности, законам, яко ярму, преклонил выю свою? Мне кажется, вероятнее, что то был красноречивейший человек, который, доказав, для чего лучше жить купно и иметь хорошие законы, наикраснейшею речью склонил сердца народные и своей воле заставил повиноваться.

А когда во общежительство собрались, то поистине красноречием, как и законами, управляемы быть стали. Ибо когда разумных мужей слышат проповедующих правду, то, убежденные будучи их красноречием, на все полезное за благо почитают. И посему, ежели бы не было витийства, то бы никаких законов (уповательно) не имели, притом от премудрости, яко член от тела, не должно отделять красноречие: оно есть часть премудрости.

Итак, ежели до благоразумного надлежит пленяться науками, то для чего ж кажется тебе, что не до благоразумного надлежит учиться витийству, которое всех наук сиянием есть и украшением? Но сколь бы способнее градодержатели отвращать могли граждан своих от порока и склонять к люблению добродетели, ежели бы с премудростию соединяли красноречие! Что сказать о проповедниках Христовых, которым столько же нужно красноречие, как и знание Божественного Писания? Не видим ли мы, что ежечасно и самые премудрые богословы, но в витийстве не искусные, столь неприятно проповедуют, что при всем своем многоглаголствии, нимало не возбуждают слушателей; почти время в пустых и напоминания недостойных запросах с велегласием теряют? Какая народу польза от того, что Скотус и его последователи вымышляли? что самое слыша люди не только не наималейше не воспламеняются ко благочестию, но и совсем холодными делаются к вещам божественным? И потому сколько бы полезно было поле священной науки все свои силы употреблять в витийстве и, отставив вовсе мудрование диалектическое, в коем, аки в сиренских островах, жизнь свою оканчивают, такое чрез труд приобрести красноречие, чрез которое можно преображать, склонять, привлекать и восхищать человеческие нравы к наблюдению честности, а мерские пороки отрицать, опровергать, истреблять, искоренять! Повинным будущее их наказание предлагать, пред очи их угрозами в страх приводить, жилище преисподних отверзать, терзание, мучение и казнь за злодейство живо представлять. А добродетель, яко достойно и праведно, до небес превозносить, ее воздаяние, красоту, бессмертие, славу и блаженство так на словах изображать, дабы слушатели чудным образом к ней воспламенялись. Болезновали о ней, страшились, надеялись, о напрасно утраченном времени сожалели, а впредь, погасивши пламень страстей, все свое стремление ко единой бы возымели добродетели. Что все, ежели кто наиприлежнейше исполнять будет, то какую ревность возбудит к честности! какой удивительной любви огнь внутри смертных возжет к добродетели! коль удобно пороки, яко дым, исчезнут! Чистейший жар воспламенится к добродетели!

Но времени мне не достанет, ежели все плоды витийства изъяснить. Видишь уповательно, ежели видеть хочешь, колико полезно есть витийство. Но меня короткость времени (ибо уже смеркается) заставляет умолчать…

1. Какие три средства (способа) называет Касторий для того, чтобы стать искусным в науках, в том числе в витийстве (красноречии)? Насколько прав Касторий?

2. Какое значение придает Касторий «живому слову» и как он обосновывает значение «живой речи» для обучения?

3. Какова роль красноречия в построении общества («гражданства»)? Как красноречие (витийство) соединяется с законами и премудростью?

4. Справедливо ли Касторий критикует богословов и диалектиков (логиков), не владеющих красноречием? В чем состоит назначение красноречия для проповедников?

в тор этого сочинения не установлен, хотя начинается оно «одобрением» профессора красноречия и цензора А. Барсова. По-видимому, это самый краткий из имеющихся учебников. Несмотря на традиционное содержание самой науки риторики, оно представляет интерес по основным определениям, своеобразным примерам и способу выражаться, которые неизвестный автор использовал, желая объяснить риторику «юношеству». Очевидно, что автор сознательно действует по совету М. В. Ломоносова, «удовольствуя» свое сочинение «примерами». Ясные определения и выразительные примеры делают «Детскую риторику» образцом учебной книги. Для публикации избраны: определение риторики, «свойства речи» (под ними автор понимает 5 традиционных частей риторики), фигуры риторические (перечисление и несколько «самонужнейших»).

Печатается по изданию: Детская риторика, или благоразумный вития, к пользе и употреблению юношества сочиненная. – М., в Унив. типографии у Н. Новикова, 1787.

Риторика есть наука красно говорить обо всем без изъятия. Все прочие знания имеют для себя предмет ограниченный, но сия ограничивается пределами токмо единого естества, и всякая вещь надлежит к ея области. Она, говорит Цицерон в сочинении о сей материи, до нас дошедшем, есть пространное поле, в котором оратор может простираться и, в какую бы он сторону ни зашел, везде находится в собственном своем владении. Самые даже низкие предметы могут столько же его дарования прославить, как и высокие. Гомер описал войну мышей с лягушками столько важно, как и войну троян с греками. Вергилий не менее прославил себя сочинением своем о комаре, как и своею Энеидою. Овидий оставил нам портрет блохи столь же великолепный, как и своих богов. Словом сказать, искусный оратор может так же хорошо распространить свою речь об одних волосах какой?нибудь красавицы как, и о всем ее лице.<…>

Свойства речи

Оных находится 5, и суть следующее:

1) изобретение (в книге ошибочно: изображение. – А. В.),

2) расположение,

3) украшение,

4) память,

5) произношение.

• Предыдущая
• 48/102
• Следующая